Е. Лазарев Священная география Великого Делания
Если о символике алхимии, ее истории и месте в культуре написано немало, то практически не исследованной областью остается алхимическая сакральная география. Речь идет, разумеется, не об известных обширных регионах, где алхимия существовала как таковая, получая по ним соответствующие наименования различных своих направлений: греко-египетская, арабская, латинская, даосская,
индийская. Речь о том, что внутри самой алхимической традиции существовали вполне определенные представления о том, где именно совершается Великое Делание .
Насколько можно судить по доступным источникам, этот сакрально-географический аспект, применительно к западной традиции (хотя граница между Западом и Востоком в данном случае весьма зыбка), наиболее заметен в алхимии александрийской , греко-египетской . Более поздние латинские свидетельства скорее связывают успешную практику Великого Делания с конкретными великими алхимиками, которые могли достичь цели, даже странствуя, - там, где для их Священного Искусства создались бы благоприятные условия. Александрийские же источники (и некоторые опирающиеся на них средневековые латинские разработки), повествуя об успешном завершении Делания, называют вполне определенные локусы - центры Священного Искусства.
К сожалению, дошедшие до нас свидетельства немногочисленны и фрагментарны, как и все, связанное с древней александрийской ученостью. Впрочем, в одном из алхимических текстов Александрии (неизвестного автора) прямо говорится, что «страны, в которых совершается это божественное Делание, - Египет, Фракия, Александрия, Кипр; а также [совершается оно] во храме Мемфиса» (CAG. V.2, I.VIII.3).
Непонятно, почему Александрия и «храм Мемфиса» упомянуты отдельно от Египта , на территории которого они, как известно, находятся. Следует ли понимать это в том смысле, что Египет здесь - еще какое-то третье место в Нильской долине , где занимались алхимией? Или это просто не совсем удачно сформулированное перечисление двух алхимических центров Египта? Скорее справедливо последнее.
Применительно к Александрии под местом совершения Великого Делания понимается, вероятно, храм Серапейон - оплот дохристианской александрийской учености. «Храм Мемфиса» - это наверняка храм особо
почитавшегося в этом городе (с глубочайшей древности) бога-творца Птаха , который считался покровителем искусств и ремесел (в Древней Греции он поэтому отождествлялся с Гефестом , в Риме - с Вулканом ). А следовательно, и алхимии: хотя ее и трактовали как Божественное Искусство, но аспект химико-технологический в ней неизменно присутствовал, будучи
нераздельно слит с теологическими умозрениями.
Менее понятно упоминание в данном контексте острова Кипр - не Крита с его мифологической «привязкой» к символу лабиринта, весьма важному в алхимической символике, а именно Кипра. Наверное, можно тут с
осторожностью предположить какую-то опосредованную связь с известными представлениями о том, что этот остров считался родиной Киприды , Афродиты-Венеры ; а ее образ так или иначе присутствует в алхимическом символизме западной традиции вплоть до Нового времени (например, до «Химической свадьбы Христиана Розенкрейцера», опубликованной в начале XVII века).
Еще менее мотивированно выглядит в этом перечне Фракия - страна, по
отношению к эллинскому миру северная, почти «гиперборейская» . Если
имелась в виду Самофракия с ее мистериями, то почему не были истолкованы как алхимические святыни другие центры античных мистерий? Если же действительно имеется в виду «исконная» Фракия, то, возможно, ее упоминание в этом перечне можно воспринять как косвенное подтверждение истинности того северного направления в античных тайноучениях, которое находит свое соответствие в «аркадийском» , или «пеласгийском» герметизме (об этом в начале ХХ века говорил Ф . Ф . Зелинский ). Это направление, по-видимому, не менее реальное, чем, допустим, месопотамские или египетские составляющие алхимико-герметической традиции, восходит к очень древним палеобалканским, протоиндоевропейским, а может быть, и еще более ранним, почти не изученным «пластам» культуры Евразии.
Чрезвычайно интересную разработку вопросов алхимической сакральной географии мы находим у автора достаточно позднего, но, по всей видимости, хорошо знавшего александрийскую алхимию, - у Михаэля Майера (1568-1622), немецкого медика и натурфилософа, связанного с розенкрейцерскими кругами . В изданной им в 1617 году объемистой книге «Symbola Aureae Mensae Duodecim Nationum» ( «Приношения на Златой Алтарь от двунадесяти языков» ) Майер рисует картину весьма широкого распространения
алхимических знаний в древности - картину несколько неожиданную, но, несомненно, отражающую те представления, которые существовали внутри самой алхимической традиции.
Пальму первенства в разработке Священного Искусства алхимии Майер (как и подавляющее большинство греческих и латинских авторов) отдает египтянам . Причем он в этой связи неоднократно упоминает именно мемфисский
«Храм Вулкана» , то есть Птаха , засвидетельствованный в собственно греко-египетских, александрийских источниках. Но далее он
повествует ни много ни мало, как о «химических колониях» египтян, созданных ими в различных частях света! Майер утверждает, что эти колонисты происходили по большей части из египетских жрецов, сведущих в «Химическом Искусстве» ; при этом он, по сути дела, отождествляет герметическую и алхимическую традиции.
Однако национальная принадлежность этих загадочных алхимиков-колонистов у Майера выглядит довольно расплывчатой, поскольку он говорит, что первыми среди них были финикийцы или, возможно, их цари. В качестве таковых выступают персонажи мифологические (или мифологизированные) - Кадм , Феникс ; однако само по себе признание за финикийцами приоритета в распространении каких бы то ни было наук и знаний (в том числе эзотерических, сокровенных) представляется вполне правдоподобным, в том числе с академической точки зрения. Прекрасные мореходы, финикийцы во II-I тысячелетиях до нашей эры совершали плавания между едва ли не всеми известными тогда регионами Старого Света (а по мнению ряда исследователей, достигали даже Американского континента ). Наверное, можно допустить, вслед за Майером, что среди финикийских путешественников существовала своеобразная «каста» посвященных в Божественное Искусство алхимии (в химико-технологическом аспекте - в табуированные для профанов секреты огненной обработки различных веществ). Вполне возможно, что
посвящение в эти таинства они проходили в Египте (как впоследствии многие философы Эллады).
В итоге, согласно книге Майера, складывается величественная панорама: адепты Великого Делания оказываются и среди кавказских колхов с их Золотым Руном , которое несложно истолковать в алхимическом ключе, и среди персидских магов , и среди брахманов Индии .Сокровенные знания месопотамских халдеев , Элевсинские Мистерии эллинов , духовная практика эфиопских «гимнософистов» , премудрость авраамической традиции в лице Моисея , Соломона и их преемников, а также, разумеется, умозрения и чудесные деяния Пифагора , Демокрита , Аполлония Тианского - все это происходит из единого и великого источника, из «Химического Искусства», таинства которого бережно сохраняются «Философической Коллегией» , объединившей мудрейших представителей различных народов, различных «ветвей» (по Майеру, их двенадцать ) священного знания.
Очерченная картина, конечно, уязвима для критики. Все эти построения нетрудно объявить искусственными, идеализированными и мифологизированными. Однако представляется несомненным, что во всяком случае в исследованиях символики различных тайноучений сформулированная М.Майером и, по-видимому, восходящая к александрийской учености сакрально-географическая модель не должна сбрасываться со счетов. Эта модель ценна своей панорамностью, стройной и логичной соразмерностью; не противореча в принципе известным науке фактам древней истории, она, возможно, в состоянии объяснить (и объединить друг с другом) пока не понятые нами, но важные для истории духовной культуры образы и символы.