из старого, дневникового
18 ноября 2009:
«Послезавтра экзамен по аку - звучит очень подходяще, это антикризисное управление, и ведет его у нас забавный и рассеянный старичок, божий одуванчик. Он невысокого роста, ходит шаркая с сгорбившись, и его седая голова почти всегда вжата в плечи и немного свешена на грудь; говорит он монотонно, в темпе адажио, и звучит его голос как звук незаводящегося мотора стареньких жигулей. Говорят, на экзаменах он резко ожесточается и использует свой учительско-кровожадный потенциал в полной мере. Семинары были замечательные: на один из них он пришел, с порога заявив, что занятие будет сокращенное, потому что в аптеке он занял очередь за бромгексином и ему надо успеть, написал условие задачи (рисуя шесть нулей - «пять тысяч…» - «миллионов?» - «нет, тысяч», и по ходу задачи мы вычитаем из тысяч миллионы, переводим миллионы обратно в тысячи, он их безмятежно путает и не замечает. мы зачеркиваем, чертыхаемся и наконец смеемся, признав поражение нашей дотошности перед его непоколебимой забывчивостью) , сказал, чтобы при уходе мы положили работы к нему на стол; затем он доходит до двери, возвращается обратно, снова диктует что-то, все это медленно, в каком-то другом измерении и на иной звуковой частоте - его слов почти не разобрать, и, складывая их в предложения, он обрывает его на середине и начинает говорить совсем о другом; мы уже бросили затею записывать за ним, потому что получаются бессодержательные телеграммы с универсальными «организация деятельности» и «определение параметров объекта»; и вот, он диктует что-то, смеется, раздает листочки с таблицами, которые мы должны переписать, мы приступаем а он сидит за столом и жует карандаш, потом снова поднимается, вспоминает про очередь, хрипло и обрывисто смеется, «лучшее лекарство, хе-хе, это коньячок с утра», достает бутылочку из-под аква минерале со смытой уже этикеткой и чем-то чайного цвета внутри, откупоривает, делает пару глотков, закручивает и, глядя на нас оторопелых, гундосит «шут-ка» и вибрирует снова; он еще порывается уйти несколько раз, даже выходит за дверь, но все равно возвращается, словно что-то забыв; до конца пары мы рисуем таблицы и пишем про свойства предприятий-банкротов.
Второй семинар мы ждали его пятнадцать минут у дверей. Потом одна девочка поговорила по телефону с кем-то и сказала:
- Идем. Его видела Маша. Он только что взял суп в Альянсе.
Видела много юных и молодых, которые боятся старости, но не видела ни одного старика в отчаянии от нее. Наверное, в этом возрасте время замедляется и имеет свое течение, и бегущая строка мысли опережает наблюдателя так, что он не успевает ее прочитать. Мне страшно смотреть на это сейчас, но это только сейчас, я себя уверяю, все суждения, которые относятся к своему прошлому и будущему, необъективны, все - фантазии.»
«Послезавтра экзамен по аку - звучит очень подходяще, это антикризисное управление, и ведет его у нас забавный и рассеянный старичок, божий одуванчик. Он невысокого роста, ходит шаркая с сгорбившись, и его седая голова почти всегда вжата в плечи и немного свешена на грудь; говорит он монотонно, в темпе адажио, и звучит его голос как звук незаводящегося мотора стареньких жигулей. Говорят, на экзаменах он резко ожесточается и использует свой учительско-кровожадный потенциал в полной мере. Семинары были замечательные: на один из них он пришел, с порога заявив, что занятие будет сокращенное, потому что в аптеке он занял очередь за бромгексином и ему надо успеть, написал условие задачи (рисуя шесть нулей - «пять тысяч…» - «миллионов?» - «нет, тысяч», и по ходу задачи мы вычитаем из тысяч миллионы, переводим миллионы обратно в тысячи, он их безмятежно путает и не замечает. мы зачеркиваем, чертыхаемся и наконец смеемся, признав поражение нашей дотошности перед его непоколебимой забывчивостью) , сказал, чтобы при уходе мы положили работы к нему на стол; затем он доходит до двери, возвращается обратно, снова диктует что-то, все это медленно, в каком-то другом измерении и на иной звуковой частоте - его слов почти не разобрать, и, складывая их в предложения, он обрывает его на середине и начинает говорить совсем о другом; мы уже бросили затею записывать за ним, потому что получаются бессодержательные телеграммы с универсальными «организация деятельности» и «определение параметров объекта»; и вот, он диктует что-то, смеется, раздает листочки с таблицами, которые мы должны переписать, мы приступаем а он сидит за столом и жует карандаш, потом снова поднимается, вспоминает про очередь, хрипло и обрывисто смеется, «лучшее лекарство, хе-хе, это коньячок с утра», достает бутылочку из-под аква минерале со смытой уже этикеткой и чем-то чайного цвета внутри, откупоривает, делает пару глотков, закручивает и, глядя на нас оторопелых, гундосит «шут-ка» и вибрирует снова; он еще порывается уйти несколько раз, даже выходит за дверь, но все равно возвращается, словно что-то забыв; до конца пары мы рисуем таблицы и пишем про свойства предприятий-банкротов.
Второй семинар мы ждали его пятнадцать минут у дверей. Потом одна девочка поговорила по телефону с кем-то и сказала:
- Идем. Его видела Маша. Он только что взял суп в Альянсе.
Видела много юных и молодых, которые боятся старости, но не видела ни одного старика в отчаянии от нее. Наверное, в этом возрасте время замедляется и имеет свое течение, и бегущая строка мысли опережает наблюдателя так, что он не успевает ее прочитать. Мне страшно смотреть на это сейчас, но это только сейчас, я себя уверяю, все суждения, которые относятся к своему прошлому и будущему, необъективны, все - фантазии.»