"Захаааар! Захааар!"
Захар, как мне показалось, был несколько грубоват....
В Татьяне Никитичне Толстой есть всё для того, чтоб быть великим писателем, кроме одного, самой малой толики - гуманистического чувства.
Предпоследняя её книжка - «Лёгкие миры» - об этом говорит тоже.
Толстая в очередной раз нацелена на мерзость социализма и Советов - ей так, по крайней мере, хочется думать - но, на самом деле, ей владеет брезгливость к человеку, как к таковому. Особенно, впрочем, к русскому человеку; хотя не только к нему.
И вот Татьяна Никитична составляет свои кубики - они без труда ей даются: фраза, абзац, лёгкость писательской походки, улыбка или горечь внутри строки, острый глаз, острый ум, сюжет, наконец... остаётся самая малость, чтобы это стало прозой - чтоб, например, дописать тот роман, который она пишет уже двадцать лет.
И тут Толстая сама (у неё же, мы знаем, безупречный вкус - по крайней мере, до тех пор, пока она говорит о своём, ей доступном) - она сама вдруг понимает, что у неё не получается.
Она опять пытается разобраться: Советская власть - пошлость и мерзость? О, да. Русский человек выглядит сплошь и рядом как коряга? Ещё бы. И американский тоже иногда. А как же. Что не так?
Всё так, просто она людей не любит, её воротит.
На блог может хватить какого-то человеческого, мерцающего чувства, а на рассказ - уже нет; разве что если речь пойдёт там про отца. Но на роман и затеваться не стоит - на каком его топливе разводить? На этом её снисходительном хохотке?
И сразу Гоголь, Чехов, Лесков, Салтыков-Щедрин, Толстой Л.Н., Толстой А.К., Толстой А.Н. и Горький Максим сторонятся: проходите, Татьяна Никитична, вам дальше.
Ей куда-то дальше.
Она поджимает губы и проходит, подбородок высок, глаза тяжёлые. Мощная женщина.
В Татьяне Никитичне Толстой есть всё для того, чтоб быть великим писателем, кроме одного, самой малой толики - гуманистического чувства.
Предпоследняя её книжка - «Лёгкие миры» - об этом говорит тоже.
Толстая в очередной раз нацелена на мерзость социализма и Советов - ей так, по крайней мере, хочется думать - но, на самом деле, ей владеет брезгливость к человеку, как к таковому. Особенно, впрочем, к русскому человеку; хотя не только к нему.
И вот Татьяна Никитична составляет свои кубики - они без труда ей даются: фраза, абзац, лёгкость писательской походки, улыбка или горечь внутри строки, острый глаз, острый ум, сюжет, наконец... остаётся самая малость, чтобы это стало прозой - чтоб, например, дописать тот роман, который она пишет уже двадцать лет.
И тут Толстая сама (у неё же, мы знаем, безупречный вкус - по крайней мере, до тех пор, пока она говорит о своём, ей доступном) - она сама вдруг понимает, что у неё не получается.
Она опять пытается разобраться: Советская власть - пошлость и мерзость? О, да. Русский человек выглядит сплошь и рядом как коряга? Ещё бы. И американский тоже иногда. А как же. Что не так?
Всё так, просто она людей не любит, её воротит.
На блог может хватить какого-то человеческого, мерцающего чувства, а на рассказ - уже нет; разве что если речь пойдёт там про отца. Но на роман и затеваться не стоит - на каком его топливе разводить? На этом её снисходительном хохотке?
И сразу Гоголь, Чехов, Лесков, Салтыков-Щедрин, Толстой Л.Н., Толстой А.К., Толстой А.Н. и Горький Максим сторонятся: проходите, Татьяна Никитична, вам дальше.
Ей куда-то дальше.
Она поджимает губы и проходит, подбородок высок, глаза тяжёлые. Мощная женщина.