ПЕРЕЗАГРУЗКА КИТАЯ? Часть 1
Согласие КНР на санкции против Ирана трудно объяснить банальным сговором
ТРИ ВЫЗОВА ЗАПАДУ
В ноябре-декабре 2009 года Китайская Народная Республика доставила сообществу стран Запада целый ряд неприятных переживаний. Первый вызов был адресован США. Он состоял в том, что Пекин вовсе не собирается ограничивать свое сотрудничество с Пакистаном после того, как его президентом стал Асиф Али Зардари, вдовец американской ставленницы Беназир Бхутто.
Министру обороны США Роберту Гейтсу было популярно разъяснено в Исламабаде, что от партнерства с Вашингтоном Пакистан имеет головную боль, угрозу религиозного, этнического и территориального раскола, а партнерство с Пекином, напротив, предвещает технологический прогресс, политическую стабилизацию и решение социальных проблем. В частности, за счет трудоустройства специалистов и рабочих в мегапроекте атомной электростанции в Чашма (провинция Пенджаб). Тот же Зардари был настроен и на сотрудничество с Ираном и Афганистаном в проекте строительства трансазиатской железной дороги, в чем получил полную поддержку от Турции.
Второй вызов Китая ударил по самому больному месту той интеллектуально-политической прослойки, для которой способ получения материальных благ, как классообразующий признак по В.И. Ленину, состоял в разработке разнообразных стратегий по сдерживанию России. Эта прослойка идеологически непоколебимых евроатлантистов, сформированная из восточноевропейской диссидентуры 1970-1980 гг. и их бывших англоамериканских кураторов правоконсервативного толка, испытала настоящий шок, когда Ху Цзиньтао нажал символическую кнопку, запускающую транзит газа из Туркменистана в Китай.
Хотя ни сами китайцы, ни их партнеры по Шанхайской организации сотрудничества не делали никакого секрета из строительства трубопровода, в глубине души среднестатистического советолога таилась уверенность в том, что его запуск не случится, ибо такой триумф коммунистического Пекина был сопоставим с послевоенной советской экспансией в Европе (притом, как нарочно, ровно спустя 60 лет), а сама Шанхайская организация - с Варшавским договором, умноженным на численный потенциал китайской «орды».
И тем не менее газ пошел. Притом по трубе, проложенной в обход России. В этом усматривалось особое драконье коварство. Мало того, что у евроатлантистов отобрали любимую игрушку - идею диверсификации среднеазиатского газа, который, конечно, должен был пойти в обход России, но только на запад, а не на восток, но это еще и случилось в момент, когда восточноевропейские страны оказались под еще большим ударом мирового кризиса, чем «старая Европа». Вместе с проектом транскаспийского газопровода обессмысливались и все созданные вокруг него межправительственные форматы (ГУАМ и его производные), и учреждения для их обслуживания, в том числе военные и разведывательные, и международные конференции.
И получалось, что Москва, на которую трансатлантическое лобби было изначально «заточено», не так много и теряла от передачи Средней Азии «на китайский баланс» - терял Запад, который становился здесь как бы вовсе ни при чем.
Китайские сырьевые корпорации, более прочно стоящие на ногах, чем западные концерны (что уже проявилось в конкурсах на разработку иракской нефти), теперь могли более эффективно «дирижировать» туркменским газом и вообще внешней политикой Ашхабада, чем Вашингтон и Брюссель. С плацдарма по имени Йолотан можно было удерживать в своей сфере влияния и Иран, заинтересованный в поставках газа в северо-восточные провинции, и северные провинции Афганистана.
Тем более что китайцы уже начали освоение афганских месторождений меди, открытых советскими геологами, - и создавать реальные альтернативы «опиумному сельскому хозяйству» - на фоне полного провала попыток Запада создать собственные альтернативы. Освоение афганских недр вполне устраивало ближайших потребителей - Иран и Пакистан, стратегические выигрыши получала Турция, а перед Афганистаном открывалась перспектива более достойного места в мировом разделении труда в рамках «нового СЭВ» с центром в Шанхае.
В «новый СЭВ» стремился не только Пакистан, но и Иран, состоящий с Китаем в отношениях взаимовыгодного обмена сырья на произведенные из него нефтепродукты. И третий вызов - нежелание Пекина примкнуть к международным санкциям против Ирана - добавлял к первым двум незаменимый стратегический компонент. Провал голосования в Совбезе ООН обессмыслил бы формат «шестерки» и потянул бы за собой целую цепь последствий регионального характера, но глобального значения.
Следующим неизбежным итогом слабости Вашингтона стало бы позитивное голосование по докладу Голдстоуна, то есть признание израильской операции в Газе в декабре 2008 года военным преступлением. Признание ХАМАС пострадавшей стороной обеспечило бы Тегерану долговременную геополитическую неуязвимость, а демократическому Белому Дому пришлось бы признать, что он не способен обеспечить стопроцентную безопасность своего ключевого союзника на Ближнем Востоке. После чего ядерная программа Израиля уже не может существовать вне рамок ДНЯО, и это государство утрачивает все свои ключевые геополитические привилегии. К нему применяются те же критерии, что и к любой иной стране мира. То же правило начинает действовать и в отношении к США: «сеятель свободы» рассматривается прежде всего как главный мировой должник.
На горизонте мировых процессов возникала ситуация, обозначаемая формулой «победитель получает все». Эта формула специфична для кануна мировых войн. Когда она кристаллизуется, державы мира начинают себя вести совсем не так, как им было свойственно в течение прежних десятилетий; на мировой карте складываются новые, невиданные прежние альянсы - от региональных до трансконтинентальных; глобальный финансовый шантаж становится обычным делом; малые страны, за редким и специфическим исключением, утрачивают субъектность и становятся фигурами размена.
СМЫСЛОВОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Первый вызов Пекина был подкреплен в середине февраля непредусмотренным арестом важнейшего функционера афгано-пакистанской радикальной оппозиции - Абдула Гани Барадара. Арест, предпринятый пакистанской разведкой ISI, вдохновил сторонников «быстрой войны» в Афганистане в лице главы американского командования Стэнли Маккристала и силовых министров Афганистана. В то же время экс-глава миссии ООН в Кабуле Кай Эйде расстроился: арест-де сорвал только что наладившийся «диалог с Талибаном».
Как следует из анализа расклада сил в американском военном истэблишменте, произведенном в 2008 году аналитиками The Washington Post, концепция военного решения афганского вопроса еще с 2004 года была предметом спора между двумя группами. Одну из них представляли адмирал Уильям Фэллон, генералы Джордж Кейси и Стэнли Маккристал. Другую - генералы Раймонд Одьерно и Дэвид Петреус.
Петреус, которого Фэллон выразительно обозвал «маленьким цыпленком из дерьма», начинал военную карьеру в Боснии, а продолжал в иракском Курдистане - регионах, имеющих репутацию ключевых узлов глобального наркотранзита. Как он, так и Одьерно, ныне возглавляющий группировку сил в Ираке, являются учениками известного консервативного стратега Джека Кина, прославившегося книгой «Выбор победы: План успеха в Ираке» в соавторстве с советологом из Йельского университета Фредериком Каганом. Этот труд был презентован Американским институтом предпринимательства (AEI) - консервативным институтом, имеющим репутацию представительства интересов правых (в особенности военных) кругов Израиля. В 2001 году AEI спонсировал создание «Группы исследования реального Ирака», выдавшего на-гора заведомо вымышленные доказательства наличия у Саддама Хусейна оружия массового поражения.
Исход конфликта стратегов решился 12 мая, когда президент Афганистана Хамид Карзай был обласкан в Вашингтоне и даже приглашен в штаб 101-й дивизии ВДВ, которой раньше командовал Петреус. Барак Обама, еще в конце марта публично «разносивший» Карзая за несанкционированное общение с Махмудом Ахмадинеджадом, провел с гостем целый день. Причиной неожиданного потепления к главе Афганистана, как вскоре выяснилось, стала его успешная дипломатия с Гульбеддином Хекматиаром. Привлечение афганского «батьки Махно» к участию в Лойя Джирге гарантировало именно тот сценарий дальнейшего развития событий, который устраивал стратегов из «школы Кина» - сценарий многолетнего хаоса в регионе, оправдывающего постоянное присутствие контингента США.
Любопытно, что Карзая в Вашингтоне встречал и повсюду сопровождал Стивен Холбрук - экс-замглавы Госдепа, ныне постоянный представитель США в Афганистане и Пакистане; стратег балканского Дейтонского соглашения и переговорщик в Ташкенте и Бишкеке, в Демпартии слывущий главным стратегом неофициальной, но весьма актуальной для кризисного периода наркотранзитной политики.
За Лойей Джиргой последовала отставка министров обороны и безопасности Афганистана, а затем - дискредитация и отставка Стэнли Маккристала в стиле классической «операции по сливу компромата». Почти одновременно стратеги-евроатлантисты получили неожиданный подарок: Гурбангулы Бердымухаммедов объявил о намерении строить за государственный счет экспортный трубопровод в сторону Каспия, воскресив уже почти истлевший проект Nabucco. Еще раньше стало известно, что Пекин на определенных условиях согласится присоединиться к экономическим санкциям против Ирана.
Вашингтон отбил все три геополитических вызова. Притом настолько динамично, что прочие заинтересованные переговорные стороны только и делали, что стремились приспособиться к новой ситуации. Министры иностранных дел Евросоюза, еще недавно устраивавшие обструкцию своему израильскому коллеге Либерману, спешно, но в закрытом режиме готовили не простой, а расширенный пакет антииранских санкций, заодно одобрив присоединение Израиля к Организации экономического сотрудничества и развития. Россия, которую к ОЭСР и на порог не допускали, не удивилась и не возмутилась принятию в тот же престижный клуб Эстонии - об этом просто не сообщалось на государственных телеканалах. Зато Москва согласилась на санкции вместе с Китаем, отвергнув альтернативные предложения Турции и Бразилии, и фактически дезавуировала только что подписанные соглашения с Сирией по палестинскому урегулированию.
На прямой вопрос посла Ирана в России М.Р. Саджади о мотивах столь стремительного «хамелеонства» Москвы вразумительного ответа не последовало. Впрочем, ответ напрашивался: как только в Москву по пути в Тегеран прибыл бразильский президент Игнасио Лула да Сильва, Хиллари Клинтон провела с Сергеем Лавровым нравоучительную телефонную беседу, а израильский МИД напомнил российским коллегам о только что достигнутых договоренностях, которые «обидно терять» - о поставках якобы высокотехнологичных беспилотников, о содействии в обеспечении безопасности Олимпийских игр в Сочи, о создании двустороннего делового форума со специалистами по огранке алмазов в качестве сопредседателей и т.п.
Помимо предъявленных аргументов, действенность которых оформилась в назначение лоббиста беспилотников Владимира Поповкина первым замом главы Минобороны, Москва в качестве мотива обиды на Тегеран могла использовать целый ряд других обстоятельств, например - почему обогащение урана предложила Москва, а экономический выигрыш достается туркам и бразильцам? Почему иранцы за нашей спиной заигрывают с турками на тему об альтернативном варианте Nabucco? Почему, наконец, водят шуры-муры с недружественной нам Грузией, при странном снисхождении Вашингтона к этому флирту? И так далее.
Впрочем, помимо этих частностей, имеется и самое веское объяснение, по крайней мере для собственного недоумевающего электората: если санкции поддерживает Китай, то России - стране некоммунистической и рыночной, к тому же пребывающей в процессе «перезагрузки» иного варианта, дескать, и не остается. Кивание на «старшего брата» вообще-то скорее характерно для мальчика, нежели для мужа, но все уже привыкли к не очень мужественным поступкам российского истэблишмента даже в куда менее критичных ситуациях - как то с предоставлением политического убежища свергнутому президенту Киргизии или хотя бы не уличенному в коррупции, но ожидающему расправы министру внутренних дел этой страны.
Поведение Москвы не удивляет - оно вписывается в стереотип последнего времени, в стиль поведения желающего угодить, чтобы что-то получить. В мэйнстримных западных медиа пишут прямым текстом: глава России отправился в США, чтобы получить призы за услуги по Ирану и Афганистану. Остается только надеяться, что во втором случае имеется в виду предоставление воздушного коридора для транзита грузов НАТО, а не еще какие-нибудь неафишируемые концессии.
Сложнее с позицией Пекина. Разумеется, здесь тоже появились интерпретации с намеком на особое коварство: дескать, Китай давно рассчитывал на устранение Ирана как политического и военного конкурента, и был бы вполне заинтересован даже в военном ударе США по Ираку. Логика была бы сколько-нибудь убедительной, будь Китай по-прежнему «обезьяной на горе», а не тигром. Однако те же самые интерпретаторы весьма серьезно оценивают стратегические и военные возможности Китая. Более того, кризис, выявивший преимущества Поднебесной и подтвердивший надежность ее экономической модели, и стал причиной тому, что формула «победитель получает все» вышла на повестку дня.
Победитель - чего? Американского империализма. Этот термин ни из китайской, ни из иранской государственной идеологии никуда не исчез. И хотя бы по этой причине согласие Пекина с санкциями - нечто большее, чем прежний взгляд Мао на противостояние Вашингтона и Москвы. Тогда, при Хрущеве, Пекин остро и болезненно разочаровался в «старшем брате», подменившем мировое освободительное дело суррогатом «наиболее полного удовлетворения потребностей». Теперь предательство совершает уже сам Пекин, причем жертвует «младшим братом», взявшим на себя роль авангарда, «тарана» антиимпериалистической борьбы.
Это жертва не только политическая, но и смысловая. Эта жертва подрывает китайское влияние не только на Ближнем Востоке, но и в Центральной Азии, поскольку одновременно Китай соглашается на поправки в устав ШОС: туда «стране под санкциями», то есть «стране-изгою», теперь путь закрыт - причем в момент, когда экономическая роль ШОС и так ослабляется созданием Таможенного союза. Наконец, эта жертва влечет за собой прямой экономический ущерб для Пекина: Иран - третий по величине поставщик нефти в Китай. Какова же цена вопроса? Чем администрация Барака Обамы могла соблазнить Компартию Китая, чтобы добиться столь весомой уступки? Что произошло между Вашингтоном и Пекином - банальный размен геополитических карт, тактический договор с экономическим подтекстом - или нечто большее, распространяющиеся в область идеологии?
Взято http://www.globoscope.ru/content/articles/2923/
ТРИ ВЫЗОВА ЗАПАДУ
В ноябре-декабре 2009 года Китайская Народная Республика доставила сообществу стран Запада целый ряд неприятных переживаний. Первый вызов был адресован США. Он состоял в том, что Пекин вовсе не собирается ограничивать свое сотрудничество с Пакистаном после того, как его президентом стал Асиф Али Зардари, вдовец американской ставленницы Беназир Бхутто.
Министру обороны США Роберту Гейтсу было популярно разъяснено в Исламабаде, что от партнерства с Вашингтоном Пакистан имеет головную боль, угрозу религиозного, этнического и территориального раскола, а партнерство с Пекином, напротив, предвещает технологический прогресс, политическую стабилизацию и решение социальных проблем. В частности, за счет трудоустройства специалистов и рабочих в мегапроекте атомной электростанции в Чашма (провинция Пенджаб). Тот же Зардари был настроен и на сотрудничество с Ираном и Афганистаном в проекте строительства трансазиатской железной дороги, в чем получил полную поддержку от Турции.
Второй вызов Китая ударил по самому больному месту той интеллектуально-политической прослойки, для которой способ получения материальных благ, как классообразующий признак по В.И. Ленину, состоял в разработке разнообразных стратегий по сдерживанию России. Эта прослойка идеологически непоколебимых евроатлантистов, сформированная из восточноевропейской диссидентуры 1970-1980 гг. и их бывших англоамериканских кураторов правоконсервативного толка, испытала настоящий шок, когда Ху Цзиньтао нажал символическую кнопку, запускающую транзит газа из Туркменистана в Китай.
Хотя ни сами китайцы, ни их партнеры по Шанхайской организации сотрудничества не делали никакого секрета из строительства трубопровода, в глубине души среднестатистического советолога таилась уверенность в том, что его запуск не случится, ибо такой триумф коммунистического Пекина был сопоставим с послевоенной советской экспансией в Европе (притом, как нарочно, ровно спустя 60 лет), а сама Шанхайская организация - с Варшавским договором, умноженным на численный потенциал китайской «орды».
И тем не менее газ пошел. Притом по трубе, проложенной в обход России. В этом усматривалось особое драконье коварство. Мало того, что у евроатлантистов отобрали любимую игрушку - идею диверсификации среднеазиатского газа, который, конечно, должен был пойти в обход России, но только на запад, а не на восток, но это еще и случилось в момент, когда восточноевропейские страны оказались под еще большим ударом мирового кризиса, чем «старая Европа». Вместе с проектом транскаспийского газопровода обессмысливались и все созданные вокруг него межправительственные форматы (ГУАМ и его производные), и учреждения для их обслуживания, в том числе военные и разведывательные, и международные конференции.
И получалось, что Москва, на которую трансатлантическое лобби было изначально «заточено», не так много и теряла от передачи Средней Азии «на китайский баланс» - терял Запад, который становился здесь как бы вовсе ни при чем.
Китайские сырьевые корпорации, более прочно стоящие на ногах, чем западные концерны (что уже проявилось в конкурсах на разработку иракской нефти), теперь могли более эффективно «дирижировать» туркменским газом и вообще внешней политикой Ашхабада, чем Вашингтон и Брюссель. С плацдарма по имени Йолотан можно было удерживать в своей сфере влияния и Иран, заинтересованный в поставках газа в северо-восточные провинции, и северные провинции Афганистана.
Тем более что китайцы уже начали освоение афганских месторождений меди, открытых советскими геологами, - и создавать реальные альтернативы «опиумному сельскому хозяйству» - на фоне полного провала попыток Запада создать собственные альтернативы. Освоение афганских недр вполне устраивало ближайших потребителей - Иран и Пакистан, стратегические выигрыши получала Турция, а перед Афганистаном открывалась перспектива более достойного места в мировом разделении труда в рамках «нового СЭВ» с центром в Шанхае.
В «новый СЭВ» стремился не только Пакистан, но и Иран, состоящий с Китаем в отношениях взаимовыгодного обмена сырья на произведенные из него нефтепродукты. И третий вызов - нежелание Пекина примкнуть к международным санкциям против Ирана - добавлял к первым двум незаменимый стратегический компонент. Провал голосования в Совбезе ООН обессмыслил бы формат «шестерки» и потянул бы за собой целую цепь последствий регионального характера, но глобального значения.
Следующим неизбежным итогом слабости Вашингтона стало бы позитивное голосование по докладу Голдстоуна, то есть признание израильской операции в Газе в декабре 2008 года военным преступлением. Признание ХАМАС пострадавшей стороной обеспечило бы Тегерану долговременную геополитическую неуязвимость, а демократическому Белому Дому пришлось бы признать, что он не способен обеспечить стопроцентную безопасность своего ключевого союзника на Ближнем Востоке. После чего ядерная программа Израиля уже не может существовать вне рамок ДНЯО, и это государство утрачивает все свои ключевые геополитические привилегии. К нему применяются те же критерии, что и к любой иной стране мира. То же правило начинает действовать и в отношении к США: «сеятель свободы» рассматривается прежде всего как главный мировой должник.
На горизонте мировых процессов возникала ситуация, обозначаемая формулой «победитель получает все». Эта формула специфична для кануна мировых войн. Когда она кристаллизуется, державы мира начинают себя вести совсем не так, как им было свойственно в течение прежних десятилетий; на мировой карте складываются новые, невиданные прежние альянсы - от региональных до трансконтинентальных; глобальный финансовый шантаж становится обычным делом; малые страны, за редким и специфическим исключением, утрачивают субъектность и становятся фигурами размена.
СМЫСЛОВОЕ ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Первый вызов Пекина был подкреплен в середине февраля непредусмотренным арестом важнейшего функционера афгано-пакистанской радикальной оппозиции - Абдула Гани Барадара. Арест, предпринятый пакистанской разведкой ISI, вдохновил сторонников «быстрой войны» в Афганистане в лице главы американского командования Стэнли Маккристала и силовых министров Афганистана. В то же время экс-глава миссии ООН в Кабуле Кай Эйде расстроился: арест-де сорвал только что наладившийся «диалог с Талибаном».
Как следует из анализа расклада сил в американском военном истэблишменте, произведенном в 2008 году аналитиками The Washington Post, концепция военного решения афганского вопроса еще с 2004 года была предметом спора между двумя группами. Одну из них представляли адмирал Уильям Фэллон, генералы Джордж Кейси и Стэнли Маккристал. Другую - генералы Раймонд Одьерно и Дэвид Петреус.
Петреус, которого Фэллон выразительно обозвал «маленьким цыпленком из дерьма», начинал военную карьеру в Боснии, а продолжал в иракском Курдистане - регионах, имеющих репутацию ключевых узлов глобального наркотранзита. Как он, так и Одьерно, ныне возглавляющий группировку сил в Ираке, являются учениками известного консервативного стратега Джека Кина, прославившегося книгой «Выбор победы: План успеха в Ираке» в соавторстве с советологом из Йельского университета Фредериком Каганом. Этот труд был презентован Американским институтом предпринимательства (AEI) - консервативным институтом, имеющим репутацию представительства интересов правых (в особенности военных) кругов Израиля. В 2001 году AEI спонсировал создание «Группы исследования реального Ирака», выдавшего на-гора заведомо вымышленные доказательства наличия у Саддама Хусейна оружия массового поражения.
Исход конфликта стратегов решился 12 мая, когда президент Афганистана Хамид Карзай был обласкан в Вашингтоне и даже приглашен в штаб 101-й дивизии ВДВ, которой раньше командовал Петреус. Барак Обама, еще в конце марта публично «разносивший» Карзая за несанкционированное общение с Махмудом Ахмадинеджадом, провел с гостем целый день. Причиной неожиданного потепления к главе Афганистана, как вскоре выяснилось, стала его успешная дипломатия с Гульбеддином Хекматиаром. Привлечение афганского «батьки Махно» к участию в Лойя Джирге гарантировало именно тот сценарий дальнейшего развития событий, который устраивал стратегов из «школы Кина» - сценарий многолетнего хаоса в регионе, оправдывающего постоянное присутствие контингента США.
Любопытно, что Карзая в Вашингтоне встречал и повсюду сопровождал Стивен Холбрук - экс-замглавы Госдепа, ныне постоянный представитель США в Афганистане и Пакистане; стратег балканского Дейтонского соглашения и переговорщик в Ташкенте и Бишкеке, в Демпартии слывущий главным стратегом неофициальной, но весьма актуальной для кризисного периода наркотранзитной политики.
За Лойей Джиргой последовала отставка министров обороны и безопасности Афганистана, а затем - дискредитация и отставка Стэнли Маккристала в стиле классической «операции по сливу компромата». Почти одновременно стратеги-евроатлантисты получили неожиданный подарок: Гурбангулы Бердымухаммедов объявил о намерении строить за государственный счет экспортный трубопровод в сторону Каспия, воскресив уже почти истлевший проект Nabucco. Еще раньше стало известно, что Пекин на определенных условиях согласится присоединиться к экономическим санкциям против Ирана.
Вашингтон отбил все три геополитических вызова. Притом настолько динамично, что прочие заинтересованные переговорные стороны только и делали, что стремились приспособиться к новой ситуации. Министры иностранных дел Евросоюза, еще недавно устраивавшие обструкцию своему израильскому коллеге Либерману, спешно, но в закрытом режиме готовили не простой, а расширенный пакет антииранских санкций, заодно одобрив присоединение Израиля к Организации экономического сотрудничества и развития. Россия, которую к ОЭСР и на порог не допускали, не удивилась и не возмутилась принятию в тот же престижный клуб Эстонии - об этом просто не сообщалось на государственных телеканалах. Зато Москва согласилась на санкции вместе с Китаем, отвергнув альтернативные предложения Турции и Бразилии, и фактически дезавуировала только что подписанные соглашения с Сирией по палестинскому урегулированию.
На прямой вопрос посла Ирана в России М.Р. Саджади о мотивах столь стремительного «хамелеонства» Москвы вразумительного ответа не последовало. Впрочем, ответ напрашивался: как только в Москву по пути в Тегеран прибыл бразильский президент Игнасио Лула да Сильва, Хиллари Клинтон провела с Сергеем Лавровым нравоучительную телефонную беседу, а израильский МИД напомнил российским коллегам о только что достигнутых договоренностях, которые «обидно терять» - о поставках якобы высокотехнологичных беспилотников, о содействии в обеспечении безопасности Олимпийских игр в Сочи, о создании двустороннего делового форума со специалистами по огранке алмазов в качестве сопредседателей и т.п.
Помимо предъявленных аргументов, действенность которых оформилась в назначение лоббиста беспилотников Владимира Поповкина первым замом главы Минобороны, Москва в качестве мотива обиды на Тегеран могла использовать целый ряд других обстоятельств, например - почему обогащение урана предложила Москва, а экономический выигрыш достается туркам и бразильцам? Почему иранцы за нашей спиной заигрывают с турками на тему об альтернативном варианте Nabucco? Почему, наконец, водят шуры-муры с недружественной нам Грузией, при странном снисхождении Вашингтона к этому флирту? И так далее.
Впрочем, помимо этих частностей, имеется и самое веское объяснение, по крайней мере для собственного недоумевающего электората: если санкции поддерживает Китай, то России - стране некоммунистической и рыночной, к тому же пребывающей в процессе «перезагрузки» иного варианта, дескать, и не остается. Кивание на «старшего брата» вообще-то скорее характерно для мальчика, нежели для мужа, но все уже привыкли к не очень мужественным поступкам российского истэблишмента даже в куда менее критичных ситуациях - как то с предоставлением политического убежища свергнутому президенту Киргизии или хотя бы не уличенному в коррупции, но ожидающему расправы министру внутренних дел этой страны.
Поведение Москвы не удивляет - оно вписывается в стереотип последнего времени, в стиль поведения желающего угодить, чтобы что-то получить. В мэйнстримных западных медиа пишут прямым текстом: глава России отправился в США, чтобы получить призы за услуги по Ирану и Афганистану. Остается только надеяться, что во втором случае имеется в виду предоставление воздушного коридора для транзита грузов НАТО, а не еще какие-нибудь неафишируемые концессии.
Сложнее с позицией Пекина. Разумеется, здесь тоже появились интерпретации с намеком на особое коварство: дескать, Китай давно рассчитывал на устранение Ирана как политического и военного конкурента, и был бы вполне заинтересован даже в военном ударе США по Ираку. Логика была бы сколько-нибудь убедительной, будь Китай по-прежнему «обезьяной на горе», а не тигром. Однако те же самые интерпретаторы весьма серьезно оценивают стратегические и военные возможности Китая. Более того, кризис, выявивший преимущества Поднебесной и подтвердивший надежность ее экономической модели, и стал причиной тому, что формула «победитель получает все» вышла на повестку дня.
Победитель - чего? Американского империализма. Этот термин ни из китайской, ни из иранской государственной идеологии никуда не исчез. И хотя бы по этой причине согласие Пекина с санкциями - нечто большее, чем прежний взгляд Мао на противостояние Вашингтона и Москвы. Тогда, при Хрущеве, Пекин остро и болезненно разочаровался в «старшем брате», подменившем мировое освободительное дело суррогатом «наиболее полного удовлетворения потребностей». Теперь предательство совершает уже сам Пекин, причем жертвует «младшим братом», взявшим на себя роль авангарда, «тарана» антиимпериалистической борьбы.
Это жертва не только политическая, но и смысловая. Эта жертва подрывает китайское влияние не только на Ближнем Востоке, но и в Центральной Азии, поскольку одновременно Китай соглашается на поправки в устав ШОС: туда «стране под санкциями», то есть «стране-изгою», теперь путь закрыт - причем в момент, когда экономическая роль ШОС и так ослабляется созданием Таможенного союза. Наконец, эта жертва влечет за собой прямой экономический ущерб для Пекина: Иран - третий по величине поставщик нефти в Китай. Какова же цена вопроса? Чем администрация Барака Обамы могла соблазнить Компартию Китая, чтобы добиться столь весомой уступки? Что произошло между Вашингтоном и Пекином - банальный размен геополитических карт, тактический договор с экономическим подтекстом - или нечто большее, распространяющиеся в область идеологии?
Взято http://www.globoscope.ru/content/articles/2923/