(no subject)
Вера Полозкова
Было белье в гусятах и поросятах -
стали футболки с надписью «Fuck it all».
Непонятно, что с тобой делать, ребенок восьмидесятых.
В голове у тебя металл, а во рту ментол.
Всех и дел, что выпить по грамотной маргарите,
и под утро прийти домой и упасть без сил.
И когда орут - ну какого черта, вы говорите -
вот не дрогнув - «Никто рожать меня не просил».
А вот ты - фасуешь и пробиваешь слова на вынос;
насыпаешь в пакет бесплатных своих неправд.
И не то что не возвращаешь кредитов Богу -
уходишь в минус. Наживаешь себе чудовищный овердрафт.
Ты сама себе черный юмор - еще смешон, но уже позорен;
все еще улыбаются, но брезгливо смыкают рты; т
ы все ждешь, что тебя отожмут из черных блестящих зерен.
Вынут из черной, душной твоей руды.
И тогда все поймут; тогда прекратятся муки;
и тогда наконец-то будет совсем пора.
И ты сядешь клепать все тех же - слона из мухи,
много шума из всхлипа, кашу из топора.
А пока все хвалят тебя, и хлопают по плечу, и суют арахис
в левую руку, в правую - ром со льдом.
И ты слышишь тост за себя и думаешь - Крошка Цахес.
Я измученный Крошка Цахес размером с дом.
Слышишь все, как сквозь долгий обморок, кому, спячку; к
акая-то кривь и кось, дурнота и гнусь.
Шепчешь: пару таких недель, и я точно спячу.
Еще пару недель - и я, наконец, свихнусь.
Кризис времени; кризис места; болезни роста.
Сладко песенка пелась, пока за горлышко не взяла.
Из двух зол мне всегда достается просто
Абсолютная, окончательная зола.
***
Мне бы только хотелось, чтобы
(Я банальность скажу, прости)
Солнце самой высокой пробы
Озаряло твои пути.
Мне бы вот разрешили только
Теплым ветром, из-за угла,
Целовать тебя нежно в челку
Цвета воронова крыла.
Мне бы только не ляпнуть в шутку -
Удержаться и промолчать,
Не сказав никому, как жутко
И смешно по тебе скучать.
Было белье в гусятах и поросятах -
стали футболки с надписью «Fuck it all».
Непонятно, что с тобой делать, ребенок восьмидесятых.
В голове у тебя металл, а во рту ментол.
Всех и дел, что выпить по грамотной маргарите,
и под утро прийти домой и упасть без сил.
И когда орут - ну какого черта, вы говорите -
вот не дрогнув - «Никто рожать меня не просил».
А вот ты - фасуешь и пробиваешь слова на вынос;
насыпаешь в пакет бесплатных своих неправд.
И не то что не возвращаешь кредитов Богу -
уходишь в минус. Наживаешь себе чудовищный овердрафт.
Ты сама себе черный юмор - еще смешон, но уже позорен;
все еще улыбаются, но брезгливо смыкают рты; т
ы все ждешь, что тебя отожмут из черных блестящих зерен.
Вынут из черной, душной твоей руды.
И тогда все поймут; тогда прекратятся муки;
и тогда наконец-то будет совсем пора.
И ты сядешь клепать все тех же - слона из мухи,
много шума из всхлипа, кашу из топора.
А пока все хвалят тебя, и хлопают по плечу, и суют арахис
в левую руку, в правую - ром со льдом.
И ты слышишь тост за себя и думаешь - Крошка Цахес.
Я измученный Крошка Цахес размером с дом.
Слышишь все, как сквозь долгий обморок, кому, спячку; к
акая-то кривь и кось, дурнота и гнусь.
Шепчешь: пару таких недель, и я точно спячу.
Еще пару недель - и я, наконец, свихнусь.
Кризис времени; кризис места; болезни роста.
Сладко песенка пелась, пока за горлышко не взяла.
Из двух зол мне всегда достается просто
Абсолютная, окончательная зола.
***
Мне бы только хотелось, чтобы
(Я банальность скажу, прости)
Солнце самой высокой пробы
Озаряло твои пути.
Мне бы вот разрешили только
Теплым ветром, из-за угла,
Целовать тебя нежно в челку
Цвета воронова крыла.
Мне бы только не ляпнуть в шутку -
Удержаться и промолчать,
Не сказав никому, как жутко
И смешно по тебе скучать.