Хочу таких же читателей, чтоб мыли площадку
“Кто-то открыл ваш почтовый ящик”.
Ты не бей меня, мама-мамочка,
я писателя люблю!
Мама уходила в ночную смену.
У писателя горела лампа и было тихо.
Она доставала мамино платье, чулки и туфли,
заводила пластинку Софии Ротару
и танцевала с писателем танго.
(Он стучал в батарею, но она прекращала не сразу.)
Ты не бей меня, мама- мамочка,
я писателя люблю!
По теплу писатель стоял на балконе,
пускал колечки синего дыма
и щурился, будто его смешили.
А они с мамой натирали газетами окна,
и мама больно ущипнула ее: молчи, мол.
Но как тут смолчишь? И она запела:
Ночь была с ливнями,
И трава в росе.
Про меня “счастливая”
Говорили все.
И сама я верила,
Сердцу вопреки:
Мы с тобой два берега
У одной реки.
Мы с тобой два берега
У одной реки.
На рассвете примчали две “скорые”:
у него инфаркт, у нее истерика.
Развезли их в разные стороны,
его в кардиологию, ее в психиатрию.
Мама не знает ни сна, ни отдыха,
ходит к обоим - к ней по четным, к нему по нечетным...
Ты не бей меня, мама-мамочка,
я писателя люблю!
Мама уходила в ночную смену.
У писателя горела лампа и было тихо.
Она доставала мамино платье, чулки и туфли,
заводила пластинку Софии Ротару
и танцевала с писателем танго.
(Он стучал в батарею, но она прекращала не сразу.)
Ты не бей меня, мама- мамочка,
я писателя люблю!
По теплу писатель стоял на балконе,
пускал колечки синего дыма
и щурился, будто его смешили.
А они с мамой натирали газетами окна,
и мама больно ущипнула ее: молчи, мол.
Но как тут смолчишь? И она запела:
Ночь была с ливнями,
И трава в росе.
Про меня “счастливая”
Говорили все.
И сама я верила,
Сердцу вопреки:
Мы с тобой два берега
У одной реки.
Мы с тобой два берега
У одной реки.
На рассвете примчали две “скорые”:
у него инфаркт, у нее истерика.
Развезли их в разные стороны,
его в кардиологию, ее в психиатрию.
Мама не знает ни сна, ни отдыха,
ходит к обоим - к ней по четным, к нему по нечетным...