Тотальная рефлексия: Гоша, Катя и Рачков - аллегорические фигуры modernity.
Гоша, Катя и Рачков - аллегорические фигуры modernity.
Это пока, что заметки, навеянные одна тысяча четыреста шестьдесят восьмым просмотром фильма Владимира Меньшова «Москва слезам не верит».
Меньшов - не кинотеоретик, однако свой фильм он наполнил таким количеством знаков времени и даже нескольких времён, что знаки эти сложились в систему, а персонажи стали аллегорическими фигурами.
Оставив в стороне прочих персонажей, обратимся к участникам главного треугольника: Гоше, Кате и Рачкову.
Главная героиня Катя, женщина твёрдых убеждений, верит в прогресс, смотрит в будущее и всецело посвящает себя производству.
Катя - само воплощение модернизма, она поверила Рачкову как поверила в научно-технический прогресс и его результат, а именно - телевидение.
Но кто такой этот Рачков? Он и не скрывает, что он - «одно сплошное телевидение». Рачков непрерывно что-то снимает, греется в лучах чужой славы, постоянно переписывает свою жизнь, которой у него попросту нет.
Жизнь Рачкова подменяется сценариями, и в каждом сценарии у него уже другое имя..
Таким образом, Рачков - аллегория постмодернизма. Отказывясь от Кати, он, по сути, отказывается от модернисткой программы, убивает в себе автора и превращается в сценарного персонажа.
Возвращение к Кате будет неизбежно, поскольку у постмодерниста Рачкова нет никаких ориентиров, только дочь, кстати, со всеми «первичными признаками» постмодернисткого сознания, если вспомнить её «сценарный» монолог про поцелуи с Копыловым и любовь к Никите. Александра - последняя надежда Рачкова на воссоединение с модернизмом.
Но кого в конце концов выбирает русская модернистка Катя?
Гошу, Жору, Гогу, Юру - у него много имён как у неназванного архаического божества. В конце фильма он предстанет перед Катей в образе грозного, жестокого, неумолимого тирана. И, «как долго я тебя искала» - говорит она в слезах. Таков печальный итог модернизма.
Катя выбирает Гошу, выбирает архаику со всеми её древними законами, из которых «Домострой» - самый безобидный.
Итак, в фильме торжествует архаика, и постмодернизм терпит крах.
Возможен ли другой сценарий, ведь к концу фильма Рачков становится «альтермодернистом», если использовать термин Николя Буррио? Конечно, возможен, но это будет уже не воссоединение Рачкова с модернисткой Катей, а его общение с дочерью Александрой. Не случайно, финальная песня посвящена именно ей.