(Эстафета 74-А): За рекой жизни нет
Музыка: (??? за 6 лет ссылка на ютубе, увы, аннигилировалась)
Локация: Фронтир (колониальный на Земле, космический, фентезийный, любая отдалённая, передовая территория расширяющейся цивилизации, слабо заселённая, опасная, труднодоступная)
Тема: Жизнь не удалась, но ещё есть время начать вторую.
Слова: Обнял, заплакал, влюбился, каравелла, могикане
Там, откуда я родом, про бледнолицых джиби-Фарле рассказывали небылицы: такие нищие и глупые, что едят жаб и улиток. Не знают земляного яблока и маиса. Солдаты фарлецкого короля - шагадайя. Их старинные пушки - ничто против наших атлатлей. А хрупкие скорлупки их каравелл - против наших пятиярусных Мише-нава.
Всё это правда.
Я из северного племени могикан, зовут меня Таэпбухрижугакси. Род Сельдя-Окагависа, фратрия Гигантской Лягушки Дагинда.
Я простой человек, не воин-ягуар, не мустангер и не жрец-джосакид, не штурмовал Линьеж и не возводил Живоградов…
Как многие северяне я служу в сторожевом корпусе Мэшинбва.
Но я верен Отцу Нашему Пернатому Змею, владыке 3-х континентов и правителю 500-та племен (да озарит Луна его путь) и уже имею 12 перьев в роуче.
Мы стоим в провинции Лавайньез третий месяц - в вигвамах на краю лавандового поля. Вкопали тотем предков. Почти как дома.
Глухой угол. За рекой, как учат жрецы, жизни нет.
За рекой - смерть.
За рекой - джиби-Лодия.
Местные, джиби-Фарле, хотят показать добрые намерения. Несколько раз присылают провизию. Но нам запрещено что-то брать. Да и кто захочет? Эти нищие и глупые люди едят заплесневелый сыр. Они высасывают морских гадов из раковин. Даже лепешки пекут в форме непристойной гусеницы Вэ-Мок-Квана… А что они пьют?!
Мы едим своё: кашу из маиса с пеммиканом, жареные земляные яблоки. Запиваем матэ-кокой и отваром ягоды-минага. Такова воля Отца.
Но местные всё шлют дары.
Еду и вино носит девчонка. Некрасивая. Её волосы цвета соломы, глаза блеклые как небо после дождя. Бледная кожа. Ярко-красные губы. Да ещё щель между резцами…
И даже имя не сразу выговоришь: Ванесса…
Но она забавная.
Мы иногда разговариваем. Мне любопытно наречие джиби-Фарле - в детстве любил подражать голосам птиц и зверей. Речь местных почти так же груба.
Мы видимся всё чаще: и хоть преступления в этом нет, но стараемся держаться подальше от глаз соплеменников.
Ванесса - сирота. Я дарю ей вампум, который сделал сам. Она перестает плакать.
Ванесса жалуется на побои мачехи. Надев свою шитую куртку и роуч, заткнув за пояс томагавк, прихожу к их дому, просто прогуливаюсь по двору и заглядываю в окна. Ухожу. Её больше не обижают.
Я станцевал ей танец Сельдя-Окагависа. Она хохотала - значит, сразу постигла его смысл.
А затем в деревню приходят бродячие артисты: жонглерша, карлик и глотатель огня.
Мы наблюдаем представление издалека. Очень глупо. Примитивно. Любой ученик-джосакид выставил бы их на смех. Не умеют даже рисовать тенями.
Знай я, что будет - сразу зарубил бы этих бездарей.
Циркачи занесли Сабинейский Мор. Говорили, с ним давно покончено. Но тоже самое говорили и про фарлецкое Сопротивление. Пернатый Змей никогда не воевал с Сабинеей, потому что её всю съел Мор.
Нас Мор не взял: отваром ягоды-минага пропитаны не только наши мокасины и леггины, но даже одеяла.
Ваннеса умирает. Лицо ее покрыто кровавыми волдырями, её трясет в лихорадке. Она бредит и не узнает меня.
Тогда я впервые её обнял.
Прости, Отец Наш, П.З., В. 3-х К. и П. 500-та П. (да озарит Луна твой путь). Я плохой человек, я предатель, я шагадайя. И я влюбился.
Местные лекари в смешных шляпах и масках-клювах умеют только жечь трупы. Забота наших джосакидов - только мы, а не фарлецкие. Такова воля Пернатого.
Я бросаю в реку свою шитую куртку, томагавк и роуч с двенадцатью перьями.
Прижав к себе умирающую Ванессу, я плыву на тот берег. Только там могут помочь.
Об этом у нас тоже рассказывали небылицы - неужто тоже правда?
Пернатый Змей никогда не воевал с Ладией, потому что они уже отдали свои души Богам Смерти.
Ладийцы выглядят так, как рисовали тенями жрецы: черные одежды с серебряным шитьем, на мохнатых шапках - блестящие черепа над скрещенными рогатинами.
Иногда до нашего берега доносились их песни: тягучие и хмурые. Под такие песни невозможно танцевать для Окагависа.
У их лекаря красивая татуировка: черные круги вокруг глаз, черный треугольник на носу, черные полоски на губах. Лик Смерти.
- Deffchonke abmetss, - говорит ладиец, осмотрев Ванессу. - naher tebe eto nado?
Я не понимаю. Просто вытряхиваю на его стол земляные яблоки из своей сумки-парфлеша.
Глаза ладийца загораются:
- Eto shto, potayta?! - он подозрительно щурится. - Da tut moyo jalovanie za god, tvoy mats! Ladno, grebanat… Sdelay shto smogy…
Он выгоняет меня из палатки. Почти сутки я жду снаружи. Я не ем, не пью, не сплю… Я молю предков помочь этой некрасивой девчонке, этой нищенке и глупышке, этой джиби-Фарле.
Наконец, лекарь зовет внутрь.
Её шрамы уже затягиваются. Её волосы седые, глаза блеклые как зимний туман. Серая кожа. Синие губы. Выпал один из резцов. И она меня не узнает.
Но я не заплакал.
Я очень счастлив.
- Как будет на вашем, ладийском: вот моя жена? - спрашиваю я у лекаря на ломаном фарлецком, показывая на Ванессу.
- Da vsyo ponyatno s vami, - ухмыляется ладиец, выставляя на стол бутыль мутной бледно-зеленой жидкости. - Nuuu chtooo… po pyadesat hrenovuchi pod potaytu? Za novuy jizn...