Продолжение начатого вчера эссе по книге Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и госудраства".
***
…я лишь обозначу точки моего категорического несогласия в обсуждаемой книге. И буду при этом спорить не со всем, а с тем, что вынес в пункты 1-5 (см. первую часть эссе), которые, на мой взгляд, и описывают позицию Энгельса.
Он в предисловии берет быка за рога и заявляет:
«Карл Маркс собирался изложить результаты исследований Моргана в связи с данными своего - в известных пределах я могу сказать нашего - материалистического изучения истории и только таким образом выяснить все их значение. Ведь Морган в Америке по-своему вновь открыл материалистическое понимание истории, открытое Марксом сорок лет тому назад…
Согласно материалистическому пониманию, определяющим моментом в истории является в конечном счете производство и воспроизводство непосредственной жизни. Но само оно, опять-таки, бывает двоякого рода. С одной стороны - производство средств к жизни: предметов питания, одежды, жилища и необходимых для этого орудий; с другой - производство самого человека, продолжение рода».
Думаю, сам автор слов «производство Человека» понял несуразность этой фразы и потому прибавил «продолжение рода». Можем ли мы вообще говорить о Человеке, как объекте производства. Чтобы не казалось, будто я придираюсь к словам, то замечу, что выше говорится о «производстве жизни». Очевидно, что и в понятие «Жизнь», и понятие «Человек» Энгельс явно вкладывает такое содержание, к которому он считает себя вправе применить чисто механической термин «производство».
Тут я хочу в виде исключения вставить цитату из Честертона:
«Другой пример - так называемая проблема прогресса. Один из умнейших агностиков нашего времени спросил меня как-то: как я считаю, становится человечество лучше или хуже или не меняется? Он был уверен, что назвал все возможные варианты. Он не видел, что все это - отчеты и схемы, а не картина и повесть.
Я спросил его, как он считает, мистер Смит из Голдер-Грин стал лучше или хуже или же не изменился от тридцати до сорока лет? Тут он начал догадываться, что это зависит от мистера Смита, от его выбора. Он никогда раньше не думал, что путь человечества - не прямая линия, прочерченная вперед, или вверх, или вниз; он извилист, как след через долину, когда человек идет, куда хочет, и останавливается, где хочет, может пойти в церковь, может свалиться пьяным в канаву.
Жизнь человека - повесть, приключенческая повесть…
В приключенческой повести человек должен пройти через много испытаний и спасти свою жизнь; здесь он проходит испытания, чтобы спасти душу. И там и здесь свободная воля действует в условиях определенного замысла».
Для меня в этих двух цитатах сосредоточен тот самый конфликт, разрешение которого так мне необходимо. На мой взгляд, который гораздо ближе к Честертону, компромисс возможен. Надо с одной стороны согласиться с тем, что свободная воля Человека не способна быть полностью заключена в узкие схемы материалистические бытия. А, с другой стороны, признать и то, что свободная воля сама может создавать схемы и законы бытия, которые будут в определенной степени (иногда в решающей) влиять на историю Человека. То есть социальная предопределенность может иметь место, но никогда она не может быть окончательной, так как в ее основе лежит свободная воля Человека.
Тут встает фундаментальный вопрос - Что есть Человек? В том, как на него отвечает Энгельс, я вижу некую парадоксальность. Если Человек - это разумное животное, то отчего он ведет себя глупее животного? Когда Морган и вслед за ним Энгельс приводит примеры доисторических извращений Человека и возводят их в норму: каннибализм, половая распущенность, презрение к себе подобным, - я вслед за Честертоном хочу спросить - с какой стати Человек обвиняется в том, чего нет в жизни даже примитивных животных? Я не спорю, что все это встречается. Но я спорю с тем, когда это называется исторической, обусловленной развитием нормой. Если следовать логике Энгельса и Моргана, ответ напрашивается один: Человек - это больной животное. Но тогда вся история Человечества должна стать описанием деградации Человека и развитием его некой болезни, которая по своей сути характеризуется одним понятием - разум. Тогда о каком развитие мы говорим?
Кстати, этот парадокс видит и сам Энгельс, говоря несколько раз о двоякости всех достижений Человечества на пути Прогресса. Но эти места не снимают сущностного вопроса о природе Человека и природе его развития? Позиция Энгельса не снимет парадокс этой оценки развития как прогрессирующей болезни. В описании становления государственности германцев он заявляет, что от гибели цивилизации (имеется виду его Западная часть) спас родовой строй варваров, разрушивших эту цивилизацию. То есть устаревшая, пройденная форма развития, спасла более продвинутую?
Энгельс, несомненно, разделяет эволюционисткий подход к понятию Человек. Согласно этому подходу существо, называемое «эволюционирующий человек», накапливается опыт, который постепенно меняет само это существо, а след за ним и создаваемую им среду обитания - социум. Хотя объяснить эволюционно эту способность создавать социум невозможно. Выделение Человека из животного мира - это революция. Как и появление самой жизни. Как и появление у животного (илу полуживотного, как его видят эволюционисты) представления об идеальном, духовном мире, то есть религиозности. Все это не вытекает из предшествующего хода развития. Даже если считать, что Человек - больное разумом животное, то сама болезнь - есть своего рода революция, так как она противостоит той сущности, в которую она вторгается.
Эта эволюционность, парадоксально требующая революционности каждый раз для объяснения чего-то сущностного - еще один пункт моего не согласия с позицией Энгельса. Он кстати многократно прибегает к этому парадоксу, определяя все качественные скачки в развитие Человечества именно революциями.
Если есть место революциям, то, стало быть, мы уже не можем говорить об исторической прямой, а должны перейти некой ломаной кривой, имеющей точки бифуркации. Но в таких точках исход вверх не является абсолютно предопределенным. ХХI век нам отчетливо показывает, что в истории есть место и регрессу. Является ли это «достижение» результатом возможностей, приобретенными только сейчас - это отдельный вопрос. Хотя с точки зрения, где Человека - больное животное, это более чем возможно на любом этапе развития. И тогда, все цепочка прохождения неких этапов, о которых мы судим по свидетельства нашей эпохи, может быть легко оспорена. Тем более, когда в качестве аргументации неизбежности того направления развития семьи и социума, которое предлагают эволюционисты, приводится утверждение, что социум развился из стада. Да, это делается с замысловатыми оговорками о невозможности сопоставления человеческой семьи и стада. Но утверждение о первоначальности группового брака подкрепляется аргументацией, отсылающей нас к эффективности такой организации именно в стаде.
Окончание завтра