(no subject)
24 января 1919 года Оргбюро ЦК выпустило циркулярную инструкцию за подписью Якова Свердлова «О расказачивании», в которой предписывалось провести массовый террор против богатых казаков и, истребив их поголовно, провести его по отношению уже ко всем казакам, принимавшим прямое или косвенное участие в борьбе с советской властью.
Лев Троцкий писал о казаках: «Это своего рода зоологическая среда, и не более того. Стомиллионный русский пролетариат даже с точки зрения нравственности не имеет здесь права на какое-то великодушие. Очистительное пламя должно пройти по всему Дону и на всех них навести страх и почти религиозный ужас. Старое казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции... Пусть последние их остатки, словно евангельские свиньи, будут сброшены в Черное море...»
И на Дон пришла смерть. Расстреливали офицеров, убивали вахмистров и урядников, путая названия этих чинов с полицейскими, рубили священников. Запрещалось само слово "казак", ношение военной формы и лампасов. Станицы переименовывались в волости, хутора в села...
Кошмар на Дону поражал воображение, здесь большевики переплюнули и опричнину, и французских фанатиков-коммунаров.
Только кто мог знать, что скоро казачьему долготерпению настанет конец, что к началу марта поднимутся станицы Вешенская, Казанская, Еланская, Микулинская и Шумилинская, а следом вспыхнет и весь Верхний Донской округ. Что повстанцы станут отливать картечь из оловяных мисок, кустарно делать пули. Что не дрогнут и не попятятся перед пушками бронепоездов. И покатятся в снег буйные чубатые головушки, и смешается с грязью казачья кровь, и польется старинная поминальная песня:
Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,
Цветет наш батюшка тихий Дон сиротами,
Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами...
Лев Троцкий писал о казаках: «Это своего рода зоологическая среда, и не более того. Стомиллионный русский пролетариат даже с точки зрения нравственности не имеет здесь права на какое-то великодушие. Очистительное пламя должно пройти по всему Дону и на всех них навести страх и почти религиозный ужас. Старое казачество должно быть сожжено в пламени социальной революции... Пусть последние их остатки, словно евангельские свиньи, будут сброшены в Черное море...»
И на Дон пришла смерть. Расстреливали офицеров, убивали вахмистров и урядников, путая названия этих чинов с полицейскими, рубили священников. Запрещалось само слово "казак", ношение военной формы и лампасов. Станицы переименовывались в волости, хутора в села...
Кошмар на Дону поражал воображение, здесь большевики переплюнули и опричнину, и французских фанатиков-коммунаров.
Только кто мог знать, что скоро казачьему долготерпению настанет конец, что к началу марта поднимутся станицы Вешенская, Казанская, Еланская, Микулинская и Шумилинская, а следом вспыхнет и весь Верхний Донской округ. Что повстанцы станут отливать картечь из оловяных мисок, кустарно делать пули. Что не дрогнут и не попятятся перед пушками бронепоездов. И покатятся в снег буйные чубатые головушки, и смешается с грязью казачья кровь, и польется старинная поминальная песня:
Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,
Цветет наш батюшка тихий Дон сиротами,
Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами...