OBRIGADO
Она сама хотела этого чёртова попугая. Вообще, она выбирала между попугаем и игуаной. Мне этот выбор не понравился. Мне не нравилось, что за мной по дому будет таскаться тупая тварь, не нашедшая в себе сил хоть как-то развиться за последний миллион лет.
На игуану я сказал твёрдое «вряд ли» и в доме завелся попугай. Теперь он заболел.
***
… Николай вернулся домой, в деревню под Ковелем, из австрийского плена в девятнадцатом. Младший брат кинулся на него с топором. «Всё моё, Мыкола!» - крикнул он старшему. Николай не обратил внимания на топор, вошел в дом и забрал родительскую икону.
Через месяц он отплыл из Одессы в Марсель на пароходе «Георгий Синопли». Без билета, в угольном бункере…
***
Она звонила по ночам, когда я спал.
- Он болеет, я не знаю что делать, а ты уехал!
- Послушай, - не выдержал я, - у тебя есть телефон ветеринара, неужели ты не можешь сама ему позвонить?!
- Я и так ничего не соображаю, я ночей не сплю… - обиженно сказала она.
- Вот и звони ночами, у меня в это время день, - ответил я и стал набирать номер ветеринара.
Я был там, где живут эти самые попугаи, а она - там, где живут ветеринары. И, тем не менее, это я звонил ветеринару в далекую Россию. Ей-богу, дешевле было позвонить любому из местных попугаев…
… Из Марселя Николай уехал в Сан-Паулу. Там никто не сеял пшеницу, ни у кого не было свиней, но и с топором на тебя никто не бросался. Ничего, слава богу, люди везде живут. А Марию он привез из Марселя. Господа сами с хлеба на воду перебивались, где уж тут горничную держать! Отпустили. Плыви куда хочешь…
***
- Мне никто не помогает, - сказала она, - я совсем одна, а попугай болеет. Ты же знаешь, у него атеросклероз…
- Позвони маме, - предложил я и сам стал звонить ее маме.
Два шестьдесят в минуту, плюс налоги, плюс роуминг, плюс то, что воруют помимо роуминга и налогов. Разговор с мамой - минут на десять: она любит подробности, ей всё интересно, а то, что говорит она, должно быть интересно мне. Я привык. Поэтому десять минут. Несколько раз.
…В сорок шестом Советы предложили всем вернуться. Семья жила в Рио, на Ботафого. Хорошо жили. Тут только работать, а Николай с Марией работали как проклятые. Но взбунтовался сын, Василь, названный в честь младшего брата. Того самого, что с топором кидался.
Сыну было двадцать три. «Поеду к дядьке, - сказал он родителям, - хоть на снег посмотрю, я ж его не видел ни разу. Картошки с капустой поем…»
Поехал. «Останется там…» - грустно сказал Николай жене и оказался прав: оставили…
***
- Она меня не пустила, - обиженно сообщила мама и стала еще про что-то говорить.
Десять минут, два шестьдесят без налогов, ну и так далее.
- Ты почему не пустила маму? - спросил я.
- А чем она поможет? - услышал я в ответ. - В конце концов, это наш попугай, это мы его хотели, при чём тут мама? Кстати, ты звонил ветеринару?
- Это твой попугай! - обозлился я и выключил телефон.
Потом включил - мало ли что.
…Снега Василь насмотрелся на всю жизнь. Снега и угля. В Караганде, куда пришел эшелон с заключенными репатриантами, Василь бил уголь и, глядя на плакат со Стахановым, вспоминал далекую Бразилию, океан.
С русским проблем не было - с детства говорил. Только «спасибо» получалось почему-то по-португальски. По-русски язык не поворачивался за такую еду спасибо говорить: картошка с капустой и вода. «Оbrigado!» - говорил Василь, получая баланду. «На бригаду маловато будет» - смеялись конвоиры…
***
- Я купила крысу! - сказала она. - Маленькую, хорошенькую, с ума сойти!
- Уже сошёл, - ответил я, - спасибо, что не игуану.
- Только у неё проблемы, - сообщила она, - зверёк страдает ожирением, говорят, это может сказываться на сердце. Ты можешь посмотреть таблетки от ожирения для крыс?
Я пошел в аптеку.
- У вас есть таблетки от ожирения для крыс, живущих в северном полушарии?
- Только крысиный яд! - радостно сообщил мулат-аптекарь.
«Нормальные люди», - грустно подумал я.
…Евдокия после освобождения работала санитаркой в больнице. Они познакомились на танцах в городе. Василь, выйдя из лагеря, устроился шофёром. Ездить он научился ещё дома. Барышня Василю понравилась, он купил ей мороженое, она растерялась и сказала «obrigada!».
- Ты откуда?! - опешил Василь, переходя на португальский. - Нет, стой! Не говори, сам догадаюсь. Ты лучше расскажи о себе что-нибудь.
- Предложили вернуться, - по-португальски сказала Евдокия, - отца уже не было, мы поехали с мамой. Она умерла здесь.
- Ты из Куритибы! - уверенно кивнул Василь. - Я знаю, это там так говорят!…
***
- Как Сашка? - спросил я.
- А ты нашёл таблетки? - спросила она.
- Я у тебя спрашиваю, как дела у ребёнка. Ты можешь ответить или нет? - возмутился я.
- Всё нормально, он с няней в парке. Попугай снова болеет. Тебя его атеросклероз, видимо, никак не волнует, хотя это в такой же степени твой попугай, как и мой. И я при этом должна тут одна убиваться, пока тебя где-то носит. Между прочим, почему ты не спросил как я, как крыса?
- Про вас я всё знаю, - сказал я.
… Они решили уехать в город Очаков. Во-первых, это когда-то был родной город родителей Евдокии. А во-вторых, там было море. Не океан, как дома, но всё-таки…
В Очакове родился пацан. Его назвали Николаем в честь деда, оставшегося в Бразилии. Колька рос нормальным советским пацаном. Ходил в авиакружок, гонял в футбол, дрался. Ещё играл на гитаре. «Послушай, батя, - сказал он однажды, снимая гитару со стены, - послушай, чего я знаю».
Василь уселся на табуретку. Была зима. Не такая как в Караганде, но и не такая как в Рио. На улице мело, по наледям скользили прохожие. Колька запел: «… а в солнечной Бразилии, Бразилии моей, такое изобилие невиданных зверей…»
Колька пел, а Василь слушал, опустив голову. «… увижу ли Бразилию до старости моей…» Какая, к чёрту Бразилия - по телевизору съезд показывают! «Матери не пой…» - попросил Василь…
***
Я ужинал в «Caretao». Он услышал, как я говорю по телефону и подошел.
- Давно русских не видел, - извиняясь, сказал он. - Не помешаю?
- Садитесь, - предложил я, - или пойдёмте куда-нибудь. На Копакабану…
- Копакабана для иностранцев, - улыбнулся он, - пойдёмте на Ипанему. Она, правда, тоже для иностранцев, но там в это время спокойнее…
***
… Колька стал авиатехником. Закончил училище, вступил в партию. «Я всё равно туда прорвусь, - говорил он Василю, - и сам уеду и вас увезу». Аэрофлот набирал техников для работы в Латинской Америке. Как Колька туда пролез - никто не понял. Но Колька пролез. Сначала Мехико, потом - Лима. «Прорвусь» - говорил Колька.
Он перевёлся в Рио, как только представилась возможность. Прислал телеграмму - «Батя, я на родине!» Евдокия плакала…
- Я всё-таки решила купить игуану, - сказала она сдержанно, - мне нужно знать, что ты по этому поводу думаешь.
- Ты знаешь моё мнение - сказал я.
- Я не про это, - сказала она, - не про то, что ты её не хочешь, а про то, что их несколько видов. Тебе какую?
- Любую, - ответил я, - лишь бы у неё не было болезни Альцгеймера или ещё чего-нибудь.
***
…В конце девяностых Аэрофлот перестал летать в Латинскую Америку. Колька остался. Нашёл могилы Николая и Марии. Нашёл их старый дом. Работал в Манаусе, Форталезе, Порто-Алегре. Копил деньги. Работал как проклятый. В их роду все умели работать как проклятые. Что под Ковелем, что в Караганде, что в Рио.
Колька выкупил дом деда и отправил телеграмму в Очаков: «Приезжайте»…
Мы сидели с дедом Василём в маленьком кафе на Ипанеме. Перед ним стоял стакан с кашасой, передо мной - водка.
- Не могу я кашасу, - признался я деду, - тяжёлая она у вас какая-то…
- А я в Союзе так к водке и не привык, - сказал дед, - тоже не могу.
Уже стемнело. Начался дождь. Начался сразу, резко.
- Апрель, - сказал дед Василь, - апрель, осень. Но он сейчас кончится…
Дед разделил кусок мяса и бросил его двум котам, шлявшимся между стульями кафе. Дождь и вправду кончился. Коты съели мясо и деликатно отошли к пальмам.
Зазвонил мой телефон, я нажал зелёную кнопку. «Здесь идёт снег, - сказали мне изорванным голосом, - хорошо тебе там под пальмами». «Действительно, хорошо», - подумал я, оглядываясь вокруг, а в трубку сказал: «Я завтра вылетаю».
- Как там у вас сейчас? - спросил дед Василь.
- Да вот, говорят, снег, - ответил я, - соскучились, наверное, по нему?…
Дед покачал головой:
- Я - бразилец. Устал я от снега…Obrigado, сынок…
***
Океан шумел ночной прибойной волной. Ярко освещённый Спаситель печально простирал руки над громадным городом, защищая его от холода, от ненависти, от снега. Кто защитит от снега и ненависти нас? - Никто.
…С веток падали на землю крупные тёплые капли и влажные бразильские коты, изгибаясь и млея, драли когти о пальму…