Дневник чтения. Цветаева, Элиот, Сорокин
«Повесть о Сонечке» Марины Цветаевой.
Не раз замечала, что поэт представляется под стать своих стихов - ямбом, хореем или амфибрахием, не живой личностью, а исключительно романтическим героем, покусывающим под неверным светом лампадки в сумерках гусиное перо. Проза Цветаевой избавила наконец её в моём воображении от этого сентиментального флёра. Её заметки очень напоминают заметки Веры Полозковой - правда, у той ум более мужской, менее чувствительный до духовного. Читая «Повесть о Сонечке», впадаешь в сумеречную же весеннюю лихорадку, полупьяное одурение, когда всё видится важным, значительным, способным вызывать восторг. Состояние влюблённости ни во что. Это и Сонечка, и Юра, и Вера, и Володя - люди-ручьи из талого снега, бегущие по невидимым тропкам прямо к сердцу. Когда такое, понимаешь: поэта поэтом делает особого рода чувствительность, придающая в его глазах жизни волшебство и особую неделимую монолитность.
«Мидлмарч» Джордж Элиот.
Начну с того, что для меня все произведения Джорджа Элиота неразделимо связаны с личностью автора, то есть Энн Эванс. И отзывами о ней современников, как о женщине «редкого уродства, но невероятного ума и обаяния». Тургенев вспоминал, что только встретив её, понял, как можно влюбиться даже в очень некрасивую женщину. Сама Эванс на заре своей молодости была фанатично религиозна; впоследствии в религии разочаровалась. Косвенно в паре Доротея-Кейсобон воплощено крушение надежд горячей юности. В прозе Эллиот, как и Остин, довольно нравственности, но уже «подпорченной». Особенно чувствуется натуралистичность одних линий и выдуманность других. История Лидгейта и Розамонды трагична, и это единственный сюжет, который не складывается в общую мозаику. Эти герои явно имели реальные прототипы - скорее всего, это были пожилые люди, знакомые родителей или старших друзей Энн. Линия с историей Булстрода/Рафлса/Лидгейта слишком эпична, практически в духе романтического Гюго, и, вероятнее всего, полностью вымышлена. Жена Булстрода введена единственно чтобы противопоставить её Розамонде и дать урок: жизнь воздаёт по заслугам, но раскаявшимся оставляет самое ценное: любовь близких. Все линии, за исключением Лидгейта, аккуратно выведены и гармонически, с разрешением, закончены: Доротея понимает, что счастье может быть соединено с полезностью, Селия с Джеймсом постно счастливы, Ладислав равновесно вознаграждён, Булстрод наказан, но без отречения родных, коварный Рафлс умирает (нам даже даётся возможность в конце почувствовать к нему жалость), Кейсобон после смерти вызывает ровно столько же эмоций, сколько и при жизни.
«Настя» Владимира Сорокина.
Читать и учиться - как при малом количестве знаков можно создать невероятно многомерное произведение. Язык сочен, описания красочны, это Куинжи в пейзаже, Торренс Лладо. Сорокин здорово поиграл нервами читателей, перевернув вверх дном массовое сознание. Создал абсолютно логичный в своей реальности мир.
И ещё один эпитет, который, наверняка, пристанет к Сорокину - «самобытный». «Настя» (даже имя - типично русско-сказочное, Настенька) насквозь русская, от дебелых няниных рук до воплощения русского народного эпоса - зажаривания детей в печи. Сколько сотен лет родители читают на ночь детям сказки про бабу Ягу и детей, посаженных на лопату - а Сорокин, видите ли, имел смелость это правдоподобно описать…
Все персонажи, кроме Насти, описываются как механические вещи - нечто функционирующее, но не живущее:
«голубоглазо сообщил он и засмеялся, не открывая рта. …»
«Босоногие близнецы глазели на нее, забыв про тяжесть ноши. У одного в
ноздре дрожала молочного цвета сопля. …»
«Ну вот... - Лев Ильич опустил руки и, щурясь, резко подался назад,
словно собираясь со всего маха ударить Настю своей маленькой головою. …»
«Лев Ильич протянул Насте костлявый кулак, раскрыл. На смуглой, сухой и
плоской, как деревяшка, ладони лежала золотая брошь, составленная из
латинских букв. …»
«- А-а-а! Именинница! - нескладный, угловатый, как поломанный шезлонг,
Лев Ильич принялся вставать. …»
Следующая нить - философская; о Ницше, Шопенгауэре и сверхчеловеке.
«Рара с ним опять спорил про Nietzsche, что надобно преодолеть в своей душе самого себя.»
- "Transcendere!", - прочитала Настя. - А что это?
- "Преступи пределы!" - перевел Лев Ильич.
Все Саблины преодолевают себя: Настя - когда добровольно садится на лопату, отец - зажаривая собственную дочь и делясь женой с гостем, мать - отдаваясь чужому мужчине по желанию мужа.
Что это, гимн русскому хлебосольству? Жертвенность во имя другого человека - не ради него конкретно, а в качестве «ближнего» и гостя?
Мир буквального воплощения. Сказки, фразеологизма, иносказания. Запекание в печи, просьба руки дочери, «как язык проглотила».
Первым приезжает Лев Ильич, жених.
- Хоть сейчас под венец! - стоял, держа перед собой длиннющие руки Лев Ильич.
Когда садятся к столу, он робко просит руки Насти (Сорокин потом заходится в злорадном хохоте, доводя эту аллегорию до абсурда, хотя, казалось бы - куда ещё?). А потом мать, подчёркнуто похожая на дочь, исполняет за неё супружеский долг. Может, это ещё одна буквальная аллегория - «свежеиспеченная невеста»?
Рассуждения о том, как негуманно убивать свиней ради еды. «Смотрю свинье в глаза - а там целый космос». Сплошная пародия и гротеск.
Сам Сорокин в интервью сказал: «Там дело же происходит в России начала XXвека. И история там о том, как русская интеллигенция сожрала молодую русскую демократию.»
Не раз замечала, что поэт представляется под стать своих стихов - ямбом, хореем или амфибрахием, не живой личностью, а исключительно романтическим героем, покусывающим под неверным светом лампадки в сумерках гусиное перо. Проза Цветаевой избавила наконец её в моём воображении от этого сентиментального флёра. Её заметки очень напоминают заметки Веры Полозковой - правда, у той ум более мужской, менее чувствительный до духовного. Читая «Повесть о Сонечке», впадаешь в сумеречную же весеннюю лихорадку, полупьяное одурение, когда всё видится важным, значительным, способным вызывать восторг. Состояние влюблённости ни во что. Это и Сонечка, и Юра, и Вера, и Володя - люди-ручьи из талого снега, бегущие по невидимым тропкам прямо к сердцу. Когда такое, понимаешь: поэта поэтом делает особого рода чувствительность, придающая в его глазах жизни волшебство и особую неделимую монолитность.
«Мидлмарч» Джордж Элиот.
Начну с того, что для меня все произведения Джорджа Элиота неразделимо связаны с личностью автора, то есть Энн Эванс. И отзывами о ней современников, как о женщине «редкого уродства, но невероятного ума и обаяния». Тургенев вспоминал, что только встретив её, понял, как можно влюбиться даже в очень некрасивую женщину. Сама Эванс на заре своей молодости была фанатично религиозна; впоследствии в религии разочаровалась. Косвенно в паре Доротея-Кейсобон воплощено крушение надежд горячей юности. В прозе Эллиот, как и Остин, довольно нравственности, но уже «подпорченной». Особенно чувствуется натуралистичность одних линий и выдуманность других. История Лидгейта и Розамонды трагична, и это единственный сюжет, который не складывается в общую мозаику. Эти герои явно имели реальные прототипы - скорее всего, это были пожилые люди, знакомые родителей или старших друзей Энн. Линия с историей Булстрода/Рафлса/Лидгейта слишком эпична, практически в духе романтического Гюго, и, вероятнее всего, полностью вымышлена. Жена Булстрода введена единственно чтобы противопоставить её Розамонде и дать урок: жизнь воздаёт по заслугам, но раскаявшимся оставляет самое ценное: любовь близких. Все линии, за исключением Лидгейта, аккуратно выведены и гармонически, с разрешением, закончены: Доротея понимает, что счастье может быть соединено с полезностью, Селия с Джеймсом постно счастливы, Ладислав равновесно вознаграждён, Булстрод наказан, но без отречения родных, коварный Рафлс умирает (нам даже даётся возможность в конце почувствовать к нему жалость), Кейсобон после смерти вызывает ровно столько же эмоций, сколько и при жизни.
«Настя» Владимира Сорокина.
Читать и учиться - как при малом количестве знаков можно создать невероятно многомерное произведение. Язык сочен, описания красочны, это Куинжи в пейзаже, Торренс Лладо. Сорокин здорово поиграл нервами читателей, перевернув вверх дном массовое сознание. Создал абсолютно логичный в своей реальности мир.
И ещё один эпитет, который, наверняка, пристанет к Сорокину - «самобытный». «Настя» (даже имя - типично русско-сказочное, Настенька) насквозь русская, от дебелых няниных рук до воплощения русского народного эпоса - зажаривания детей в печи. Сколько сотен лет родители читают на ночь детям сказки про бабу Ягу и детей, посаженных на лопату - а Сорокин, видите ли, имел смелость это правдоподобно описать…
Все персонажи, кроме Насти, описываются как механические вещи - нечто функционирующее, но не живущее:
«голубоглазо сообщил он и засмеялся, не открывая рта. …»
«Босоногие близнецы глазели на нее, забыв про тяжесть ноши. У одного в
ноздре дрожала молочного цвета сопля. …»
«Ну вот... - Лев Ильич опустил руки и, щурясь, резко подался назад,
словно собираясь со всего маха ударить Настю своей маленькой головою. …»
«Лев Ильич протянул Насте костлявый кулак, раскрыл. На смуглой, сухой и
плоской, как деревяшка, ладони лежала золотая брошь, составленная из
латинских букв. …»
«- А-а-а! Именинница! - нескладный, угловатый, как поломанный шезлонг,
Лев Ильич принялся вставать. …»
Следующая нить - философская; о Ницше, Шопенгауэре и сверхчеловеке.
«Рара с ним опять спорил про Nietzsche, что надобно преодолеть в своей душе самого себя.»
- "Transcendere!", - прочитала Настя. - А что это?
- "Преступи пределы!" - перевел Лев Ильич.
Все Саблины преодолевают себя: Настя - когда добровольно садится на лопату, отец - зажаривая собственную дочь и делясь женой с гостем, мать - отдаваясь чужому мужчине по желанию мужа.
Что это, гимн русскому хлебосольству? Жертвенность во имя другого человека - не ради него конкретно, а в качестве «ближнего» и гостя?
Мир буквального воплощения. Сказки, фразеологизма, иносказания. Запекание в печи, просьба руки дочери, «как язык проглотила».
Первым приезжает Лев Ильич, жених.
- Хоть сейчас под венец! - стоял, держа перед собой длиннющие руки Лев Ильич.
Когда садятся к столу, он робко просит руки Насти (Сорокин потом заходится в злорадном хохоте, доводя эту аллегорию до абсурда, хотя, казалось бы - куда ещё?). А потом мать, подчёркнуто похожая на дочь, исполняет за неё супружеский долг. Может, это ещё одна буквальная аллегория - «свежеиспеченная невеста»?
Рассуждения о том, как негуманно убивать свиней ради еды. «Смотрю свинье в глаза - а там целый космос». Сплошная пародия и гротеск.
Сам Сорокин в интервью сказал: «Там дело же происходит в России начала XXвека. И история там о том, как русская интеллигенция сожрала молодую русскую демократию.»