УКРАДЕННЫЕ МЕЧТЫ
Мы учились на третьем курсе, ему было невмоготу. Трудно жить, если тебя зовут Вася Гёте. Ты не еврей, не немец и не швед. Ты - Вася. Но при этом - Гёте. И невозможно сказать, что тебя в этой стране притесняют. Кто?! Родители? Потому что Васей назвали?! Или учительница литературы, которая говорит: «Гёте, расскажи нам про Гейне»?.. Тут непонятно, что делать. Если б Вася на ту пору читал Библию, он мог бы сказать: «Разве я сторож Гейне моему?..» И услышать: «Садись, поэт, два!»
Вася не хотел жить в России. Немцы везли в Москву гуманитарную помощь, кругом стояла тихая шоковая терапия, а в МГУ на военной кафедре будущих комиссаров учили писать ультиматумы:
- Вводная для ультиматума. Мы в нападении, противник в обороне. Наши безвозвратные потери: первый батальон - 100%, второй - 75%, третьего батальона у нас вообще не было. У противника: первый и второй батальон - потерь нет, в третьем - четверо больных. К врагу движется на усиление гаубичная батарея и рота танков.
- Товарищ полковник, я не понял, - сказал Вася, еще раз пересчитывая соотношение сил, - и кто кому в такой ситуации должен ультиматум писать?
- Именно в такой ситуации, товарищ Гейне, нам как раз и есть смысл отправить вам ультиматум, - сказал полковник, глядя на Васю ненавидящими глазами.
- Я - Гёте, товарищ полковник, - с достоинством сказал Вася.
- А мне по хер, - с не меньшим достоинством отозвался полковник. - Хоть Шиллер. Главное - враг!
Вася не хотел оставаться в этой стране. А для начала не хотел ходить на военную кафедру. Он взял академку, уехал в родной город и пошёл в военкомат записываться на офицерские курсы. Полгода учишься, получаешь звезду младшего лейтенанта, возвращаешься в университет и никаких ультиматумов больше не пишешь - красота, кто понимает!
Васю из военкомата отправили на медкомиссию. Он зашел в кабинет психиатра и тот, продолжая что-то писать, спросил:
- Фамилия?
- Гёте, - сказал Вася.
Рука врача дрогнула.
- А зовут?
- Вася, - сказал Гёте.
Врач медленно отложил ручку и, так же медленно подняв смышленую голову, в упор посмотрел на стопроцентного пациента.
«Знаешь, - рассказывал потом Вася, - он так глянул, что я понял: сейчас нажмет кнопку и скажет двум медбратьям - вот этого в палату к Кафке и Фейхтвангеру. И я тогда решил, ну что мне, в лом, что ли, ультиматумы писать?..»
...Между прочим, я Ваську понимаю. У меня на ту пору с врачами еще хуже складывалось. И не с какими попало, а с женскими. Детей у меня тогда ещё не было.
Вернее, не так - детей у меня ещё не было, но, судя по моему поведению, всё к тому шло. Ленка попала в больницу, они там что-то у неё заподозрили и выдали мне невеликую баночку.
- Будь человеком, - сказала Ленка, - отнеси, сдай анализ «на мышку».
Просьба побыть человеком мне льстила. Тем более, недолго. Я ж не знал, как будут развиваться события. Я ж думал: отнёс банку с анализами и всё! - человек!
В те благословенные времена тестов на беременность со всеми их захватывающими дух матросскими полосочками ещё не существовало. То есть, за границей они уже были, но в посылки с гуманитарной помощью немцы их не вкладывали, полагая, что нам пока не до того. Поэтому самым железным средством был этот самый анализ «на мышку». Если мышка сдохла - значит, барышня беременна.
Я стал человеком, прогулял семинар по шведскому и пошел в платную поликлинику. Заявку я, естественно, заполнил на своё имя.
- Возьмите, - сказал я девице в регистратуре, - это мой привет вашим грызунам. Сдаётся, не все они доживут до рассвета.
Девица удивилась. Когда я пришёл через день, она сказала:
- Даже не знаю, в какой форме вам это сообщить, но, похоже, вы действительно беременны.
И я со справкой о мышиной гибели пошел в университетскую поликлинику, чтоб передать документ гинекологу.
Был февраль. Была зима. По проспекту Вернадского летел снег. Было начало семестра и по аудиториям шлялись только люди с «хвостами». Надеюсь, напоминанием о «хвостатых» я не оскорблю бойкие чувства изнеженных верующих. Просто, когда тебе больше двадцати и ты студент, то хвостатых вокруг уже много, а рогатых ещё мало.
В универе было хорошо, пусто и даже гулко. Явно никто не собирался возвращаться на учёбу ещё пару недель. И только гинеколог устроил смотровой день для первокурсниц. Их вдоль стенки у кабинета сидело штук двадцать.
- Кто последний? - спросил я.
Одна, самая умная, сказала:
- А вы хотя бы знаете, куда ведёт эта дверь?
- В мир моих грёз, - недружелюбно буркнул я и повторил вопрос.
- Ну, я последняя, - сказало синее очкастое филологическое, которое сидело дальше всех.
- Я пойду покурю, если что - скажите, что за вами молодой человек занимал.
Я так всегда в очередях говорил. Но в очереди к гинекологу мужчине от таких фраз лучше воздерживаться.
Когда я вернулся, выяснилось, что за полчаса народу меньше не стало. При моём появлении по очереди прошелестело: «Этот самый! Дурак какой-то... Или маньяк...»
- Девочки, - сказал я, - почему ж сразу маньяк? У меня беременность, мне быстро надо. Может, пропустите?
Кстати, я почему-то думал, что произношу достаточно разумные речи, а они, похоже, так не считали. Тем не менее меня пропустили.
Гинеколог разговаривала с первокурсницей, которая в непривычно вольной для меня позе располагалась на какой-то странной мебели.
- Справка вот, - доложил я врачу изменившимся от когнитивного диссонанса голосом.
- Фамилия, - потребовала врач.
Я назвал Ленкину фамилию.
- Имя?
- Лена, - удавленно курлыкнул я.
- Половой жизнью живёте? - спросила врач.
- Да, - стесняясь, сообщил я.
Тут девица наконец увидела меня через плечо врача и соскочила со своих козел так, будто полжизни выступала в родео за команду Техаса.
- Раздевайтесь и на кресло, - сказала врач.
- Не буду! - твердо ответил я голосом, в котором от ужаса сами собой прорезались вторичные половые.
- Вы с ума сошли! - прошипела она, повернувшись.
...Когда я вышел из кабинета, у стенки сидело уже человек сорок будущих дам, приводимых в тот день к инициации.
- И как? - спросили они.
- Вроде, восьмая неделя пошла, - озадаченно поделился я. - Сказали, не волноваться и фруктов побольше...
...Кстати, как оказалось, мышь не зря рассталась со своей подопытной жизнью. В результате родилась Сашка. Выросла, закончила универ, волшебно треплется по-испански. Так что на месте правительства я б поставил мышам какой-нибудь небольшой, но очень демографический памятник. Например, в Москве на Калужской площади вместо той крысы, которая сейчас там торчит...
***
...А Вася тогда убежал от врача, вернулся в Москву и всерьёз озаботился выездом за рубеж.
- Невозможно жить в России с фамилией Гёте, - сказал он мне.
- По-моему, невозможно жить на Западе с именем Вася, - возразил я.
Я убеждён, что в России можно жить с любой фамилией. Мне два раза в жизни попадались люди с фамилией «Америков». И ничего! А те, кто жил в Белгороде в конце девяностых, не дадут соврать: директора их плодоовощной базы звали (оцените!) - Виссарион Наполеонович Берия! И все были довольны. «Привет, Наполеоныч!» - «Здоров, Фил Анатольич!» - и разошлись по капустохранилищам.
А уж с фамилией Гёте - вообще никаких проблем. Откуда у нас кто знает, кто это такой! У меня один родственник написал книгу о том, что Гёте в основном прославился исследованиями в области цвета в цифровой фотографии. Я народ в Строгановке поспрашивал, там об этом никто ничего не слышал. Нас, говорят, как-то по-другому про цвет учили. По старинке, говорят, через этих ретроградов Матисса и Люшера.
Но Вася моим доводам не внял и уехал на Остров. У него там нашлась девушка по переписке. Звали - Даниэль.
- А если она не девушка? - спросил я.
- Девушка, девушка, - сказал Вася, - кем ей ещё быть? В баре работает.
Вася писал ей нежные письма, ожидая вызова. Даже стихи ей посвятил:
Danielle! Ma belle!
Sont les mots qui vont
Très bien ensemble
Ну, она после такого сразу сдалась, прислала вызов и Вася поехал к ней на остров.
- Через двадцать лет вернусь! - сказал он нам. - Богатый, загорелый, с новыми зубами.
- Ну да! - поддакнули мы. - Возвращайся, будем ждать: бледные, нищие и беззубые. Одна ты у нас теперь радость.
...Вася прожил на Острове двадцать лет. «Danielle! Ma belle!» больше не сочинял. Даниэль оказался грубым мужчиной с тёмным прошлым. Причём даже в этом своём тёмном прошлом он ни разу не был девушкой. Вася ходил по Острову, стараясь не натыкаться на Даниэля.
Мы (бледные, нищие и беззубые) за это время научились зарабатывать деньги, нарожали детей и облазили всю Анталию. Цыкая зубом, стали заговаривать об имплантах. Некоторые обнаглели до того, что повадились кататься на горных лыжах в Австрии.
В центре Милана разговор по-русски признали нормой все, кроме комиссии по этике. Я лично знаю человека, который был в Кейптауне. Двух аптекарей из Брянска недавно видели в Буэнос-Айресе.
А Вася сидел на Острове.
Богатым русским надоела заграница и они стали снова учиться отдыхать на родине. Если человек летит на Байкал или Камчатку, чтоб его там жрали комары и медведи - значит, миллионер. У бедного денег хватает только на Париж.
Один мой знакомый повадился ездить на Чёрное Море к скале «Парус». На закате выходит из домика, садится в Maybach, доставленный военным Ил-76, проезжает на нём от ворот санатория десять метров до начала гальки и дальше идёт к «Парусу» с платком в одной руке и бутылкой Raymond Ragnaud в другой. За ним, волоча по гальке контрабасы и виолончели, плетётся камерный оркестр одной нашей бывшей республики.
У скалы знакомый садится попой на камень и взмахивает платком. Оркестр по взмаху принимается пилить Моцарта. А этот смотрит на закат и утирает платком патриотические слёзы умиления. «Не могу, - говорит, - пипец, как хорошо, ей-богу!»
А Вася продолжал сидеть на Острове. Поехать он никуда не мог, потому, что обратно б его не пустили. Так что, свинтив из СССР в свободный мир, он вдруг сделался там невыездным. Дружить не получалось. У них на Острове и так на каждого дают по два друга и больше, спасибо, не надо.
По вечерам к Васе заходил выпить украинский человек Толик. Они открывали окно и разворачивали бумажки с закуской, принесённые из тайской забегаловки. За открытым окном цвели гортензии или чему там положено цвести с апреля до нового года.
Толик, как и Вася, подал документы на получение гражданства и теперь высиживал положенные для этого дела десять лет. Английского языка украинский человек Толик не знал и знать не собирался. Поэтому Вася заполнял ему квитанции за коммунальные услуги и в письмах отбрёхивался от предложений о работе. Работать Толик тоже не хотел.
А в остальном вёл бурную жизнь. К нему постоянно приезжали бляди из Житомира и Винницы, а также жёны из Шепетовки и Конотопа. Приглашения блядям и жёнам составлял опять-таки Вася. Сам Толик не то что письмо по-английски написать, не мог запомнить, где в коммунальных квитанциях стоит слово, которое означает «газ», а где то, которое - «свет».
- Писатель, - брезгливо говорил Толик, глядя на то, как Гёте строчит для него очередное приглашение. - И фамилие у тебя не русское...
Иммиграционным властям Острова Толик сказал, что на родине правительство разрушило его малый бизнес, что было чистой правдой, так как украинские власти постоянно сажали Толика за самогоноварение.
...Тем временем Советский Союз закончился. А вместе с ним умер и советский паспорт Васи Гёте. Ему выписали какую-то портянку, которая оказалась временным видом на жительство.
Вася так обрадовался, что тут же полетел с Острова в Москву, забыв, что у нас тут в декабре никакие гортензии не цветут.
Жил он где-то в Медведково, что, в общем, позитива тоже не добавляло. Вокруг дома вместо гортензий цвели бомжи. Один краше другого. Эти вообще круглый год цветут, хоть и не поливай их!
При этом было так холодно, что белые медведи в зоопарке отказывались вылезать из тёплого сарая, хотя люди у метро пили в темноте пиво и закусывали его мороженым.
Встречи с однокурсниками радости не добавили. Однокурсники не обращали на Гёте никакого внимания и только шептались друг с другом, периодически восклицая: «Это тема!»
- А я? - спрашивал Вася.
- Ты не в теме, - говорили они, - не бери в голову.
- А что вы с темой делаете? - пытался выпытать Вася.
- Мутим, - коротко отвечали ему.
Вася вернулся на Остров. Там его встретил Толик, которому дали гражданство, отчего на Васю он теперь смотрел свысока.
Толик бы вообще на Васю не смотрел, но разные категории дам в далёкой Украине требовали приглашений, чтоб хотя бы отпраздновать с Толиком радость получения им гражданства, коль не удалось эту радость тупо разделить.
Неделю Вася писал приглашения и заполнял квитанции. А через неделю выяснилось, что раз его почему-то понесло в Москву, то теперь все прежние Васины годы жизни на Острове ничего не значат, и что ему надо опять десять лет безвылазно куковать в пределах зоны прибоя, если он надеется получить местный паспорт.
Гёте сказал «Shit!» так яростно, что никакой Диккенс не угнался бы. А бывший украинский человек Толик произнёс своё вечное «О то ж!» с непонятно откуда возникшим акцентом. На опять ставшего невыездным Васю он повадился смотреть с природным презрением коренного островитянина.
...Несколько лет Гёте обзванивал по телефону самых разных людей и предлагал им приехать то на конференцию, то на семинар, то на мастер-класс. Такая у него была работа.
Ехать, как правило, никто не хотел. Но если американцы или немцы вежливо отговаривались занятостью, то с территории России в трубку сразу же летело неизменное отечественное «на хер!» с крайне небольшим количеством вариаций. Васю это коробило.
Вася не понимал, что русские прочитали Карнеги и усвоили оттуда, что искренность - великая вещь! Он забыл, что чужих у нас на хер не посылают. Послали - следовательно, свой: любим и помним, так что посылаем от чистого сердца. Цени!
Вася Гёте этого не ценил. Да и какой Гёте такое оценит? Вася, смаргивая, глядел на Толика и тайно завидовал его паспорту. Тем более, что Толик к тому времени даже в слове «fuck» научился картавить. Сам он полагал, что «fuck» - это то же самое, что «o'kay». А какая разница? - все так говорят. Хотя бы в этих двух словах Толик был уверен. А так-то он и хот-догов не ел, потому, что из-за внешнего вида думал, что hot-dog по-ихнему - «хрен собачий». Выучить хотя бы ещё одно слово времени не было, так как к гражданину Острова Толику теперь всё чаще наезжали из Житомира.
Гёте забеспокоился. Своего бизнеса придумать не получилось. Местные всё уже придумали до него. Загореть не складывается. Единственное, что удалось, так это сделать операцию и избавиться от очков. Да и то, это произошло, когда Институт Микрохирургии Глаза из Москвы на гастроли приезжал.
А эти, там у себя в России, продолжали «мутить темы» и между делом шлялись по миру. Они не платили правительству налоги, а правительство на них за это даже не обижалось. Они ездили по встречной полосе с такой интенсивностью, будто у них одновременно есть и право- и левостороннее движение.
Если русский зарабатывал рубль, то ровно весь рубль он тратил как хотел. Если Вася зарабатывал фунт, то 70 пенсов у него отнимало государство. Это называлось социальной справедливостью. И русские ещё жаловались на то, что в их стране социальной справедливости нет.
Вася подумал, записался в безработные и сел на welfare. Теперь у него была куча времени, он мог звонить бывшим друзьям и слушать, как они говорят: «Вась, ты? Извини, я занят». При втором звонке следовало дружелюбное «Вась, иди на хер!»
Гёте окончательно обиделся и решил написать роман, чтоб, наконец, прославиться и всем всё доказать одним махом. Даже не для денег. При чём тут деньги! - чисто для нобелевской премии по литературе. На всякий случай он решил выучить французский язык, чтоб если, не дай бог, обломится с нобелевской, то хотя бы получить гонкуровскую.
А деньги Вася решил теперь зарабатывать совсем по-другому. Каждую неделю он тратил 10 фунтов на лотерейный билет.
При таком раскладе можно было слупить сразу до девяноста пяти миллионов. Правда, пока за несколько лет получилось потратить на билеты около тысячи, но Гёте не горевал. Хотя было от чего придти в расстройство: выигрыш почему-то раз за разом доставался каким-то непонятным и недостойным людям. После того, как одна бабка завещала все 70 выигранных ею миллионов собственной кошке, Вася чуть было не приуныл.
С романом тоже затянулось. Пока Гёте думал, про что б ему такое написать, почти про всё уже написали. Однофамилец в том числе. И Эдмон Гонкур с братцем Жюлем - тоже. Соответственно, теперь не было смысла и французский учить.
И он стал просто жить.
...Через семнадцать лет после Васиной эмиграции мы встретились у них на речке. Сзади торчала какая-то глупая башня с часами, по улицам ездили красные автобусы, русские олигархи толпами гоняли по улицам, террористы торопились в королевские суды.
Из окон дворца доносилась тихая культурная ругань: её величество за что-то стыдила принца уэльского.
Больше всего мне понравились местные бомжи: молодые, энергичные, загорелые. И на вид даже богатые. Я вспомнил, что именно таким, уезжая, семнадцать лет назад обещал вернуться Вася.
Бомжи обращались ко мне со словами «сэр, не хотел бы показаться вам навязчивым...»
- Чего ты сидишь на этом Острове? - спросил я.
- Тут вокруг море, - сказал Вася, - а я в детстве ходил на яхте. Тебе нравятся яхты?
- Делать мне нечего! - сказал я. - Оно мне надо? Да и неоткуда тебе яхту взять. И моря ты, поди, лет пять уже не видел.
- Семь, - сказал Вася. - Но это ничего. Вот выиграю 90 миллионов - сразу куплю две яхты и опять увижу.
Я махнул на него рукой. Я ещё не знал, что через два года пересеку Северную Атлантику под парусом и снова окажусь у Васи Гёте.
У меня с яхтингом получилось случайно. Это я уже потом втянулся, а тогда Вася обиделся. Да и как тут не обидеться, если ты невыездной, а тех, кто ещё два года назад не знал слова «шкот», теперь туда-сюда по Океанам мотыляет!
- Ты украл мою мечту, - грустно сказал мне Вася, когда я прилетел к нему с Барбадоса.
Возразить мне было нечего. Насчёт стырить чью-то мечту - тут я первый карманник, форточник, медвежатник и клюковник. Украду и не замечу! Мне даже не обязательно про неё сообщать, всё равно найду и выкраду. Вася, кстати, тоже идиот, хорошие мечты оставлять где зря и не следить за ними! Из-за этого теперь все загорелые, богатые, все ездили в Бразилию, все клацают новыми зубами. А вот не надо было ему всем этим раскидываться в своё время!
- Ты украл мою мечту, - всё равно повторял мне Вася в телефонных разговорах. - Я тоже хочу на яхте...
- Так ты не сиди в столице! - возмущался я. - Езжай на побережье, устройся в любой яхт-клуб, через два месяца будешь всех знать, через три тебя возьмут в переход. Научишься управлять лодкой, сдашь на сертификат.
- Кстати, - надменно сказал Вася, - нам сертификата, чтоб ходить вокруг Острова, никакого не надо. Это вам надо. А у нас достаточно быть гражданином и можешь ходить в море.
- Ты это с Толиком обсуди, - присоветовал я.
***
И вдруг сбылось! - Вася Гёте получил паспорт!
- Поеду куда хочу! - кричал он в трубку. - Я теперь свободный человек! В 164 страны мне даже виза не нужна!
- Тогда приезжай ко мне на Адриатику, - предложил я. - Пойдём на Италию.
- Я подумаю, - сказал Вася.
И сел думать. А мне вспомнилась одна история...
...Случилось это в самом начале девяностых. Был в Москве завод. Выпускал детские коляски и велосипеды. Перед самой перестройкой министерство закупило им в Японии компьютерные станки. Была тогда такая фишка - «станки с ЧПУ».
Каждый месяц завод отправлял все заработанные деньги наверх, а оттуда им возвращались суммы на зарплату, амортизацию, сырьё и т.п.
В один прекрасный день деньги наверх ушли, а назад ничего не вернулось. В стране тогда жил пролетариат, которому долго рассказывали, что он здесь самый главный. И самый умный тоже. Потом пролетариат от большого ума вымер как мамонт, а тогда ещё жил и спокойно пил водку мамонтиными дозами.
«Безобразие! - заорал пролетариат, когда деньги не вернулись. - Давайте сделаем из завода акционерное общество!»
Ну, и сделали. Только денег от этого не появилось. А появился новый главный инженер, который сказал, что готов купить акции по 50 долларов за штуку.
- Маловато будет, - сказал пролетариат. - Надо бы по семьдесят пять для порядку...
- По семьдесят пять тоже можно, - согласился инженер, - но через полгода. А сейчас - по пятьдесят. Деньги у меня в кабинете.
Пролетарии пошли в кабинет и продали акции. Потому, что чёрт его знает, что там через полгода будет. А уже на следующий день незнакомые люди начали вывозить с территории те самые «станки с ЧПУ». Через месяц - остальное оборудование. Работяги заволновались.
- А как же мы работать будем? - спросили они у главного инженера.
- Не знаю, - честно признался тот, - получается, что никак.
- Но мы же пролетариат? - полуутвердительно-полувопросительно произнесли они. - То есть, всё же в стране именно нам принадлежит? Мы ж, вроде, «везде проходим как хозяин» или нет?
- Так вы ж мне сами акции продали! - весело откликнулся инженер. - Теперь хозяин я. Оборудование я продал. Деньги из страны увел. Теперь вот и сам уезжаю. Купил рудник в Колумбии, изумруды рыть собираюсь.
- А мы?! - опешил рабочий класс.
Инженер сначала задумался, а потом, явно на что-то решившись, махнул рукой:
- Эх! Вечно я всё людям и людям! Ничего себе! Так и быть: кто хочет, собирайтесь и поехали со мной в Колумбию. Годик отработаете, каждый возьмёт по изумруду-другому и гуляй, куда хочешь - что в Америку, что в Европу! Загорелыми станете, богатыми, зубы вставите!
- Так, отец родной! - сказали рабочие. - С откудова у нас деньги-то на билеты и паспорта?! То, что за акции было, мы уж давно пропили!
Инженер было пригорюнился, а потом снова махнул рукой:
- Не моё б доброе сердце!.. Берите последнее! Так и быть - отвезу за свой счёт! Ну поработаете там не годик, а два - только ж загорелей станете! Вам же лучше...
…Уехало человек сто. Лет через пять вернулись двое.
- Жуть, - сказали они, - привезли нас в джунгли, ни дорог, ни связи, вокруг карьера бараки, вокруг бараков - охрана с «калашниковыми». Утром - банан, на ужин - похлёбка из чечевицы. И только успевай снизу вверх корзины с рудой тягать. Мы мужикам предлагали - давайте сбежим! А мужики говорят, куда ж ты побежишь?! Во-первых, далеко, наверное, а, во-вторых, похлёбки не получишь...
...Это я к тому рассказывал, что Вася со мной на Адриатику не поедет. Во-первых, потому, что далеко, а, во-вторых, стоит выехать за пределы Острова, сразу лишаешься пособия. Это как с чечевичной похлёбкой в Колумбии. Какой дурак вот так запросто от неё откажется!
Хотя, поначалу Вася чуть было не согласился и даже спросил у меня, в какой город ему прилетать. Я сказал, что в Тиват. Он через полчаса перезвонил и пожаловался, что не нашёл такого города в атласе.
- В атласе? - удивился я. - Ты что, искал это в атласе?
- А где я должен это искать? - ответно удивился Вася.
- А интернет зачем?
- Так за интернетом надо в библиотеку идти!
«Задворки Европы, - раздражённо подумал я про Остров, - Глушь. Край цивилизации. Интернет в библиотеке, библиотека в атласе, атлас - на дубе...»
А Вася Гёте снова позвонил и сказал, что Толик окончательно отговорил его ехать.
- Дурак ты, что ли? - резонно спросил Васю Толик. - Куда тебе ездить? Мы ж теперь оба гражданство получили. Так что, пускай это они к нам ездят и вообще пускай завидуют. Мы, в отличие от них, своего добились! На-ка вот тебе квитанцию: а то где тут газ, где свет - вообще не разобрать. Сейчас заполнишь и пойдём с тобой за лотерейными билетами...
*** ...Остров по всему периметру ощетинился маяками. Они никого не пускали сюда и никого не выпускали отсюда. За окном привычно цвели гортензии. По улице проехал чёрный metrocab. Два пакистанца мыли брусчатку перед бакалеей. Ручки дверей у домов были до блеска надраены «новичком». В тёплом туманном воздухе разливался дурманящий запах свежего полония...