Атчет а праисхадящем (с)
За последние два месяца в моей жизни произошло много удивительных, интригующих, захватывающих и печальных событий.
Последний раз я обнимала мужа 47 дней назад, вчера была годовщина нашего знакомства, и мы провели ее в суете и заботах, слишком далеко друг от друга.
Мой сын пошел в школу, причем в голландскую школу, и спустя несколько дней стал самостоятельно строить фразы на голландском языке из доступных ему слов, как из конструктора.
Я начала работать в новом для меня направлении, с совершенно уникальной командой, и по новым правилам игры. Мне очень сложно, но страшно интересно.
Я состою на службе у Королевства Нидерланды, и по этой причине я принесла присягу. Как выяснилось, присягать полагается словами "И да поможет мне Всемогущий Господь!". Надеюсь, адресат меня услышал.
Рассказать обо всем, наверное, не хватит ни времени, ни сил, но соблазн записывать хоть какие-то из впечатлений очень велик.
Минувшая неделя была безумно перегруженной, и моя замечательная коллега Джулия, девушка изумительной азиатской красоты (я ее обязательно сфотографирую) и неподражаемой голландской выдержки и силы духа (вот оно, второе поколение иммигрантов-китайцев из Малайзии), переехала в другое здание, так что неделя была еще и одинокой.
Я захлебываюсь - впечатлениями, вещами, которые нужно сделать, но я плыву. Или хотя бы не тону, что уже кое-что, согласитесь.
Мое утро (когда это обычное утро) начинается с того, что я встаю перед огромной - высотой примерно с 4-этажный дом - металлической дверью, и голос через интерком вопрошает: "Персонал?". Да, говорою я, и дверь открывается. За ней следует еще одна дверь, пуленепробиваемого стекла, и длинный коридор под открытым небом, затем еще одна дверь, пункт контроля, металлоискатель... Я прикладываю электронный пропуск, извлекаю из огромной стены свои ключи. С этого места запрещено иметь с собой мобильный телефон - его нужно положить в специальный сейф. Собственно, я больше не беру с собой телефон на работу. Прохожу через очередной плотно закрытый с обеих сторон коридор. Здесь сначала нужно ждать, пока захлопнется одна автоматическая дверь, и только потом откроется другая. Если вы думаете, что вы совершенно одни, и можно использовать эти несколько минут, чтобы поправить неудачно надетое белье, то вынуждена вас предупредить - ваши действия видны как минимум с трех разных позиций на трех разных мониторах на посту.
Потом открывается большой холл, где со стенда я беру персональный пейджер - это устройство позволяет отправлять и получать специальным образом закодированные сигналы о тревоге. Его необходимо все время носить с собой.
Я работаю в Министерстве Юстиции.
Мой кабинет - в административном здании (чем я крайне недовольна, я бы хотела иметь кабинет в своем отделении). Мое утро продолжается чашкой кофе или какао, одним-двумя совещаниями, и ощущением растущего кома неотложных дел. Мой супервизор работает в психотерапии дольше, чем я живу на свете, и он настоящий доктор Хаус - только при этом его цинизм разбавлен человеческой добротой, что очень греет.
Вокруг зданий зеленеет травка, отцвели крокусы, но расцвели нарциссы.
Я работаю на территории бывшего концентрационного лагеря для евреев Херцогенбуш. Однажды я про это тоже напишу, но пока не могу - пока я про это могу только плакать.
После обеда - непременно шумного и совместного с коллегами-психологами (мы, представители этой гордой профессии, предпочитаем держаться вместе), я отправляюсь к себе в отделение.
Это большой зал с рядами камер вдоль стен. В центре стоят теннисный и бильярдный столы, в холле - большой телевизор, непременно - компьютер, клетки с кроликами или вольеры с птицами, аквариум с рыбками. "Ребята", как принято именовать тех, кто здесь находится, смотрят телевизор, разговаривают, роются в Интернете. Обстановка напоминает пансионат или дом отдыха.
По расписанию в три часа - кофе. Большой светлый стол накрывают, за ним собираются все "ребята", свежий кофе булькает в кофеварке, персонал тоже садится к столу... Сажусь и я. Мы грызем печенье, разговариваем, кто-то читает журнал. Здесь же случаются спонтанные консультации, обсуждаются насущные практические вопросы - оформление запроса на перевод в клинику, или назначение дополнительной встречи. За исключением меня и дежурного воспитателя, за столом однм мужчины, преимущественно молодые - до 35. Я боюсь, что им будет казаться странным мой бельгийский акцент, отпугивать мой иный культурный бэкграунд, но эти опасения оказываются смешными и детскими. Они радостно и открыто отзываются на возможность получить поддержку, на желание выслушать. Они с трогательным уважительным трепетом к моему профессиональному статусу просят совета или рекомендации. Я слушаю, говорю, я не могу не улыбаться им, и, когда я встаю, чтобы уйти - они начинают мне аплодировать. В этом столько искренней благодарности, что я почти задыхаюсь ею. Стоит ли говорить, что со своего первого визита в отделение я не выхожу - я вылетаю на крыльях.
Я работаю в тюрьме.
Последний раз я обнимала мужа 47 дней назад, вчера была годовщина нашего знакомства, и мы провели ее в суете и заботах, слишком далеко друг от друга.
Мой сын пошел в школу, причем в голландскую школу, и спустя несколько дней стал самостоятельно строить фразы на голландском языке из доступных ему слов, как из конструктора.
Я начала работать в новом для меня направлении, с совершенно уникальной командой, и по новым правилам игры. Мне очень сложно, но страшно интересно.
Я состою на службе у Королевства Нидерланды, и по этой причине я принесла присягу. Как выяснилось, присягать полагается словами "И да поможет мне Всемогущий Господь!". Надеюсь, адресат меня услышал.
Рассказать обо всем, наверное, не хватит ни времени, ни сил, но соблазн записывать хоть какие-то из впечатлений очень велик.
Минувшая неделя была безумно перегруженной, и моя замечательная коллега Джулия, девушка изумительной азиатской красоты (я ее обязательно сфотографирую) и неподражаемой голландской выдержки и силы духа (вот оно, второе поколение иммигрантов-китайцев из Малайзии), переехала в другое здание, так что неделя была еще и одинокой.
Я захлебываюсь - впечатлениями, вещами, которые нужно сделать, но я плыву. Или хотя бы не тону, что уже кое-что, согласитесь.
Мое утро (когда это обычное утро) начинается с того, что я встаю перед огромной - высотой примерно с 4-этажный дом - металлической дверью, и голос через интерком вопрошает: "Персонал?". Да, говорою я, и дверь открывается. За ней следует еще одна дверь, пуленепробиваемого стекла, и длинный коридор под открытым небом, затем еще одна дверь, пункт контроля, металлоискатель... Я прикладываю электронный пропуск, извлекаю из огромной стены свои ключи. С этого места запрещено иметь с собой мобильный телефон - его нужно положить в специальный сейф. Собственно, я больше не беру с собой телефон на работу. Прохожу через очередной плотно закрытый с обеих сторон коридор. Здесь сначала нужно ждать, пока захлопнется одна автоматическая дверь, и только потом откроется другая. Если вы думаете, что вы совершенно одни, и можно использовать эти несколько минут, чтобы поправить неудачно надетое белье, то вынуждена вас предупредить - ваши действия видны как минимум с трех разных позиций на трех разных мониторах на посту.
Потом открывается большой холл, где со стенда я беру персональный пейджер - это устройство позволяет отправлять и получать специальным образом закодированные сигналы о тревоге. Его необходимо все время носить с собой.
Я работаю в Министерстве Юстиции.
Мой кабинет - в административном здании (чем я крайне недовольна, я бы хотела иметь кабинет в своем отделении). Мое утро продолжается чашкой кофе или какао, одним-двумя совещаниями, и ощущением растущего кома неотложных дел. Мой супервизор работает в психотерапии дольше, чем я живу на свете, и он настоящий доктор Хаус - только при этом его цинизм разбавлен человеческой добротой, что очень греет.
Вокруг зданий зеленеет травка, отцвели крокусы, но расцвели нарциссы.
Я работаю на территории бывшего концентрационного лагеря для евреев Херцогенбуш. Однажды я про это тоже напишу, но пока не могу - пока я про это могу только плакать.
После обеда - непременно шумного и совместного с коллегами-психологами (мы, представители этой гордой профессии, предпочитаем держаться вместе), я отправляюсь к себе в отделение.
Это большой зал с рядами камер вдоль стен. В центре стоят теннисный и бильярдный столы, в холле - большой телевизор, непременно - компьютер, клетки с кроликами или вольеры с птицами, аквариум с рыбками. "Ребята", как принято именовать тех, кто здесь находится, смотрят телевизор, разговаривают, роются в Интернете. Обстановка напоминает пансионат или дом отдыха.
По расписанию в три часа - кофе. Большой светлый стол накрывают, за ним собираются все "ребята", свежий кофе булькает в кофеварке, персонал тоже садится к столу... Сажусь и я. Мы грызем печенье, разговариваем, кто-то читает журнал. Здесь же случаются спонтанные консультации, обсуждаются насущные практические вопросы - оформление запроса на перевод в клинику, или назначение дополнительной встречи. За исключением меня и дежурного воспитателя, за столом однм мужчины, преимущественно молодые - до 35. Я боюсь, что им будет казаться странным мой бельгийский акцент, отпугивать мой иный культурный бэкграунд, но эти опасения оказываются смешными и детскими. Они радостно и открыто отзываются на возможность получить поддержку, на желание выслушать. Они с трогательным уважительным трепетом к моему профессиональному статусу просят совета или рекомендации. Я слушаю, говорю, я не могу не улыбаться им, и, когда я встаю, чтобы уйти - они начинают мне аплодировать. В этом столько искренней благодарности, что я почти задыхаюсь ею. Стоит ли говорить, что со своего первого визита в отделение я не выхожу - я вылетаю на крыльях.
Я работаю в тюрьме.