Начало Продолжение1
Глава вторая. Мир глазами Эота Линга.
- У меня тоже есть татуировка. А что изображено на твоей?
Я перефразирую общеизвестное выражение и напишу так: «неисповедимы пути Интернета».
Как непостижима нашим сознанием глубина Космоса, так и не понятны все совпадения, которые предшествуют встрече в сети. Какими путями люди одновременно приходят в одно и то же время на одну страничку, в один форум? Включить компьютер, выбрать адрес, ввести при необходимости пароль…Рамблеры-путешественники, мамбы-змеи африканские…Каким по счёту чувством выбирают друг друга для первого «Привет!»? Как рождается интерес и доверие к написанным словам?
У меня тоже есть одна история, ставшая частью жизни, с невероятным совпадением. Однажды мне написал человек, которого я увидела в сети за пять месяцев до получения этого письма. Заинтересовалась, но написать не осмелилась. Другая страна, другой язык. Восемь лет переписки, полтора года молчания в промежутке, смс-ки, телефонные разговоры, встреча через семь лет. И человек этот оказался именно таким, каким я его и нарисовала себе. Но это - другая история, связанная с настоящей - о Клоуне, разве что вопросом о татуировке. Остались тату да колечко, которое дорого мне не денежным выражение цены, а тёплым воспоминанием, обвивающим безымянный палец на правой руке, не смотря на холодные цвета белого золота и прозрачных искорок бриллианта.
- Татуировка? Ты читала «Альтист Данилов»? Прочтёшь - сразу поймёшь.
Конечно же, я сразу скачала себе этот роман советского писателя В.Орлова. Начала читать, но вокруг меня на месяц закрутился такой детектив... не до романов было:
Я ненадолго пропаду.
Хочу я верить - ненадолго.
Меня в чужую борозду
столкнули вдруг и вот бреду,
облокотясь на чувство долга.
……………………………….
Не прочитав роман, как я могла себя чувствовать на равных с Клоуном?
Ваши любимые литературные герои:
Данилов, Фандорин, Коровьев.
Не единожды я была в тупике, много раз мой поверхностный взгляд на мир замирал в растерянности на краю глубины его знаний.
Ваше образование, институт:
состоялось. Но не закончилось, надеюсь.
Ваш любимый музыкальный исполнитель:
Tom Waits, Al di Meola, Gentle Giant, Sting
А я отвечала: «Дождь».
Ваш любимый художник:
Пьер Боннар, Сальвадор Дали, оба Рериха.
А я отвечала: «Осень».
И мои ответы тоже были правдивы по-своему. Не было родничка, из которого мог бы пролиться ручеёк: не подтолкнули, не заинтересовали, не научили, не поделились, не заставили, не направили, не показали, но наградили способностью безошибочно определять настоящее. Я так и осенними красками наслаждаться люблю: молча впитывать их сдержанную или яркую красоту, чтобы никого рядом, чтобы неспешно, в тишине и уединении - как в музее. И музыку так выбираю: есть ли в ней звук капель, падающих в душу с тихим звоном, чуть больно, тревожно, как перед первым шагом куда-то…
Мои ответы кто-то принимал за романтичность. Может, и так. Но мне-то было известно, что они были скорее от недостатка знаний и почти болезненной ответственности и серьёзности подхода к игре под названием «Интернет-общение». Неправду же я написать не могла.
Вокруг Дневника и внутри него не стихали, а лишь накалялись страсти. Каким-то необъяснимым чутьём я уловила перемену в облике и настроении автора. Так мне показалось. Это уже был не тот Клоун с добродушной улыбкой, что отвечал на реплики и комментарии с тонким юмором. Ответы стали резче. Я своими правдивыми бесхитростными комментариями не вписывалась в общий хор и настрой. Мне даже удалось «поругаться» с ним, написав такие строчки:
кое-что... Вот ни строчки, ни пол строчки,
Ни словечка не скажу!
Я проставлю только точки.
Больше с Вами не дружу!
«Ну, я же для тебя «кое-кто»,- написал мне он. Не думаю, что это была серьёзная обида, скорее, правила какой-то игры, которые все уже освоили, кроме меня.
Клоун разозлился. На лицо надета была злая маска, но ненадолго.
«По закону Мерфи, бутерброд всегда падает маслом вниз. Поэтому масло стоит намазывать на другую сторону бутерброда. Но как определить, где она, другая сторона?
Почему очень трудно удержаться от соблазна еще раз наступить на те же грабли, когда просто проходишь мимо?
Чтобы узнать глубину лужи, надо наступить в эту самую лужу. Но зачем нам знать ее глубину?»
Насколько глубока может быть лужа? Верно, зачем её измерять? Лужа она и есть лужа с вязкой грязью. У меня другой вопрос: «А как узнать, что это - всё-таки лужа, а не чистое озеро? Когда её не тревожит ветерок, вода в ней отстаивается и даже в ней отражаются облака и голубое небо.
Мир глазами Эота Линга.
«Он был обычным ребенком. Может, чуть худеньким. Да еще густые черные волосы, жесткие и неухоженные, делали его похожим на ежика. Наверное, от этого сходства и появились первые иголки в его характере.
А иголку трудно не почувствовать. И ему стали платить тем же. И чем больше ему доставалось, тем гуще росли иглы, тем жестче и длиннее они становились. И тем больнее кололись. Наконец, его уколы стали нестерпимы для окружающих. И что? Его побили? Нет: от него отвернулись. Лучше бы его побили. Тогда еще был бы шанс, что он одумается. Но от него отвернулись, предоставив самому себе и своим горьким мыслям: обиды всегда горчат на вкус. А он и не знал другого вкуса.
...сделанные им вещи по какому-то нелепому совпадению ли, странной ли закономерности наследовали характер своего творца: молоток норовил ударить по пальцам, пила - поранить руку острыми акульими зубами, а грабли всегда лежали где-нибудь в засаде неподалеку, так что не наступить на них было невозможно...
…Это связало нас на всю жизнь: меня, деревянного клоуна Эота Линга, и его, Урфина Джюса, простого плотника с задатками диктатора. Всё еще было впереди, но кто тогда мог представить, как оно обернется?..»
Обернулось всё сказкой. Да и как могло быть иначе?
Мир глазами Эота Линга.
«Когда ты мал и слаб, каждый норовит ударить тебя. Некоторые из злобы и ненависти; некоторые от скуки; некоторые просто по привычке бить и гнобить всех, кто слабее. Больно и обидно. Но не отвечай сразу. Лелей свою боль и обиду, расти из них ненависть, чтобы потом насладиться плодами мести. Месть - это блюдо, которое подают холодным.
Когда тебя бьют с размаха, не отвечай. Не отвечай на пинок под зад. Не отвечай на плевок в лицо, на удар в спину. Просто обернись и запомни их лица. А потом, завтра, тихо убей собаку одного из них, любого. И послезавтра ты уже многим из них будешь сниться в ночных кошмарах. Не трогай никого. Пусть они проживут весь кошмар до конца. А когда проживут, убей всех их собак, котов, кур, попугаев. Чтобы кошмар вернулся. И ты увидишь, как сами полезут в петлю слабые; как начнут вооружаться сильные. Вернее, те, что считают себя сильными. А оружие всегда против. Против того, кто его носит.
Убей их родителей, и, в ненависти размахивая оружием, одна половина из них перебьет другую половину. Но кошмары от них не уйдут, никуда не уйдут.
А потом убей их детей, и они умрут сами.
И, что важно, никто не подумает на тебя. Ну на что способна маленькая деревянная игрушка? На что она только не способна, маленькая деревянная игрушка!
Месть - это десерт. Ею всё заканчивается. Ничего нельзя начать с мести».
Добродушная улыбка сменялась злым выражением, но я видела за ней всё же улыбку: пусть не всегда радостную, чаще - усталую…а затем…затем он вовсе ушёл.
«- Поезд ушел! - говорим мы, когда что-то становится непоправимым.
- Отъезжающим - счастливого пути! - напутствуем мы перебравших товарищей.
"Билет в один конец," - это о пути без шансов на возвращение.
Железная дорога, ставшая символом путешествий в веке двадцатом, каким некогда были крылатые парусники, сейчас уступает пальму первенства самолету. Но кое-что самолет отобрать у поезда просто не в состоянии: последний поцелуй на перроне; прощальные объятия под грохот сдвигаемых с места вагонов; отчаянный бег за поездом, набирающим ход; знакомая рука, машущая тебе из окна с отчаяньем и надеждой... И встречи - прямо у открытой двери вагона, когда с площадки она падает в твои объятия; когда поцелуй выключает свет во всем мире - глобальная ночь секунд на тридцать; когда бежишь навстречу с дурацким букетом, который не успеваешь вручить, потому что она прямо с площадки - в твои объятия, а потом - ночь секунд на тридцать, а то и больше...
Я не знаю почему, но я очень не люблю железнодорожных проводов. Может быть, потому что до самого конца, до первого поворота, - а то и гораздо дальше, - там все поправимо. Нужно только вовремя сделать шаг, дернуть стоп-кран, выпрыгнуть на ходу - нужен поступок, просто поступок.
И почему-то теперь не люблю встречать прямо у вагона. Мне очень нужны эти шаги по перрону навстречу друг другу. Может, чтобы дать шанс обоим пройти мимо? В поезде хорошо думается, и в дороге очень многое меняется».
Поезд ушёл. Я знаю, как и в какой момент родилась эта запись…а он об этом не знал…и не надо было знать, потому что я всё равно ошибаюсь. Ведь это не моя жизнь и у меня нет права её комментировать своими предположениями.
Вновь появилась улыбка, но это уже был не Клоун, а Чеширский - сам по себе Кот, с улыбкой, тающей в самый неподходящий и интересный, на мой взгляд, момент.
Глава третья. Алиса. Ты куда?
«- Ты куда? - спросил Кот. Алиса проходила мимо с корзинкой.
- В огород, - обернулась она. - Хочу огурцов собрать. На салат и так просто, с солью...
- Не ходи: там куры всё перегадили.
- Но ты же следил! - возмутилась Алиса.- Как же так?!
- Но ты же сама сказала, кур не трогать, хвосты им не драть, головы не сворачивать...
- А как-то иначе нельзя?
- А иначе не понимают: на то они и куры! Скоро уже и сами передерутся.
- Это петухи дерутся!
- Петухи дерут! - возразил Чеширский. - Или петухов?.. Что-то запутался я с твоими курами! Кто из них с яйцами?
- Куры, конечно, - уверенно сказала Алиса.
Чеширский задумался. Надолго.
- Тогда понятно, почему их дерут….»
Продолжение следует.