ПОРТРЕТ АННЫ АХМАТОВОЙ
Однажды меня спросили:
- А история фабрики - это всё правда или придумано?
Отвечать надо было аккуратно. Я подумал и, тщательно подбирая слова, сказал:
- Мы сами, своей твердой рукой, вписываем в историю Родины наши светлые имена...
***
...Задача была непростой. Существовала компания «ЦѢХЪ». Именно так, с двумя ошибками в написании. Название, историю, ошибки, имидж придумал я.
Потом за каким-то чёртом владелец решил поменять название на ROY BOSH. И поменял. Я сказал: «Тогда идите на хрен и ко мне больше не приставайте». Мне сказали: «Сам иди! Roy Bosh - красивше».
Я сел в сторонке, чтоб удобней было смеяться. Очень быстро выяснилось, что ЦѢХЪ всех устраивал, к нему привыкли и потеря старого названия влечет за собой серьезные имиджевые последствия. В ту сторону, откуда я орал новаторам «Так вам, дуракам, и надо!» старались не смотреть.
Вместо этого плюнули и пошли «простым» русским путём - оставили оба названия и стали ждать, что получится. Ничего не получилось. Стало непонятно вообще всё. Тогда мне сказали: «Хватит орать! Умник какой! Иди вот и соединяй эти два названия. Как хочешь».
Суки! - сказал я. - Ну я вам сделаю...
Обнаглел и сделал
П О Р Т Р Е Т А Н Н Ы А Х М А Т О В О Й
- А фамилия твоя?
- А фамилия моя - Раевский.
- Из тех Раевских, что ли? Дворянин?
- Да как сказать... В общем-то, нет. Деревня у нас - Раёвка, Костромской губернии. Там все - Раевские. Из крестьян, стало быть. А дворянство у меня не наследственное, а личное. За Перемышль. И звание оттуда же. Наградная сабля от государя-императора была, темляк. В Крыму бросил, когда уходили... А ты?
- Прапорщик Босняков. Алексеем звать. Поместье было, но небольшое. Мы из Таганрога. Таманские мы.
- Сейчас, Лёш, мы с тобой оба - турецкие. Забудь Россию. Забудь, что офицеры. Пристраиваться как-то надо. Не знаю, в таксисты, что ли податься. Так тут и такси никаких нет...
Разговор этот происходил в начале декабря 1920 года, на Принцевых Островах, неподалеку от Стамбула. Французский крейсер высадил на берег остатки Добровольческой армии барона Врангеля и, дымя трубами, растаял в опустившемся на Мраморное море тумане...
Турецкие полицейские неторопливо заполняли формуляры, решая, кого из русских пустить в Стамбул, а кого попытаться сплавить дальше - в Югославию, в Чехию, во Францию...
- Сидим тут на камнях, даже лавки нормальной не найти, - чертыхнулся Босняков, помешивая палкой в костре, - а в России у меня, между прочим, почти что фабрика была. Диваны делали, кресла. Эх, жизнь...
***
...В начале XX века промышленность России развивалась невиданными до того темпами. Рябушинские и Морозовы, Нобели и Яковлевы были известны всем. Но, помимо них, столыпинские реформы, стронувшие с мертвой точки огромную империю, потребовали появления тысяч и тысяч никому ранее неизвестных предпринимателей.
Крестьяне и бывшие помещики, мастеровые и дворяне - все бросились что-то изобретать, чем-то торговать, создавать большие и малые производства, налаживать и развивать транспорт. Появлялись русские автомобили, паровозы, вологодское и сибирское масло заполонило прилавки Европы. Потребовалась масса вещей. И не последней в списке необходимого была мебель.
В Москве среди мебельщиков гремело имя братьев Серёгиных, но страна развивалась такими темпами, что одной или двух даже очень больших фабрик никак не хватало, чтобы насытить развивающийся рынок. И неудивительно, что на местах, в губерниях, волостях и уездах стали создаваться и набирать обороты сначала небольшие, а затем - все более крупные производственные предприятия...
***
- Так ты и фабрикант еще?! - весело удивился Раевский. - Ну ладно - я: мне бы по происхождению в красные надо было записываться, если б не дворянство это проклятое. А ты, оказывается, буржуй! И поместье у него под Таганрогом, и фабрика еще! Как хоть называлась-то фабрика? Может, я слышал?
- Вряд ли, - отмахнулся его собеседник. - А называлась фабрика - «Цех».
- Почему так?
Таганрогский помещик на минутку задумался, словно что-то вспоминая, потом сказал, как бы извиняясь:
- Я в пятнадцатом году в Питере по делам был. Ну как - по делам! Кутили мы. Предводитель дворянства, да из уезда нашего человек шесть таких же как я. Осенью урожай собрали, деньги появились, решили отметить. И зашел я там в кафе одно, «Бродячая Собака» называлось...
- Знаю, - кивнул Раевский, - сам не бывал, но слышал много. Как же! «Бродячая Собака»! Кафе поэтов.
- Ну да, ну да... нехотя протянул Босняков. - И была там девушка одна. Тоненькая, красивая, бледная, нос такой - с горбинкой, а глаза... Да не сумею я про глаза... Аня. Фамилия - Ахматова. Слышал, может?
Раевский утвердительно кивнул.
- Как будто весь мир у меня перевернулся, когда ее увидел. Ну, кто я, и кто она! У меня и повадки таганрогские, я и подойти-то к ней толком не могу, да и вообще кутить со своими приехал, третий день - то шартрез, то коньяк. Стихи она читала свои. Убей, не помню про что. Она читает, а я на нее смотрю. Потом муж ее пришел. Офицер, кстати. Лицо такое... татарское маленько. Ну, ясно! - Ахматов же!..
- Не Ахматов он. Гумилев, - поправил Раевский. - Коля Гумилев. Я с ним в ставке виделся случайно. Тоже поэт. Где-то там по Африке ездил. Чё-то, помню, про жирафов у него там было...
- Да неважно, - раздраженно сказал прапорщик. - Может, и Гумилев. Может, и про жирафов. Мне-то что! Увел он ее потом. А я как сидел, так и сижу. Потом и к барышням вольным ездили, да и невеста ж у меня в губернии осталась, Изольда Власьевна. А вот Аню вспомню, и ничего больше не надо. По стихам-то я не очень. А ее запомнил. И невеста моя уже мне не в радость - пять пудов живого веса в Изольде, и я при ней как хряк.
- Так а «Цех»-то откуда взялся? - напомнил Раевский.
- А мне один человек там же объяснил, что это, мол, у них тут такой Цех Поэтов. Понимаешь? Я и знать-то не знал, что поэты цехами живут. Я ж думал, - только мастеровые. Этот, который объяснял, тоже не совсем нормальный. Скорее, даже, псих: то шампанское в лилию наливает, то лилию в шампанское суёт. Но, что знал - рассказал. У фабрики-то моей никакого названия не было - цех и цех себе. А тут, видишь, Цех с большой буквы, оказывается. Я в книжки полез. Ты про то, как цеха в Европе начинались, знаешь?
- В общих чертах...
- А я много узнал. Там тебе и система обучения, и мастерство, и гордость от принадлежности к Цеху, и тайны Цеха, и знамёна... Они ж даже на битвы выходили цехами! Представляешь?
- Зовут... - сказал Раевский, показывая в сторону полицейского, который уже давно махал рукой, пытаясь привлечь внимание заговорившихся у костра приятелей. - Сейчас узнаем, куда нас...
***
...Фабрика «Цѣхъ» существовала сначала в Таганроге, а затем открыла небольшое производственное подразделение в Тосно, недалеко от тогдашней столицы Империи. Заказчиками, в основном, становились владельцы загородных домов.
Эта особенность была связана с тем, что владельцы петербургских палаццо предпочитали покупать мебель за границей, как правило, во Франции. Италия же, нынешняя законодательница мебельных мод, представляла тогда собой чахлое, раздробленное сельскохозяйственное государство без каких бы то ни было надежд на появление серьезной промышленности. Мода была в Париже.
В пыльный маленький город, где Вы жили ребенком,
Из Парижа весной Вам пришел туалет.
В этом платье печальном Вы казались орленком,
Бледным маленьким герцогом сказочных лет, - пел Александр Вертинский.
Но, помимо туалетов дамам, из Парижа везли картины, хумидоры, автомобили, мотоциклеты... Много чего везли. В том числе, - и мебель для дворцов.
Но сверхбогатых людей и в те времена было не слишком много. Поэтому никто из русских производителей на собственную элиту и не рассчитывал. Для тесных квартир питерской интеллигенции громадные диваны, которые предлагал «Цѣхъ», тоже не годились. А вот для загородных домов оказались в самый раз.
Сыграла свою роль и реклама. В «Петербургском Вестнике» появилась изящная гравюра, где некий утонченный хлыст в канотье и с нафабренными усиками целовал ручку даме, сидящей на роскошном диване. Поверх всего этого великолепия вилась надпись «Американскiя диваны для русской усадьбы!»
Про Америку никто тогда толком ничего не знал. Живут где-то у чёрта на куличках, и Господь с ними. Но тяга русских ко всему иностранному как всегда сделала свое дело. Поэтому и под Питером, где в загородных усадьбах жила знать, и тем более, на степном юге России, где дома всегда были большими, босняковский «Цѣхъ» продавался успешно.
А вот попытки получить государственные заказы постоянно проваливались. Несколько моделей, поставленных для депутатов в помещениях Государственной Думы, пришлось оттуда спешно убирать.
Стоило тому или иному государственному мужу погрузиться в мягкие объятия этих диванов, как они тут же засыпали и раскатистый провинциальный храп сопровождал пламенные выступления Милюкова или Гучкова.
- Да ну их в пропасть! - возмущались депутаты. - Тут за империю душа болит, а сядешь в него - и как забыл, зачем пришел! Невозможно работать!
***
...Городок Теодо, принявший друзей после Стамбула, оказался маленьким, грязным, заштатным местечком небольшого прибрежного королевства. Море, солнце, горы, дешевизна продуктов, пособия, которые платила власть русскому офицерскому корпусу - все это позволяло жить, потихоньку забывая ужасы войны в России.
- Но делать нам, Лёш, и тут с тобой нечего, - сказал однажды Виктор Раевский своему другу.
- И сидеть опять не на чем, - ухмыльнулся Босняков.
Сидели приятели на каменном парапете, глядя на маяки Бока-Которского залива, самого большого и самого красивого фьорда южной Европы.
- Диваны свои забыть не можешь? - улыбнулся Раевский. - Или Аню Ахматову?
- И то, и другое, - ответил Босняков. - Убираться отсюда надо.
- В Париж таксистами?
- Нет, - неожиданно серьёзно сказал Босняков. - Нечего там делать, в Париже этом. Там таких «бродячих собак» и без нас не сосчитать. Слушай, что я тебе скажу...
***
...В апреле 1922 года пароход «Кронпринц Вильгельм» вышел из гамбургской гавани и взял курс на Нью-Йорк. Среди пассажиров третьего класса, куривших на корме, было достаточно тех, в ком, даже несмотря на их гражданскую, часто потрепанную, одежду, можно было по выправке узнать бывших офицеров.
Недавно закончившаяся Первая Мировая выбросила за ворота жизни поручиков, капитанов и полковников самых разных армий. Больше всего было немцев. Условия Версальского мирного договора запрещали Германии иметь свои вооруженные силы. Те, кто не нашел себя в фатерланде, уезжали в Америку. Ехали австрийцы, венгры, итальянцы, ехали даже победители-французы.
Но те двое, о ком наш рассказ, были русскими. Поручик Раевский и прапорщик Босняков, с международными нансеновскими паспортами и объединенным капиталом, составлявшим 42 доллара на двоих, отправлялись за океан.
- А откуда это взялось: «Американские диваны для русской усадьбы»?
- Очень просто, - сказал Босняков. - Они и на самом деле американские. У нас американский консул жил в Таганроге - то ли грек, то ли еврей, черт его разберет. Джон Ставракис. Американцы хлеб наш покупали пароходами, рыбу азовскую, представительства их в городе были, магазины. Вот Ставракис там и сидел. Я у него дома был один раз. А там, мама дорогая! - граммофоны, телефон Bell, даже одна такая штука была - холодильник. Знаешь, что это такое?
- Нет.
- Это как наш погреб, только в доме стоит, от электричества работает. Всё из Америки выписал. Ему - что! - пароходы ж в Таганрог каждую неделю приходили. Радио было, машинка счетная. Ручку покрутил, она тебе сама все посчитала, даже дроби.
Но что больше всего меня поразило - диван у него стоял. Веришь, сел я в него и будто уплыл - до того мягкий, до того удобный. Так он мне в душу запал, слов нет. И обида взяла. Что ж мы, думаю, русские, не можем такой сделать, что ли? Ведь казалось бы - в Америке (вот уж страна, богом забытая!) а и то умеют!
Думал я думал, как бы мне узнать из чего он сделан, додумался наконец. Выпили мы с полицмейстером, я говорю: «Не может быть, чтоб этот сукин сын не шпионил. Как пить дать, он у себя где-нибудь в диване наган прячет, если не прокламации! Поди проверь, что он за американец такой, если зовут - Ставракис!»
Одним словом, нагрянули мы к нему. Я усы налепил, шляпу на глаза - филёр филёром вышел. Пока ребята Апполинария Сидорыча обыск проводили, я диван тот перевернул и давай ковырять его.
- Наган-то с прокламациями нашли? - поинтересовался Раевский, пряча усмешку.
- Наганов пять штук нашли, - засмеялся Босняков, - а вот вместо прокламаций - карточки фотографические с барышнями фривольными. Ставракис потому и шума подымать не стал, что негоже американскому консулу такой срам в дому держать. Всё ж ты - дипломат, хоть ты и грек.
Апполинарий Сидорыч карточки конфисковал, понятное дело. У нас в Таганроге такого отродясь не видывали. Только зря он их спьяну супруге-то своей потом показал. Она у него дама корпулентная, на руку тяжелая, мозгами слабая. Так его за эти карточки собственноручно отходила, он неделю в присутствие носа не казал. Отговорился тем, что у него почечуй разыгрался, ходить, мол, не в состоянии.
- А в диване что было?
- То-то и оно, что, вроде, ничего особенного: дерево, пружины да гусиное перо с пухом. Я и давай этот диван, как запомнил, у себя выпускать. Мастеровых собрал, объяснил что к чему, за пружинами сам в Сормово ездил, а уж гусей этих у нас по лиманам как у дурака махорки!...
Босняков докурил самокрутку с махоркой, бросил окурок за борт корабля и продолжил:
- Первый диван я назвал - «Серебряный Век». В честь Ани Ахматовой. Мне тогда объяснили, что это у поэтов так наше время называется. Мне понравилось. Честно признаться, образование-то у меня - так себе: уездная гимназия да полк. Не густо. Да не в этом дело.
Главное, что вот всё это - и название «Цех» и то, что про «Серебряный Век» рассказали, оно как-то на сердце легло. Что-то в этом было такое, чего я раньше не знал и не понимал. И захотелось самому что-то сделать, чтоб люди радовались. Ну, не стихи ж мне писать! Был у нас ротмистр, тот так сочинял, аж лошади в эскадроне ржали, а барышне ведь это не прочитаешь. Разве гулящей какой.
Вот я за диваны и принялся. «Губернатор» был - большой такой диван, у Апполинария Сидорыча потом стоял. Кресло я выпустил. «Авиатор» называлось, в честь Уточкина. Знаешь такого авиатора, Уточкина? Он у нас над ипподромом летал в Таганроге.
Вот такой, Вить, из меня буржуй. Потом, когда эскадрон к Крыму отступал, я к Ставракису заглянул. Он уже убежал давно, в доме разруха, а диван тот стоял по-прежнему. Я его шашкой расковырял, благо время было, срисовал себе всё на бумажку, и вот сколько прошел, а ее не потерял. Крест георгиевский пропил, мундир в Белграде продал, отцовские часы на хлеб выменял, а чертеж цел. С него-то мы и начнем.
- А Гвин этот твой, к которому едем, он кто? Ирландец?
- Да он не Гвин. Он - Гвиневский. Полячишка, мерзавец, плут, но деньги есть. Он из Штатов добровольцем к красным приехал, не то коммунист, не то анархист. Я его в расход под Бердичевым вывел, а он говорит: «Отпусти! Приедешь в Америку - отблагодарю!» Чё их всех в эту Америку тянет, не знаешь?!
- А нас чего потянуло?
- Да не важно. Главное, что у Гвиновского тятеньки там фабрика, а диваны я делать умею. Не пропадем!
И он помахал перед носом у Раевского бумажкой с полустертым чертежом.
***
...Уже шла Первая Мировая, уже сам Босняков был отправлен с эскадроном в Галицию, а предприятие продолжало работать. В армию забирали молодежь, а степенные, в возрасте, мастеровые, работавшие под вывеской «Цѣхъ», оказались непризывных возрастов. Страна еще жила мирной жизнью, но калеки на базарах уже пели свои печальные песни.
Брала русская бригада
Галицийские поля,
И достались мне в награду
Два солдатских костыля...
Последние мастеровые Таганрога ушли из города в белое ополчение, выступившие против войск командарма Соколова. Предприятие под Тосно было сожжено во время наступления Корнилова. Так закончился дореволюционный «Цѣхъ»...
***
...Гвин смотрел мрачно, гостям рад не был, про свой расстрел в Бердичеве не забыл. Но дела у старшего Гвиневского на Gween Overseas шли не очень, с заказами были перебои, возможно эти русские оборванцы хоть как-то помогут.
- Фамилии сменить, - сухо сказал Гвин приятелям. - Что это за фамилии для Америки - Раевский и Босняков?! Их тут никто не выговорит!
- Фамилии - дело десятое, - заметил Босняков, - стану миллионером, что хочешь выговорят, хоть ты меня Пилсудским обзови. Не в фамилиях дело. Ты лучше скажи, где у вас тут пух и перо дешевые?
- И конский волос, - напомнил Раевский, уже начавший разбираться в мебели.
Гвин схватился рукой за подбородок:
- Самый качественный и дешевый товар - в Мексике. Отсюда - почти шестьсот миль. Но оно того стоит. Билеты я оплачу.
- Тогда завтра - на поезд и едем! - объявил Босняков. - Чего ждать? Руки чешутся работать.
...Наутро, после их отъезда, старый Збигнев Гвиневский спросил сына:
- Яцек, а зачем ты послал этих русских в Мексику, если они твои друзья? Ты что, не знаешь, что в Мексике сейчас опять какая-то революция?
- Во-первых, не Яцек, а Джеймс, а, во-вторых, они мне такие друзья, что я б их с удовольствием отправил сразу к пану Богу или к пану Дьяволу, если б только те торговали конским волосом.
***
...Революции в Мексике были делом частым и непредсказуемым. Как тропические дожди. Друзья никак не ожидали попасть в плен к повстанцам. А повстанцы, взяв их в плен, понятия не имели, что делать со свалившимися на их пролетарские головы двумя шикарно одетыми гринго.
Для того, чтоб в революционной Мексике считаться шикарно одетым, достаточно было быть всего лишь слегка обутым.
- Вы, конечно, можете нас расстрелять, - спокойно сказал Раевский босоногому черноусому красавцу в дырявом самбреро, но картинно увешанному кольтами и саблями. - Конечно, это во власти вашей революционной армии. Но проблема в том, что мы сами коммунисты.
Связанный по рукам и ногам Босневский, услышав такую новость, закашлялся.
- Да, коммунисты, - продолжил поручик, - а мой друг - он был в Петрограде и видел Ленина.
- Витя, я тебя сам убью, если ты еще хоть раз меня красным назовешь, - прохрипел Алексей. - Не доводи до греха! Я в Петрограде только Аню и видел.
- Что он сказал? - не расслышал переводчик.
- Он говорит, что видел не только самого сеньора Ленина, но еще и его жену, донью Крупскую.
Босоногий пеон долго перебирал свои кольты и наконец принял решение:
- Bueno! Я считаю, что они могут встретиться с американским консулом. Мы не убиваем братьев по классу. Развяжите их. Vamos!
Хижина с надписью «US Consulate» отличалась от окружавших ее лачуг только тем, что над ней развевался флаг США, а на крыльце дремал рейнджер в американской форме.
Раевский толкнул дверь. Под потолком лениво крутились лопасти вентилятора, сквозь пыльные жалюзи било солнце, а за столом что-то писал низенький потный человек с короткими пальцами.
- Добрый день, господин консул, - начал было Раевский, но высунувшийся из-за его плеча Босняков тут же перебил товарища, воскликнув:
- Ставракис! Ты-то здесь откуда?! Виктор, помнишь я тебе про холодильник рассказывал? - вот такой же точно у него в Таганроге стоял. Там кока-кола должна быть, сейчас достану...
***
...Збигнев Гвиневский слезящимися стариковскими глазами следил за тем, как рабочие перегружают из вагона на платформы грузовиков тюки с прессованным птичьим пухом и мешки с конским волосом.
- Яцек! - сказал он сыну. - Даже если они взяли это у Бога или у Дьявола, они - неплохие снабженцы.
- Меня зовут Джеймс, - огрызнулся младший Гвин.
***
Gween Overseas выставила на продажу свои первые диваны уже к рождественским праздникам 1922 года. Через полгода пришлось нанимать бухгалтера и покупать ему счетную машинку.
Ставракис наладил поставки пуха, пера и конского волоса из Северной Мексики и Техаса. Раевский руководил продажами, Босняков отвечал за производство. Старик Гвиневский сдавал в аренду площади под производство и искал мастеров. И только молодой Гвин не знал, чем заняться, постоянно влезая то в одно, то в другое, и везде мешая.
- Вы, русские, - пренебрежительно сказал он однажды друзьям, - ничего не знаете об Америке. Вы хоть слышали о мистере Форде и о его конвейере? Какого черта у вас каждый диван делается так долго. Ведь можно не платить бешеных денег мастерам, а нанять десять негров. Один будет пилить, другой строгать, ну и так далее.
Я, - сказал Босняков, - я тоже верю, что если Господь создал негров, значит, они ему для чего-то нужны. Хотя я не помню, чтобы Ной вез на ковчеге хоть одну пару негров. Но я не Бог и мне негры без надобности. Поляки тоже. Происхождение поляков и негров - для меня загадка. Это я просто, чтоб ты был в курсе...
Пойми простую вещь, Гвин! Я не хочу, чтоб это был конвейер. Не хо-чу! Я хочу, чтоб в нашей мебели была душа. Душа, понимаешь? Мастер делает это своими руками. Он отойдет, посмотрит, делает дальше.
Он отвечает за всё, за любую занозу, за то, что где-то что-то криво. Я не знаю, что он сделает со швеей, если шов окажется неровным. Потому, что швею эту никто не знает, а его знают. Он любит себя. И любит свое дело. И он вкладывает сюда не только труд, но и душу, как я тебе уже сказал, хоть ты и не знаешь, что такое душа.
И вообще, Гвин, после этой войны люди хотят работать руками. Они устали убивать друг друга и уничтожать хорошие вещи. Они хотят создавать хорошие вещи. Соз-да-вать! Это нужно только приветствовать. Если не понимаешь - отойди.
- Я, - сказал Гвин, - за то, чтобы наша прибыль увеличивалась. Подумаешь, один неровный шов! Ну и что? Ведь за это же время мы могли бы собирать не один, а два или даже три дивана!
Босняков развел руками и горестно покачал головой:
- Я ему про Тома, а он мне - про Джерри. Я тебе сказал, что люди устали от конвейеров? Я сказал, что людям хочется оставить частичку души в том, что они делают? Я тебе объяснял, что людям надоело убивать, а хочется созидать?
Не беси меня, Гвин! Я ведь могу забыть, что я только что говорил. Я забуду о созидании и выну из тебя душу, что, кстати, мог сделать еще в Бердичеве, как ты, надеюсь помнишь.
- Я, собственно, к чему вёл, - сказал Гвин резко изменившимся голосом. - Мы с отцом решили, что больше не нуждаемся в ваших услугах. Контракт со Ставракисом на мексиканские поставки подписан мною, диваны выпускает и продает Gween Overseas, производство принадлежит мистеру Збигневу Гвиневскому. Gween Sofas - уже известная марка, не мне вам объяснять, а вы сами, господа, нашей фирме больше не нужны.
Наступило молчание. Раевский растерянно посмотрел на Боснякова. Тот вздохнул и произнес:
- Вот откуда во мне это проклятое человеколюбие?! Всю жизнь ничего не могу до ума довести! Ей-богу! Что тогда, под Бердичевом, что сейчас... Давить это в себе надо. Давить, Виктор!
Он снова вздохнул:
- Хотел еще двери утеплить, не успел. Теперь некому. А ведь дует оттуда...
- Улыбнулся спокойно и жутко,
И ответил: «Не стой на ветру... - негромко продекламировал Раевский.
- Ты это про что? Про двери? - встрепенулся Алексей.
- Я это ни про что, - сказал Раевский. - Это Ахматова твоя. Которая - Аня из «Бродячей Собаки»...
***
...Волны Тихого океана широкими взмахами накатывали на песок Калифорнийского залива.
- Сколько у нас денег, Лёш? - спросил бывший поручик.
Бывший прапорщик пересчитал то, что у него было в кармане и рассмеялся:
- Ты не поверишь: ровно сорок два доллара, как тогда, на пароходе.
- Значит, живём! - хлопнул в ладоши Раевский. - У нас с тобой бывало и меньше. И в Стамбуле, и в Белграде, и в Теодо...
- В России у меня вообще ни одного доллара не было, - заметил Босняков.
- Правильно, - кивнул Виктор, - зато там у тебя было поместье и этот твой... как его... «Цех». Как он, кстати, писался тогда?
Вот так, - сказал Босняков и, взяв палочку, нацарапал на прибрежном песке:
ЦѢХЪ
- Ну, ты даешь! - удивился Раевский. - Не знаю, чему вас там учили в вашей гимназии, но, извини, Лёша, ты - неграмотный. «Цех» по-русски пишется так же, как и слышится - «Цех», безо всех этих «ятей» и «еров». Просто «цех».
- А ты слышал, что большевики в России поменяли орфографию? - едко спросил Босняков.
- Да правильно сделали, - отмахнулся Раевский, - легче будет. А то ты вон не знал, как «цех» написать...
- Может и правильно, - обиженно сказал Алексей, - только, Виктор, Россия для меня она - Россiя. Я так привык. Так что, давай, я и неграмотным буду тоже по-старому...
- Да живи как хочешь. Делать-то что будем?
- Вставай! Хватит нежиться! - сказал Босняков, отряхивая с брюк песок. - Поехали к Ставракису. Он меня знает. Он, я думаю, и Аполлинария Сидорыча еще не забыл. Я ему устрою!
...Фотографические карточки с голыми барышнями нашлись не сразу, но нашлись. Ставракис заплакал:
- Ну сколько можно! Я в Австралию уеду, так вы и там меня с этими карточками накроете!
- Я тебя, паскуду, знаю! Консул Соединенных Штатов, называется! Всё про тебя Конгрессу расскажу! Вот только дождусь очередных слушаний! Тебя послать в Австралию, так ты ж и там голых кенгуру фотографировать будешь, разнузданный ты грек!
- Алексей Юрьич! - взмолился Ставракис. - Назовите ваши условия, поговорим как деловые люди!
- Условия у нас простые, - вступил в разговор Раевский, - поставки на Gween прекратить. Весь груз пуха и конского волоса - нам. Компанию назовем позже.
- И шесть тысяч долларов безвозмездного кредита сразу. В смысле - сейчас, - сладко добавил Босняков.
- Американских долларов?! - ужаснулся Ставракис.
- Ну, что вы! - расплылся в улыбке Алексей. - Мексиканских, конечно же, мексиканских. Можно - серебряных. С уплатой на банк Йокогамы. Это основная резервная валюта Японии и мы легко переведем их в Калифорнию, мистер Ставракис. Задолго до того, как вас назначат консулом в Сиднее и вы растлите там своего первого кенгуру...
***
...И снова океан намывал песок на берег. Компаньоны сидели в прибрежном кафе «Tea For Two».
- Ты сказал, компанию назовем позже. А как назовем хоть? Цех? Про ЦѢХЪ, который неграмотный, я и не заикаюсь... «Rayevsky & Bosnyakov»?
- «Цех», по-местному - Workshop, - грызя коктейльную соломинку, сообщил Раевский. - Не получится. Американцы не поймут. «Раевский и Босняков»? Помнишь, как Гвин говорил - не смогут прочесть. Давай сокращать, Лёш. Ну, например, - я. Как сказать - Ray? Или Ruy? Опять-таки, не прочтут или прочтут неправильно, будем мучаться. А давай, например, - Roy?! Почему нет? Был - поручик Раевский, а стал - мистер Рой, а?
- А я как? - ревниво спросил Алексей. - Bosn? Это тем более не выговорить. Какой, к дьяволу, Босн еще! Югослав, что ли? Босниец?
Официант-мексиканец в засаленном переднике, пробравшись меж столиками, поставил поднос с русской водкой и прозрачный чайник с какой-то красной жидкостью.
- Это что? - строго спросил Босняков.
- Водка... Вы заказывали...
Про водку, amigo, я по-любому лучше тебя понимаю. Я тебя про вот эту красную бурду спрашиваю! Текила из бураков, что ли?
- Чай! - растерялся мексиканец. - Вы заказали «tea for two». Это ройбош - африканский чай, сэр, сейчас везде очень модно...
- Меняем твое «n» на «h», - щелкнул пальцами осененный идеей Виктор, - не «Bosn», а «Bosh». Вместе получается «Roy & Bosh». Звучит, а?! Или просто «Roy Bosh»?
...В 1950 году в США был снят фильм «Tea For Two» - Чай На Двоих. Он не имел никакого отношения к мебельному бизнесу, но Люси Рой, дочь поручика Раевского, случайно рассказала своему любовнику Гарри Клорку, одному из сценаристов фильма, историю о том, как ее отец с приятелем обосновались в Америке.
Клорку история понравилась. И, хотя она не имела почти никакого отношения к тому, о чем повествовал фильм, сам режиссер, Дэвид Батлер, обычно говорил, что название ему предложили какие-то загадочные русские, которых он в жизни не видел.
К этому времени компания Roy Bosh занимали лидирующие позиции в производстве американской элитной мебели. Основными принципами, провозглашенными Босняковым, по-прежнему оставались:
- жесткое неприятие массового производства и ставка на индивидуальность каждого предмета;
- обучение мастеров и воспитание в них ответственности за все, что они делают;
- объединение покупателей продукции Roy Bosh в некий закрытый клуб.
На последнем стоило бы остановиться поподробней. Покупатели диванов Roy Bosh никогда не бравировали так называемым «здоровым образом жизни». Да, конечно, кто-то из них играл в поло, кто-то - в гольф, среди них встречались и победители Indicar'a и потом, уже в наши дни, - участники Volvo Ocean Race. То есть, состоятельные, знающие цену и себе и своему здоровью люди.
Но, как сказал один из клиентов компании Roy Bosh воздухоплаватель Steve Currings, пересекший Индийский океан на воздушном шаре:
«Видит Бог, меня нельзя обвинить в том, что я просто так жирею в нашей любимой Оклахоме. Разумеется, мне это было бы просто скучно, поверьте! Но, каждый раз, когда я отправляюсь в путешествие и когда мой шар взмывает над землей, я говорю себе: «Стиви! Ты вернешься. Ты снова увидишь свой дом, детей, любимую речку, веселый бред на ТV и устроишься смотреть кино в твоем любимом Roy Bosh Sofa модели Zeh. И вот там ты заснешь, Стиви. Потому, что еще ни разу не было так, чтоб ты досмотрел хоть одно кино, сидя на любимом диване.
Ты заснёшь и тебе будут сниться детские сны. Кстати, никто не знает, что такое Zeh, господа?..»
В семидесятые годы ХХ века, когда Арманд Хаммер строил в Москве торговый центр, Roy Bosh предложил миллиардеру свои услуги по поставкам мебели.
- Я не думаю, что это хорошая идея, господа, - ответил Хаммер. - В этом центре люди должны работать, а не расслабляться. Поэтому ваша мебель не подойдет. Я знаю, о чем говорю: Roy Bosh стоит у меня дома. И я скажу больше. Я даже подарил комплект из дивана и двух кресел моему московскому другу - Лео Брежневу.
...И все-таки, не только генсек Лео Брежнев стал обладателем этой мебели. Уже в середине девяностых первые диваны Roy Bosh появились в России. Причем, марка, под которой они начали приобретать известность на родине основателей компании была не Roy Bosh, а «Цехъ». Букву «Ѣ» из названия все-таки убрали. Впрочем, к этому времени почти никто в России уже не знал старой орфографии.
Круг замкнулся. В течение нескольких лет «Цехъ» продавал диваны и кресла, сделанные в Москве по лекалам, присланным из США с головного калифорнийского предприятия Roy Bosh. Практически все металлические детали также поставлялись из Америки. Самое забавное, что мебель продавалась под тем же девизом, под которым она и появилась в начале двадцатого века: «Американские диваны для русской усадьбы».
В России вновь стали появляться усадьбы. И их хозяева снова научились ценить хорошие вещи, неторопливую работу мастеров, удобство и надежность в окружающих предметах.
После того, как производство было окончательно налажено и стандарты московского предприятия стали такими же, как и принятые в Калифорнии, было принято решение начать в Москве выпуск диванов и под главным брэндом - Roy Bosh.
… В 1947 году Раевский издал книгу воспоминаний о своем бегстве из России и о приключениях, через которые ему с другом пришлось пройти в Европе и Америке. Сейчас «The Rush From Russia» - библиографическая редкость. Но именно из нее и из воспоминаний детей Раевского и Боснякова мы знаем об истории компаний «Цех» и Roy Bosh.
Внучка поручика Раевского Эмили и ее дети - Кейн, Джерри и Лайон Рой-Раэвски, вместе с наследниками Алексея Боснякова по-прежнему ведут свой фамильный бизнес на берегах Калифорнийского залива. Подразделение компании в России - совместный проект с русскими мебельщиками.
Вполне вероятно, что в качестве партнера могла быть выбрана и другая американская компания. Но, почему-то, сложилось так, что именно на Roy Bosh пал выбор русских, и именно Roy Bosh оказался той фирмой, которая не побоялась рискнуть и продолжить бизнес в стране, в которой когда-то давно он и начинался.
И еще: те, кто бывал в кабинете председателя совета директоров американской компании Roy Bosh, отмечали, что за креслом хозяина кабинета висит большая копия знаменитой картины Натана Альтмана «Портрет поэтессы Анны Ахматовой в синем платье».