Агитация на Восточном фронте. 1917 год
20 мая (1917 года) на станцию Казатин пришел поезд социалистической миссии французского парламента. О его прибытии местный железнодорожный комитет узнал слишком поздно и не смог поэтому устроить соответствующую случаю встречу. Как это случалось сплошь да рядом, поезд вместо нескольких минут стоял на площади почти час. Понемногу у министерского вагона стала собираться толпа зевак: железнодорожные служащие, рабочие, ополченцы местного гарнизона, пассажиры и солдаты стоявших на станции поездов и эшелонов.
Несмотря на довольно поздний час, 10 часов утра, занавески на окнах вагона были спущены, и никто оттуда не выходил. Из толпы слышались различные замечания и остроты по адресу французского министра: «Хорош министр труда! 10 часов, а он все дрыхнет!» «Тоже зря говоришь! Может быть он за нас, горемычных, всю ночь трудился, декларации разные писал, а ты - дрыхнет!» «Ну, там, трудился или не трудился, нам неизвестно, а посмотреть любопытно, что за министр такой!» «Надо ему, братцы, по-нашему, по-рассейскому, ура крикнуть, небось, проснется!» . Сказано - сделано. Могучее «ура!», подхваченное всей толпой, прокатилось по вокзалу.
На этот шум наряд 1 -ого эскадрона вышел из своих теплушек. Командир эскадрона, штабс-ротмистр В.Н.Звегинцев, послал Кавалергарда узнать, что происходит. Посланный вернулся и доложил что «Альбер приехал» . «Что за чепуха! Какой Альбер?» «Так что - французский» . «Ничего не понимаю, что за Альбер французский» и взяв с собой нескольких Кавалергардов, командир эскадрона пошел на перрон посмотреть, что там происходит.
Между тем, штора в одном окне поднялась, рама опустилась и из вагона выглянула какая-то фигура. Ура загремело с удвоенной силой. Фигура оказалась проводником вагона. Толпа загоготала. «Вот это министр! Так это Гаврила!» . Под «Гаврилами» на солдатском языке подразумевалась, почему-то, вся поездная прислуга.
Через несколько мгновений в пролете окна появился, действительно, французский министр труда Альбер Тома. Мятая рубашка, сомнительной чистоты воротничок, галстук, сбитый куда-то на бок, черная с проседью, давно не чесаная борода и всклокоченная прическа произвели на толпу неожиданное и странное впечатление. По-видимому, она ожидала чего-то иного, но чего именно, она и сама не отдавала себе отчета.
Из толпы выскочил вперед какой-то телеграфист. «Дорогой товарищ Альбертома» , сливая оба слова в одно, начал он свое приветствие министру, «товарищи железнодорожники безмерно рады, что товарищи французские социалисты прислали к нам своего дорогого товарища Альбертому» и в этом духе, захлебываясь от охватившего его восторга и волнения, вставляя с неимоверной быстротой через каждые три слова «товарища», продолжал телеграфист свою речь.
Рядом с министром стоял французский офицер, который пытался переводить слова оратора. Это ему плохо удавалось. «Ce n’est pas un home, ces’t une mitrailleuse!» , сказал он в свое оправдание министру.
Видя его затруднение, штабс-ротмистр Звегинцев предложил свои услуги в качестве переводчика. Они были приняты с благодарностью.
Телеграфист кончил свою речь. Стали кричать: «Депутата от войск! Депутата от войск!» . Приезд французской делегации был совершенно неожидан и никакого депутата от войск не было. Но так как крики с требованием такового не прекращались, то кто-то из толпы вытолкнул вперед какого-то солдата: «Валяй, Андреич, не подкачай!» В грязной, расстегнутой шинели, с болтавшимся на одной пуговице хлястиком и с поднятым воротником, в каком-то невероятно замусоленном подобии папахи, выступил вперед Андреич с речью. Растянутым, певучим голосом, с сильным выговором на О, начал он благодарить «товарищ Альбертому» за ту высокую честь, которую он оказал русским солдатам, приехав в Казатин. «Такую честь, что ни в сказке сказать, ни пером описать!» Он жаловался, что им плохо в окопах: «холодно, сыро, есть нечего, и немцы стреляют» и просил министра, чтобы тот «явил Божескую милость и освободил бы их поскорее домой» . Кончил он совершенно неожиданно: «И всем сибирякам - ура!» и высоко подбросил свою папаху. В толпе послышался гул одобрения: «Ай-да Андреич! Правильно доказал все французу!»
Наконец сам министр обратился к толпе с речью. Фразу за фразой переводил штабс-ротмистр Звегинцев его слова. Он говорил избитые истины о свободе и о том, какие она налагает обязательства, чтобы быть воспринятой на пользу, а не во вред народу. О том, что война еще продолжается, что враг еще не разбит. Он говорил также о том тяжелом положении, в котором находится его страна и что надо продолжать общую борьбу до полной победы. «Tout mon people espere avec moi que la Russie нe sera pas un pays des traitres et ne donnera pas un coup de poignard dans ie dos de la France defaillante» .
Министр кончил. Толпа молчала. Затем, сначала тихо,, а потом все громче и громче, раздались из разных мест крики: «Чего еще, опять кровь проливать? Ну, это врешь! А еще министр труда! Сказано - без аннексий и контрибуций, и никаких!Шабаш, не хотим больше воевать!» . Больше всех волновался сибиряк Андреич: «Тебе хорошо - весь день дрыхать и кофеи в вагонах распивать! А нам каково в окопах, да со вшами, не пивши, ни евши? Иди сам воюй, а не хотишь - тикай к себе, во Францию!» . «Господин капитан», обратился он к Звегинцеву, «Вы уж потрудитесь все это французу объяснить. Так что мы на войну больше не согласны!»
Но объяснять штабс-ротмистр Звегинцеву не пришлось. Паровоз свистнул, и поезд, без всякого предупреждения, как и пришел, ушел со станции, увозя с собой французского министра труда и социалистическую миссию французского парламента.
(C) В. Звегинцев. Кавалергарды в Великую и Гражданскую войну. 1917 г. (по сборнику Кавалеристы в мемуарах современников 1900-1920. Выпуск второй. Рейтаръ 2001