(no subject)
Лет до десяти (1987 год) для меня поэзия ограничивалась 19-м веком, с классическим ямбом и хореем, с идеями, смыслами и красивыми музейными словами ("брег", "очи" и т.д.). Были еще бабушкины рассказы о Марине Цветаевой. И песни из "Иронии судьбы" - как намек на другую поэзию. Первое стихотворение - другое, из других слов и ритмов, запомненное сразу (как оказалось, одну строчку я переврала), загипнотизировавшее звучанием и картинкой, стало стихотворение Эренбурга 1945-го года.
Я смутно жил и неуверенно,
И говорил я о другом,
Но помню я большое дерево,
Чернильное на голубом,
И помню милую мне женщину, [запомнилось: "И помню я больную женщину"]
Не знаю, мало ль было сил, [я запомнила: "Не помню, кто кого любил"]
Но суеверно и застенчиво
Я руку взял и отпустил.
И все давным-давно потеряно,
И даже нет следа обид,
И только где-то то же дерево
Еще по-прежнему стоит.
Я смутно жил и неуверенно,
И говорил я о другом,
Но помню я большое дерево,
Чернильное на голубом,
И помню милую мне женщину, [запомнилось: "И помню я больную женщину"]
Не знаю, мало ль было сил, [я запомнила: "Не помню, кто кого любил"]
Но суеверно и застенчиво
Я руку взял и отпустил.
И все давным-давно потеряно,
И даже нет следа обид,
И только где-то то же дерево
Еще по-прежнему стоит.