такая суббота
Иногда очень здорово соприкасаться с людьми из другой жизни - иногда из прошлой, которой ты жил так давно, что уже и не верится, что это было с тобой, иногда - из той, которая и вовсе никогда не была твоей. Сегодня нежданно-негаданно повстречали как раз такого человека.
Началось всё с того, что в квартире, куда мы переехали, осталось от прошлой жизни моего свёкра, неплохо играющего на рояле, старое фортепиано - тяжёлое, чёрное, с подсвечниками по бокам и пожелтевшими клавишами. Выяснилось, что оно совершило путешествие в начале XX века из одной империи в другую - неразвалившейся ещё Германской в революционную Российскую. Потом оно кочевало по советским фабрикам, где его изрядно подпортили, пока не попало в дом родителей моего мужа, куда его, чертыхаясь и матерясь по пути на 11 этаж, втащили двое грузчиков. Лет 15 назад семья переехала, и фортепиано сдавалось вместе с квартирой до тех пор, пока не произошло возвращение к истокам, и мы с Олегом не заселились в квартиру, где его родители начинали совместную московскую жизнь вместе со старым фортепиано. В свете назревшего ремонта мама мужа несколько раз порывалась вынести старого, вконец расстроенного и рассохшегося друга на помойку и купить вместо него шкаф, но во мне, видимо, взыграло музыкальное детство, и я грудью бросилась на его защиту, проигнорировав своё обычное свойство выкидывать всё, у чего срок годности истёк больше, чем на один день. Я решила фортепиано вылечить и вызвала настройщика.
Договорённое время было сегодня в 12 утра. Ложась вчера спать, я предвкушала мою любимую субботу, и как мы выспимся, будем долго завтракать и прочие прелести. То, что мечтам не суждено было сбыться, стало понятно после звонка в дверь в 9.30. Очень громкий дядя, отодвинув меня с прохода, грозно сообщил, что он уже 30 минут стоит под дверью и почему, вообще, ещё не готов чай? Надо сказать, что человек, разбудивший нас в 9.30 в субботу, имеет очень мало шансов завоевать моё расположение, но суровой просьбой о чае он мне даже понравился - видимо, сыграла роль любовь к нестандартному поведению и странным людям. Поэтому мы с Олегом поплелись заваривать чай и приготовились делить с ранним гостем завтрак.
Надо сказать, я очень люблю увлечённых людей - тех, у которых есть в жизни Дело, и они могут говорить о нём часами, с разными оттенками и интонациями, смакуя слова и не очень обращая внимания на реакцию собеседника. Многих такие люди раздражают, но я люблю. Они похожи на хранителей тайны, и, слушая их, ты вроде как становишься к ней причастен. Наш настройщик - как раз из таких. Попивая чаёк и уминая бабушкин осетинский пирог за обе щёки, он возвращал меня на 15 лет назад - в мир музыки, где в большой музыкальной гостиной на стене висели портреты Баха и Пушкина, где пели романсы и танцевали вальс, где каждые выходные ходили в Консерваторию, куда я приходила, как в свою вторую семью и забывала о реальности. Настройщик говорил очень долго - о знаменитом домристе-балалаечнике Сергее Михайловиче Колобкове, руководившем Гнесинкой почти 37 лет, о Генрихе Талаляне, который на 10 лет ввёл в Училище альт в качестве обязательного инструмента для всех музыкантов, наряду с фортепиано, о его ученике Чалышеве, дирижёре, который одинаково хорошо играл почти всём, из чего можно извлекать звук, - от скрипки до тромбона. Потом он перешёл на современных музыкантов, и мы долго говорили о моём любимом Луганском и нелюбимом Мацуеве, с которого «пот градом и ничего» - приятно, когда ты с кем-то одинаково чувствуешь. Мы обсуждали «классическую попсу» типа 40 симфонии Моцарта или Лебединого озера, когда прекрасная музыка становится такой заезженной, что её сложно воспринимать - как сладкая сгущёнка, и «сложную» музыку двух Рихардов - Вагнера и Штрауса, понимание которой сродни решённой математической задачке - получаешь удовлетворение, когда паззл выстраивается в стройную картинку. И ещё он рассказывал, что Бах, оказывается, никогда не расставлял нюансы в партитурах - не было у него никаких «форте» и «пиано», и то, что мы видим сейчас, - придумки исполнителей уже после его смерти. Он говорил о сорок первой, никому не известной, «космической» симфонии Моцарта, о том, что он до дрожи любит Рахманинова, о том, что у нас, в общем, не такой плохой инструмент, судя по звучанию контроктав, и прочее, и прочее…
Вообще, у меня было очень много планов на эту субботу - дел, которые никак не успеешь закончить в рабочие будни. Но я не сделала ничего. Уже почти восемь часов человек из прошлой жизни настраивает у нас в комнате старое фортепиано, перемежая работу мелодиями из моего детства.
Началось всё с того, что в квартире, куда мы переехали, осталось от прошлой жизни моего свёкра, неплохо играющего на рояле, старое фортепиано - тяжёлое, чёрное, с подсвечниками по бокам и пожелтевшими клавишами. Выяснилось, что оно совершило путешествие в начале XX века из одной империи в другую - неразвалившейся ещё Германской в революционную Российскую. Потом оно кочевало по советским фабрикам, где его изрядно подпортили, пока не попало в дом родителей моего мужа, куда его, чертыхаясь и матерясь по пути на 11 этаж, втащили двое грузчиков. Лет 15 назад семья переехала, и фортепиано сдавалось вместе с квартирой до тех пор, пока не произошло возвращение к истокам, и мы с Олегом не заселились в квартиру, где его родители начинали совместную московскую жизнь вместе со старым фортепиано. В свете назревшего ремонта мама мужа несколько раз порывалась вынести старого, вконец расстроенного и рассохшегося друга на помойку и купить вместо него шкаф, но во мне, видимо, взыграло музыкальное детство, и я грудью бросилась на его защиту, проигнорировав своё обычное свойство выкидывать всё, у чего срок годности истёк больше, чем на один день. Я решила фортепиано вылечить и вызвала настройщика.
Договорённое время было сегодня в 12 утра. Ложась вчера спать, я предвкушала мою любимую субботу, и как мы выспимся, будем долго завтракать и прочие прелести. То, что мечтам не суждено было сбыться, стало понятно после звонка в дверь в 9.30. Очень громкий дядя, отодвинув меня с прохода, грозно сообщил, что он уже 30 минут стоит под дверью и почему, вообще, ещё не готов чай? Надо сказать, что человек, разбудивший нас в 9.30 в субботу, имеет очень мало шансов завоевать моё расположение, но суровой просьбой о чае он мне даже понравился - видимо, сыграла роль любовь к нестандартному поведению и странным людям. Поэтому мы с Олегом поплелись заваривать чай и приготовились делить с ранним гостем завтрак.
Надо сказать, я очень люблю увлечённых людей - тех, у которых есть в жизни Дело, и они могут говорить о нём часами, с разными оттенками и интонациями, смакуя слова и не очень обращая внимания на реакцию собеседника. Многих такие люди раздражают, но я люблю. Они похожи на хранителей тайны, и, слушая их, ты вроде как становишься к ней причастен. Наш настройщик - как раз из таких. Попивая чаёк и уминая бабушкин осетинский пирог за обе щёки, он возвращал меня на 15 лет назад - в мир музыки, где в большой музыкальной гостиной на стене висели портреты Баха и Пушкина, где пели романсы и танцевали вальс, где каждые выходные ходили в Консерваторию, куда я приходила, как в свою вторую семью и забывала о реальности. Настройщик говорил очень долго - о знаменитом домристе-балалаечнике Сергее Михайловиче Колобкове, руководившем Гнесинкой почти 37 лет, о Генрихе Талаляне, который на 10 лет ввёл в Училище альт в качестве обязательного инструмента для всех музыкантов, наряду с фортепиано, о его ученике Чалышеве, дирижёре, который одинаково хорошо играл почти всём, из чего можно извлекать звук, - от скрипки до тромбона. Потом он перешёл на современных музыкантов, и мы долго говорили о моём любимом Луганском и нелюбимом Мацуеве, с которого «пот градом и ничего» - приятно, когда ты с кем-то одинаково чувствуешь. Мы обсуждали «классическую попсу» типа 40 симфонии Моцарта или Лебединого озера, когда прекрасная музыка становится такой заезженной, что её сложно воспринимать - как сладкая сгущёнка, и «сложную» музыку двух Рихардов - Вагнера и Штрауса, понимание которой сродни решённой математической задачке - получаешь удовлетворение, когда паззл выстраивается в стройную картинку. И ещё он рассказывал, что Бах, оказывается, никогда не расставлял нюансы в партитурах - не было у него никаких «форте» и «пиано», и то, что мы видим сейчас, - придумки исполнителей уже после его смерти. Он говорил о сорок первой, никому не известной, «космической» симфонии Моцарта, о том, что он до дрожи любит Рахманинова, о том, что у нас, в общем, не такой плохой инструмент, судя по звучанию контроктав, и прочее, и прочее…
Вообще, у меня было очень много планов на эту субботу - дел, которые никак не успеешь закончить в рабочие будни. Но я не сделала ничего. Уже почти восемь часов человек из прошлой жизни настраивает у нас в комнате старое фортепиано, перемежая работу мелодиями из моего детства.