РЫЖИЕ СОБАКИ ПРОШЛОГО
О русском Севере хорошо думать у тёплого моря. Можно щуриться на солнце и, разливая приятелям остатки текилы, бормотать:
- Жара проклятая… Сейчас бы в деревню, у нас там снега от края до края, баньки на взгорке, из каждой избы дымок…
- Самогон-варят-дымок? - деловито спросит собутыльник, отмахиваясь от араба ластой.
- Греются-сидят-дымок! - возмутишься ты. - Щи в чугунках варят, коровам задают…
И задумаешься - а что задают коровам? Ведь не щи в чугунках. Да и вообще, легко говорить «пойду задам корове», а что ты ей задашь? Как бы она тебе не задала!
Вот поэтому сидишь у тёплого моря и думаешь: «Хорошо у нас на Севере. …Наверное…»
Думали поехать в деревню осенью, но не вышло. Потом Новый Год, потом десятидневное всенародное изнеможение от пьянства: вроде б ничего не мешает ехать, но глянешь утром на себя в зеркало, дрогнешь и перекрестишься - «Чур меня! Может, спортом каким, что ли…»
И опять за своё, ну его этот спорт, там всё равно допинги. Уж лучше так… Наконец, растянуло как-то, разволокло и глаза разлепило.
- Едем?
- Поехали!
- Но, только это… пьём мало, сразу договорились!
- Вообще не пьём, на хрен!
- Ну ладно, там сообразим по ходу, чё загадывать…
Снега выпало порядочно. Вот с чем нет проблем на Русском Севере, так это со снегом. Говорят, что ледники Гренландии скоро растают. Да и чёрт с ними - пускай тают. Острова какие-то позатопит, все к нам побегут, а у нас - вон она зима. Только сиди и корове задавай с октября по июнь.
И будут тогда блукать у нас по деревням негры с затопленных островов, судача:
- Ну шо, Мбомбо, благодаря Бога, до Покрова дожили, дак и до Троицы, глядишь, дотянем…
- А я те баю, Нгоро, пора б и за рассадой к бабке Луизе-Эстрелле иттить, а то без помидоров этот год останемся…
В общем, собрались и поехали. Поскольку деревня оборудована телефоном, то мы позвонили и двинули. Только спросили у Саши: «Сань, а дорога-то есть?»
Саша подумал и сказал: «Какая разница. Есть трактор. Значит, будет и дорога». Ну, мы и поехали навстречу трактору. Ему надо было проехать два километра, а нам - 550. Встретиться договорились у часовни.
За всё время знакомства с Сашей мы так и не поняли, чем он занимается. Ну, например, в деревне есть музей, куда собраны какие-то прялки, веялки, самовары, ступки - чёрт те что, в общем.
- А кто музей организовал?
- Я!
- Зачем?
- А чего оно валяется?
Потом - живут какие-то люди из Москвы. Ну, не живут, а так - летом на неделю появляются.
- А кто им дом построил?
- Я! А кто им еще построит?
На въезде в деревню стоит часовня.
- А это откуда?
- Да я построил…
- Зачем?
- А знаешь, подумал, чего это люди просто так с дороги сворачивают и сразу к дому едут? Пусть лучше выедут на пригорок, из машины выйдут, может, кто помолится, а нет - так просто сверху на нашу красоту, на озеро, минутку посмотрят, без спешки, без нервов, на ветерке постоят.
- Сань, а тебе кто-нибудь за это заплатил?
- Да что вы всё время: заплатил - не заплатил? Я же не из-за денег…
Местных в деревне зимой одиннадцать человек. Огород есть - зиму проживёшь.
Чуть поодаль, километрах в семи, стоит женский монастырь: обычный деревенский дом - мы, когда его искали, мимо два раза проскакивали - дом и дом, ни те древних стен со шведскими ядрами, ни колокольни под небеса.
У них там, по-моему, вместо колокола вообще дверной звонок. Пять монашек и матушка София, молодая, образованная. Почти как у Толстого - «вас тут шестьсот дур и только настоятельница умная…»
Но их не шестьсот, а пять. Медведей они, что ли, помолясь, в лесу промышляют с рогатиной?...
А трактор, о котором говорил Саша - он вот для чего нужен. Разговор уже был стандартизирован:
- А кто дорогу чистит?
- Я! А кто её еще чистить тут будет? Кому тут люди нужны?
Надо летом ездить через болото - Саша купил ушлёпанный ГАЗ-66. Надо зимой чистить дорогу - Саша купил ржавый ДТ-75.
Вообще он достаточно чётко разделяет себя и государство. Делает он это так: «До поворота с трассы - государство, а дальше - я».
Интересно даже не разделение, а как раз сопоставимость двух величин - Саши и государства. Причём, оба друг на друга не надеются. Но люди в деревне надеются только на Сашу, а про существование государства они, похоже и не догадываются.
Государство худо-бедно обустроило исток Волги. На подъезде, за несколько километров поставили даже шлагбаум - это, чтоб, если какой-никакой человек ленинградский поедет, или губернатор завернёт, чтоб других отсечь, народ в смысле.
Не век же народу к национальным истокам безнаказанно щемиться! Пора и за шлагбаум морды-то попрятать, пока начальство с Богом разговаривает и рыхлое белое тело в исток макает. А то кругом такая благодать, вот еще б население куда-никуда прибрать бы…
...Раньше, давно когда-то, деревня была богатой. Даже и не деревня, а целое село, судя по тому, что церковь поставили именно здесь. Жил какой-то помещик, ловил крепостных девок за холщовые юбки, похотливо сволакивал их к овину, и под робкое «Барин, барин! Мальчонка же смотрит!» грубо предавался изнеженности нравов.
Кончилось его время. А новое так и не началось.
Так вот приедешь в деревню на денёк и почему-то сразу представляешь себя барином. Именно барином, хоть трести!
- Данило, свинячий сын, я кому сказал, чтоб избу перекрыл! Матрёна - за тобой недоимка: два холста и лукошко орехов! Господин исправник, не изволите ль шафранной отведать в честь тезоименитства и, так сказать, с морозцу-с?
…А поживёшь пару дней - и, глядь, - уже крепостной какой-то:
- Дак с откудова деньги, милостивец? Жито сам-друг уродило, с голоду пухнем на лебеде-то!
И мысль, мысль! - пойти к барскому управляющему, поклониться рублём, авось отпустит в Торжок на зиму сбитеньщиком за убожество наше. А там, в Торжке-ко! Там мне и чёрт не брат! Есть у меня там вдова одна на примете…
От барского управляющего остался дом. Сам немец (да и какой он немец-то уже, шпрехен зи дейч Иван Андреевич, прости господи!) на заре советской власти сложил пожитки в котомку, и навострил охотничьи лыжи куда-то через лес, где ему чудился Париж.
Потом в его дому было правление колхоза, потом колхоз помер, как экономически невыгодная форма хозяйствования, об чём он, Иван Андреевич, собственно и предупреждал. Теперь тут фельдшерский пункт. В войну в угол дома попал единственный прилетевший сюда откуда-то снаряд. Дом выстоял, но управляющий об этом уже не знал. Лыжня до Парижа отовсюду долгая, а отсюда - особенно.
Умерло село. Сейчас встретишь на улице трактор - не разъедешься. А другой улицы-то и нет. Но, опять-таки, кому тут, положа руку на сердце или куда её еще принято класть, - кому тут встречать трактор, если живут в деревне, как уже говорилось, всего одиннадцать человек, да и те лишний раз с ноября по май стараются из дома не выходить.
На берегу озера стоит баня. Зимой, когда замерзают питающие озеро источники, вода отходит от берегов. Так что прорубь, в которую мы собирались нырять, пришлось рубить метрах в пятидесяти от бани.
Но это так - крюк имени бешеной собаки.
Протопив ближе к вечеру дом, мы собирались в баню. По двору шмыгали пришедшие из леса на ночной водопой норки, а мы, разбредясь по дому, курили и настраивали себя на то, что придётся лезть в прорубь. Собирались именно в баню, а думали именно про прорубь. Это в Москве хорошо о проруби думать, а рядом с самой прорубью - не очень…
Один сидел в своем углу и думал: «Господи ты боже мой, я ж взрослый человек, с высшим образованием, чего я полезу в эту холодную дыру?! Оно мне надо?»
Второй приучал себя к мысли о том, что раз уж проехал 550 километров, то не ехать же 550 обратно, так и не окунувшись. «Вот чёрт! Сейчас бы сидеть на берегу тёплого моря и думать про Русский Север под текилу. А теперь лезть придётся…»
Потом они собрались вместе и внятно сказали третьему:
- Сейчас мы полезем в прорубь, а ты полезешь с нами.
- Фиг я куда полезу! - еще внятней сказал третий. - Дурака нашли! Я вас фотографировать буду.
- Только попробуй, гад такой! - заорали первые двое. - Объективы повырываем!
В одну сторону стёжка вела к бане. То есть туда, где тепло, хорошо, где веники и откуда можно пойти в дом, а там уже тебе и водка на столе стоит, и колбаса на тарелке призывно загибается. Но это было лишь одно направление дороги - к жилью и теплу. И не надо забывать, что любая дорога ведёт сразу в две стороны…
Так вот, в другую сторону та же самая стёжка вела практически в никуда. И, главное, в этом самом никуда она обрывалась в дырке, которую проколупали во льду.
И не было никакой возможности себя убедить, что туда надо идти, и что дырку делали именно под тебя, предварительно глянув в твою сторону оценивающим взглядом гробовщика.
Унылые попытки друг друга подбодрить всё время почему-то натыкались на фразу о том, что в проруби вода не бывает холоднее, чем + 4.
Хотя, блин, куда ж холоднее? Ну, на улице ж минус!
- И что?!
- А то что, как вылезем, так нам тепло станет!
- Да? - интересное дело! - а на фига лезть, если тут минус, а там +4?
- Глянь, глянь, куда эта дорожка ведёт!
- Ну вот, скажи честно, ты туда хочешь идти - а) голый; б) мокрый и в) еще и обратно?!
И всё вокруг говорило о том, что сезон не купальный. Всё вокруг предпочитало как-то съёжиться до весны, замереть, застыть и никуда не двигаться. Хорошо на Севере, если сидишь у печки, где шкворчит картошка на сале, с четвертью самогона и осознанием, что до весны ты, в общем-то, совершенно свободен.
Ну, в общем, оказалось ничего. Залез и, пока не одумался, нырнул. Вынырнул, опять нырнул. А сам думаешь: «Да какие там +4! Тут и трёх не наберется!» Потом первый вылезает и держит полотенце, а второй со словами «задубеешь, пока тебя дождёшься», прыгает вниз.
В проруби стояло два окуня. «А эти-то как тут всю зиму?» Вид у окуней был совершенно хладнокровный. При взгляде на них даже мысль о возвращении в парилку грела уже сама по себе.
...В принципе, тут даже днём никого не найдешь, не то что ночью. Правда, нас предупредили, чтоб мы опасались каких-то рыжих собак. «А что за рыжие собаки?» - спросили мы у Саши. «Да шмыгают тут…» - отвёл глаза Саша. И сразу вспомнился Булгаков: «Шмыгающих собак не ловили?»
К третьему разу мы обвыклись, так что, окунувшись, уже просто стояли у проруби и курили. От воды шёл пар.
- Смотри, тёплая!
- Дак четыре ж градуса жары, чё ж ты хочешь, тепло ж!
***
Ночью, после бани и водки, после проруби и колбасы, после веников и криков «поддай маленько!», после скрипа замерзшей двери и примерзающих к железу пальцев, в тишине заснеженной деревни мы спали робким сном начинающих праведников первого года обучения. Сон наш охраняли снега и молитвы возвращающегося с капканами из лесу воинства матушки Софии.
Мы спали и нам снились рыжие собаки…