АРХИПЕЛАГ. Часть Третья. УШУАЙЯ
- Я, - сказал Сергей, - наверное, устал от природы. Я бы, конечно, поехал в Антарктиду, но, знаете, я вот подумал, а не соскучусь ли я за две недели в окружении всех этих белых медведей, песцов, чукчей этих? Как думаете?
- Знаешь, Серёжа, - ответил я, стараясь подбирать слова, чтоб не обидеть хорошего человека, - вот зуб даю: если тебя торкнуло искать в Антарктике белых медведей, то ты и за полгода не соскучишься. Верь мне.
- А мы пока съездим на Таймыр посмотреть на пингвинов, - замогильным голосом предложил Юрка.
- Именно. Мы с Юрой поедем на Таймыр по пингвинов. Но ты обязательно дай нам знать, как только встретишь в Антарктиде первого же чукчу. Мы немедленно вернёмся. Бейте меня, я хочу это видеть!
- А я что-то не то сказал? - заподозрил Сергей, завертев головой. - Неправильно что-то?
- Ты всё правильно сказал, - великодушно сообщил ему я. - Даже не думай. Если есть снег, то должны быть чукчи и медведи.
- Вот именно! - обрадовался Серёжа. - Только я думаю, медведи в это время ещё по берлогам сидят, верно?
- Нет, - покачал головой Юрка. - Сейчас в Антарктиде лето, так что, я думаю, они уже повылезали. Сидят, поди, на полюсе недоступности и малину жрут. Ну, или пчёл между айсбергами гоняют...
...Серёга оказался московским чиновником. В том удалённом доступе, где мы очутились, он услышал родную речь, обрадовался и они с женой отправили нам с официантом бутылку вина.
Я думаю, что когда бутылка опустилась в битый лёд у нашего столика, одновременно ёкнули сердца 30-40 налогоплательщиков в далёкой России, а в люльках хором заплакали их дети.
- Семьдесят стран объездил, а радости нету, - взгрустнул Серёга. - Ездишь вот так, смотришь на пальмы на эти все, а у самого душа за Дальний Восток болит. Такую страну потерять можем! Американцы проклятые всё скупили, ну буквально всё! У меня дочка, кстати, в Сан-Франциско живёт. Я звоню, она говорит: «Папа! Плакать хочется от того, что на Родине творится». Я, говорит, лучше в Штатах навсегда останусь, чем видеть, как люди в России мучаются. Я её в патриотизме воспитывал. Всегда говорил - гордись Россией. Вот такая маленькая была, а уже всё понимала. Поэтому и уехала.
Взгляд Юрки блуждал. Он еще не отошел от белых медведей и пока не был готов к заповедным формам патриотизма.
- Не понял я, - с мрачной честностью признался Юрка, - сам на америкосов гонишь, а у самого там дочка живёт...
- Это разные вещи, - вздохнул Сергей, - до этого нужно самостоятельно дорасти, так сходу и не объяснишь...
Серёгина жена, увидев, что разговор выходит каким-то напряженным, попыталась сменить тему. Она повернула голову к Юрке и спросила:
- Юрочка, а вы в Москве кем работаете?
- Помощником нотариуса, - надменно сказал Юрка.
- А чем, кстати, занят помощник нотариуса? - из вежливости поинтересовался Серёга.
И только Юрка поднял руку с королевским крабом, ища, куда б его отложить, чтоб спокойно поведать о запутанных массонских делах Тайной Ложи Помощников Нотариусов, как Серёгина жена, толкнув мужа, сказала:
- Ну, а что, ты сам не знаешь, что ли? Открыл дверь - закрыл дверь, сказал «Здрасьте», сказал «До свидания», зонтик подал...
Ох, не стоило ей этого говорить! Прежде чем с Юркой так разговаривать, надобно покрепче надеть хорошую каску или сразу спросить: «можно, я сам застрелюсь?» Мне ль не знать нежной души моего старинного океанского товарища!
Краб хряпнулся клешнями об пол, а Юрка застыл в свирепом и немом возмущении. Толкиена читали «Две Башни»? - так это всё фигня. Вот Юрка у себя в Башне Федерации - он там практически вице-Саурон, первый зам Сарумана и главный Назгул по общим вопросам.
У него есть электронный пропуск Всевластия и разные безбашенные Галадриэли вешаются на Юрку гроздьями. Заискивающие перед ним Гэндальфы сидят у Юрки в приёмной по предварительной записи.
Эльфийский жиголо Арагорн, будь он хоть трижды сын Арахорна, муж Арвен и даже - ити его! - наследник Исильдура, не удостоится ни одного Юркиного взгляда.
И после всего этого приходят два гоблина и говорят: «Открыл дверь - закрыл дверь»!!! И про зонтик ещё!!!
Одним словом, Юрка, негодуя, схватил сигарету и выскочил из ресторана на улицу, чтоб придти в себя. Но и там его ничего хорошего не ждало.
Только мы с Серёгой наладились мирно пропить бюджет какого-то райцентра, как из двери высунулся Юра и поманил меня пальцем.
- Что это? - спросил он, тыча в украшавшее вход костное образование.
Я обошел фигуру кругом и предположил, что это тазобедренный сустав кита (как я себе представляю кита).
- А это что? - опять ткнул Юрка.
Из середины сооружения торчала длинная (метра два) кость.
- Наверное, это бакулюм, - решил я. - Ну, кость такая у кита в письке.
- Хороша писька, - с уважением протянул Юрка и попросил: - Сфотографируй меня с ней. На память.
И я тут же сделал памятную эпическую фотографию «Юрка с Писькой»...
Вообще, надо сказать, что как мореплавающий психолог я давно изучаю жизнь матроса в разных сложных ситуациях. Самого матроса зовут Юрий Иванов. В настоящее время идёт сбор и обработка материала, а работа, которую я пишу, называется «Соматические отклонения в психике матроса при виде интуитивно-родного, но компаративно-обидного».
Я сфотографировал Юрку с этим бакулюмом, после чего он, еще раз внимательно оглядев кость и измерив её ладонями, сразу стал каким-то грустным.
Оставив его наедине с нелёгкими мыслями, я вернулся в ресторан допивать с Серёжей и делать в iPhone пометки для главы «Подсознательная сопричастность и оценочная самоидентификация матроса».
...Потом Юрка вернулся за стол, долго не участвовал в разговоре и вдруг, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал в пространство:
- Это... если у него такой вот этот вот, то какая ж у неё тогда должна быть вот эта?...
- Кто «вот эта»? - спросил я.
- А? - Юрка рассеянно взглянул на меня. - Не! Не бери в голову. Я чисто для науки...
...Город-порт Ushuaia расположен на Огненной Земле (Tierra del Fuego), в проливе Beagle, названном в честь бриг-шлюпа, на борту которого Дарвин совершил свое путешествие.
На подлёте были видны заснеженные горы, а количество пассажиров с рюкзаками и в зимней трекинговой одежде говорило о том, что путешествия по этим горам, следовательно, и постоянное присутствие туристов-трекеров составляют основу благосостояния города.
Кроме того, народ сюда летит, чтобы сесть на круизный лайнер и отправиться на две-три недели к Антарктиде. А еще выяснилось, что в январе у многих аргентинцев отпуска и они выдвигаются «на юга», отдохнуть в «холодке». Поэтому и с авиабилетами было плохо и гостиницу мы заказали с трудом.
Город производит очень странное впечатление. Снежные горы, северная архитектура, холодное море, подготовленные к ледовым переходам стальные яхты - всё это говорит о том, что ты попал в какую-нибудь Норвегию с Исландией. Или на Фарерские острова. Или на север Шотландии. Но при этом всё население поголовно говорит на испанском!
За всю жизнь привыкаешь к тому, что если испанский, то, значит, должно быть тепло. Кокосы, мулаты, пальмы, календарь майя или, на худой конец, апельсиновые деревья на бензозаправках и коррида. А тут колотун, ветра, снег и при этом - всё та же «mañana»! Даже Nicolás, сын нашего капитана, и тот говорил по-испански. Четыре года пацану, а испанский уже знает так, что я обзавидовался!
Кстати, о языке. Тут злые люди прочитали то, что я написал про Игуасу и давай меня поправлять. Говорят, что я водопады неправильно назвал. Если помните, я сообщал о том, что один из них называется «Три мушкетёра», а другой, который рядом, - «Два мушкетёра».
Так они давай мне говорить, что не «Два мушкетёра», а «Две сестры».
Фигушки! Я, конечно, не Nicolás и по-местному ни в зуб ногой. Но мне, с другой стороны, не четыре года, исследователь я добросовестный и белые пятна стараюсь заполнять правильно. Вот сами глядите на карту. Я там всё подчеркнул. Изучайте, чтоб вас всех дождём намочило!
И если вы мне скажите, что Tres Mosqueteros по-испански это «Три Танкиста», а Dos Mosqueteros это «Две Сестры», то идите все на хрен и сами тогда учите этот язык. А я не то что умываю руки - я все свои словари спалю как Гитлер. Так что даже и не приставайте больше!
...До 1947 года, если я не путаю, в городе находилась каторжная тюрьма. Местные зеки и построили этот город. У нас в России все новые города тоже построены зеками, но, посмотрев на Ушуайю поближе, я пришел к выводу, что у аргентинских каторжан чувство прекрасного развито сильней, чем у наших.
Самая идиотская каторга, как я помню из книги «Жизнь Моряка» капитана Дмитрия Лухманова, была в Австралии: никакого созидания (созидание перестаёт быть наказанием). Австралийцы просто заставляли своих каторжан перетаскивать камни с места на место, абсолютно безо всякой цели, просто так. Ну, а про родной ГУЛАГ и вспоминать не хочется.
А сегодня история давно закрытой и превращенной в музей ушуайской тюрьмы хитро вплетена во внешний вид города - скульптуры и граффити, продающаяся в каждой лавке желто-чёрная роба и магнитики - «всё, что вы хотели знать про каторгу, но боялись спросить».
Каторжники и пингвины - главные персонажи росписи городских стен Ушуайи. Причем, жизнь каторжников и их отношения со стражей представлены в виде милой игры в казаки-разбойники, а пингвины нарисованы и слеплены в виде больших доверчивых идиотов.
Пингвинов я, кстати, представлял совсем иначе. Мне казалось, что это такие фрачные истуканы, главная задача которых - загнать под себя постоянно выкатывающееся яйцо. Что-то типа игры в гольф.
А тут пингвины размером с кошку, не больше. И ни в какой гольф с яйцами они при мне не играли. Я сначала даже не понимал, что вот это вот мелькающее в воде - это не утки и не чайки, а именно пингвины. Потом стал различать.
Между прочим, у них есть несколько стадий проворности. Наиболее неуклюжими пингвины выглядят на суше. Там просто беда - пешеходы из них никакие. Ходят хуже гусей. Если пингвин добрался до воды и поплыл, высунув голову над поверхностью - он уже практически в своей стихии. Скорость перемещения резко увеличивается.
Но и это не предел. Вот когда это существо погружается в воду полностью, оно превращается в самонаводящуюся торпеду с изменяемой траекторией движения. Мы видели их на мелководье и я не понимаю как можно перемещаться под водой с такой скоростью. Никакая рыба не уйдёт.
Пловцы номер один!
...Тут, похоже, придётся отвлечься на вставную новеллу о моём отношении к спорту.
Я вот о чём. У нас в стране Олимпиада намечается. Я спорт ненавижу ещё с тех пор, когда занимался гимнастикой. Я-то хотел на самбо, а мама отдала на гимнастику. Сказала, буду красивым.
Мама вообще критически относилась с тому, что сама сделала. Например, когда я вдруг захотел учиться играть на пианино, она меня послушала и заявила, что ни в какую музыкальную школу не пустит: «ты займёшь место какого-нибудь одарённого ребёнка». Я был неодарённый.
Потом меня точно так же не пустили учиться рисовать. Я б там тоже чьё-то место занял. А так, глядишь, вместо меня Глазунов с Шиловым, слава богу, появились.
И в «юные пограничники» меня мама не отдала (наверно, думала, что я там перейду дорогу какой-нибудь талантливой собаке). В итоге я попал на гимнастику, которую, получив первый взрослый разряд, ненавижу теперь со знанием дела. В восьмом классе мне удалось оттуда смыться, навсегда распрощавшись с вечно пристававшей к телу магнезией.
Я пошёл на бокс, потому что это было ближе всего к загубленной мамой мечте о самбо. Три раза я сходил на тренировку, а на четвёртый раз, придя в зал, обнаружил натянутый ринг, кучу людей и вообще атмосферу праздника. Оказалось, я попал на соревнования. Но не это было главным.
Ко мне подбежали наши пацаны и сообщили, что (вы только представьте!) что у меня сегодня - бой!
Я ничего не понял и дёрнул тренера.
- Слушай меня внимательно! - тихо сказал Стас. - В команде есть твой однофамилец. Мастер спорта. Но он заболел, а мне надо обойти «Локомотив». Там у их пацана последний бой на мастера спорта. Против него я ставлю тебя. Понял?
- Стас! - обалдел я. - Да он меня в доски зароет!
- Ты не дёргайся. Он ничего не знает и боится этого боя. Держись уверенно. Сейчас я тебя одену, и через полчаса ты выходишь.
Меня обрядили в японские трусы, американские боксёрки и надели белые австралийские перчатки.
- Красиво, - оценили пацаны, - если он тебя убьёт, мы тебя в гроб прямо в этом положим...
Я почему-то вспомнил маму и осознал, что вот именно сейчас она со своим «ты занимаешь чьё-то место» была бы уже наконец права.
Ко мне подошёл мой будущий противник.
- У меня последний бой, - доверительно сообщил он. - Тебе-то всё равно, ты мастер. Давай сведём всё по очкам, а?
Что я мог ему на это сказать? - ничего. Поэтому от испуга с туманным видом процедил:
- Посмотрим. Как получится.
Противник отошел от меня «изменившимся лицом». Через несколько минут ему, пугливо смотревшему на меня из другого угла зала, уже что-то втолковывала их тренерская бригада. Несколько хмурых дядек старались по моему внешнему виду определить, каких пакостей стоит ждать от такого несговорчивого придурка.
Мы вышли на ринг и, когда ударил гонг, противник сразу заскакал вокруг меня, как чёрт на резинке. Пока он прыгал, я стоял дурак дураком, с опущенными вниз руками, не зная что предпринять и как эти руки правильно пристроить.
- Наступай! - шепнул из-за канатов Стас.
Наступать я не умел. Я просто вразвалку пошёл по рингу, размахивая руками так же бессмысленно, как это делают дирижёры. С той стороны это сразу было воспринято как моя безграничная уверенность в себе.
- Не подпускай его! Уходи в оборону! - расслышал я истерический шёпот тренеров их команды.
Продолжая дирижировать, я тупо ходил по рингу за соперником. Куда он - туда и я. К концу первого раунда он получил «предупреждение за неведение боя» и был весь мокрый.
- Молодец, - сказал Стас, - продолжай в том же духе и мы их сделаем.
Когда мой противник уже во втором раунде получил своё второе «предупреждение за неведение боя» мне в голову закралась мысль: «А чё я хожу-то тут без толку? Может, мне всё-таки дать ему по морде?»
Я поднял правую руку, долго целился и таки ударил. И, что самое удивительное, даже умудрился попасть, пробить защиту и расквасить ему нос.
Но этот удар выдал меня с головой. Обиженный и униженный всем предыдущим течением боя противник провёл мгновенную серию из пятнадцати ударов, а когда я пришел в сознание и увидел склонившиеся надо мной головы, то слова, произнесённые этими головами, не были словами сочувствия.
- ...восемь ...девять ...десять! Всё! Нокаут! - сказали мне.
Стас смеялся, тренеры «Локомотива» негодовали, противник сидел на лавке с опустошенным видом. А я подумал, что с этим боксом легко растеряю красоту, с таким трудом добытую на гимнастике.
И решил завязать с любым спортом, в котором хоть что-то надо делать. Стал искать что-нибудь неназойливое. Например, прыжки с парашютом. Ничего делать не надо! - уложил купол от 14-й стропы, зачековал ранец, залез в самолёт и выпрыгнул. Потом опять. И никто по морде не бьёт, и ни на каких брусьях кувыркаться не надо! Чистое здоровье!
Или лодки, например: сидишь, пьёшь виски, тянешь верёвку. Целый месяц! Лучше парашюта даже.
Так потихоньку и сложилось мое отношение к спортивным соревнованием. А в Ушуайе, насмотревшись на пингвинов, вспомнил я об этом вот почему.
Мне кажется, человек уже давно прошёл положенные ему природой пределы: за сколько пробежать сто метров, как далеко прыгнуть и т. д. С тех пор, как эти пределы были пройдены, а спорт превратился в соревнование фармацевтов, он стал неинтересен. Всё равно дальше кенгуру не прыгнуть (да и зачем?! чтоб кенгуру заплакал? )
В Ушуайе я подумал, что вот бы было хорошо устраивать Олимпиаду животных. Берёшь, допустим, двадцать пингвинов, выпускаешь судейскую бригаду из пяти касаток - и по свистку начали: кто быстрей? Или выходят два гепарда, строят сто антилоп и вот тебе - бег с барьерами. Заодно можно было бы узнать, кто сильней - слон или кит.
И еще одна яркая мысль о спорте посетила меня, пока я наблюдал как пингвины переваливаются по земле и катают яйца: сборную России по футболу надо посадить в тюрьму...
…По набережной в этом городе ходить можно только в непродуваемой яхтенной куртке. А всего одним кварталом выше, на Сен-Мартене, барышни разгуливали в шортах и майках. Но, всё равно, у них, на пятьдесят пятом градусе их южной широты, лето гораздо хуже, чем у нас в Москве, на нашем пятьдесят шестом.
Не сразу это можно сообразить, сначала кажется, что забрался в какие-то дали дальние, а потом неожиданно понимаешь, что эти два города, Ушуайа и Москва, по широтам лежат практически симметрично относительно экватора. Только Москва таки себе центр большой страны и «порт пяти морей», а Ушуайа - последний город-порт на юге Земли.
Тут гордятся названием Fin Del Mundo (Край Света). Его можно встретить практически везде - на меню ресторанов, указателях, майках, значках, картах и расписанных художниками стенах домов. И ты сам потихоньку проникаешься значимостью момента («Край Земли! Мама дорогая! Во, я даю, блин! Какой я, оказывается, смелый на всю голову!..»)
И опять-таки, только сильно напрягшись, можно вспомнить, что если отсчитать от экватора такое же расстояние на Север, какое тут до Антарктиды, то выяснится, что наш Архангельск живёт вообще за Краем Земли. Можно сказать, на Том Свете.
Вообще про Южное полушарие имеется много непроверенных слухов. Ну, например, что люди здесь с пёсьими головами и что ходят они вверх ногами.
(Между прочим, как раз этот слух хотя бы один раз подтвердился: стоило нам с Юркой подольше задержаться с бутылкой-третьей в ресторане, как в гостиницу Villa Brescia мы добрались к ночи именно что на головах, из которых Юркина к утру выглядела никак не лучше пёсьей).
Но я хотел проверить и другой слух - что вода в раковине тут закручивается против часовой стрелки в отличие от Северного полушария. Кто мне только об этом не рассказывал! Но я, тем не менее, решил убедиться сам.
Опыт ставили втроём: я, Настя и пёсьеголовый Юрка. И выяснилось, что всё это - враньё! Три раза (на Троице настоял богобоязненный помощник нотариуса) ставили опыт и каждый раз вода уходила как надо - по часовой. Вот и верь после этого рассказам! Сам, всё только сам!
Правда, Юрка сказал, что это ничего не значит, что Южное Полушарие - оно большое (по его сведениям, больше Истринского района), и что, к примеру, в Австралии (он, Юрка, точно знает) вода крутится в обратную сторону. А что тут она не так крутится, то он не виноват и на всё божья воля. Как Господь положил, так и будет.
И вот за это я Юрку, в частности, обожаю. Хотя бы в вере он твёрд. Сказал Господь, что в Австралии, значит - в Австралии. Приятно иметь дело с православным человеком!
Здесь же, в Ушуайе, в морской префектуре, оформляя документы на выход в чилийские воды, мы познакомились с одним человеком. Алексей Белов (Aleixo Belov) из бразильского Сан-Сальвадора (www.aleixobelov.com.br).
Когда Лёше было семь месяцев, его родители смогли убежать из оккупированного немцами Харькова. Три года войны семью носило по всей Европе, а к 1949-му году прибило, наконец, к берегам Бразилии. Из ничего, безо всяких корней, закончив школу и университет, Алексей создал свою строительную компанию, одну из самых крупных в Сальвадоре. Сейчас ему семьдесят один год. Он говорит по-русски как русский, но на вопрос о национальности удивлённо ответил: «Конечно, бразилец!»
Его лодка, им самим спроектированная и его компанией построенная, в этот раз шла на Антарктику.
Лёша, если ты читаешь мой рассказ, то я тебе признаюсь: книгу «4-о Volta Ao Mundo» о четвертой кругосветке Fraternidade, которую ты мне подарил в Ушуайе, я оставил на лодке. Диск забрал, а книгу оставил. Ты написал её по-португальски, на языке, которого я не знаю, и я подумал, что от неё будет больше толку не у меня дома, а в библиотеке капитана Atilio - там её смогут прочесть много людей.
...Мы распрощались с Алексеем и его командой, оформили все документы и отправились ужинать в Volver. В меню ресторана раздел «мясо» начинался с блюда, которое называлась Castor. Я полез в испано-английский словарь и сразу удивился.
- Тут написано, что Castor - это Beaver.
- А Beaver - это что за зверь? - спросил Юрка.
- Ну, вообще-то, Beaver - это бобёр. Они, что тут, бобров жрут?
- Под бобра и выпить можно! - оживился Юрка. - А может, у этого слова и другие значения есть?
- Вообще-то, есть, - сказал я. - Как бы это вам помягче объяснить... В общем, это дамские половые органы. По-русски даже не знаю как и сказать...
Юрка помрачнел:
- Ну, я, допустим, знаю, а что толку...
- Тут написано, что Castor у них «по сезону», - дочиталась Настя.
- Да? - спросил Юрка.
И поразмышляв, осторожно предположил:
- Если по сезону, то вряд ли это то, про что ты сказал... Какой тебе там сезон! Я думаю, - бобёр всё-таки. Давай заказывай.
По счастью, оказалось, что сезон таки кончился, а то неизвестно, чем бы нас накормили! В итоге Юрка с Настей взяли по крабу, а я - чёрную треску. И тут Серёжа прислал нам бутылку, а потом и сам пришёл говорить про белых медведей...
...А на следующее утро наша лодка уходила в пролив к Последнему Архипелагу. Дул сильный встречный ветер, Beagle развел волну, стало холодно. Юрка пошел на бак принимать швартовы, а я выскочил на причал отдавать носовой.
- Готов?
- Готов!
- Снимаемся!
Я перебросил швартов с причала на борт и сам прыгнул на лодку. Юрка сматывал концы. Atilio встал за штурвал, развернул Ksar и повел кеч к выходу из марины.
- Ну вот и поехали! - сказала Настя, чтоб мы не сомневались.
Юрка снял шапку, осторожно потрогал мембрану и, широко перекрестившись в сторону удаляющейся Ушуайи, громко сказал:
- Не плачь по мне, Аргентина!