М. Кучерская "Ты была совсем другой"
Прочитано по рекомендации majstavitskaja.
Удивительно ламповая книга. Я безмерно благодарна Вселенной, за уже вторую такую книгу за последние полгода. Причем, если у Фрая ковидный год заякорен чудесами, несбыточными и невозможными, то тут...
Тут иначе. Тут 11 очень разных историй. Очень разных. От легкого, неуловимого фэнтези и моего любимого "то ли было, то ли почудилось" до воспоминаний о детстве и очень трагичных историй о потере близких или убийстве. Но, что их объединяет, это взгляд ребенка, через широко открытые глаза и с верой в чудеса. Или хотя бы робкой надеждой. И - готовностью меняться, под влиянием увиденного,слыша шепот Мира. Без категоричного апломба взрослых, готовых умереть, но не отступить от своей позиции .
И да, эта самая лампа, каких сейчас почти нет- настольная, напоминающая керосинку (у нас такая была), ее мягкий свет и чтение мамой на ночь.
Это такие сказки для взрослых, которые вы прочитаете себе сами, чтоб убаюкаться. Тут не будет сахара и несбыточного, беспричинного волшебства. В которое вы, батенька или матушка, и не поверили бы, в вашем-то возрасте. Тут будет и трагичность, и отчаяние, но каждый раз оно будет перетекать в надежду. "И в лучшее верится". Тут будет плед и чуть сладкое лекарство, которое вы дадите себе сами.
"Голубка" - заглавная повесть, где волшебник-психотерапевт посылает героя гулять, чтобы избавиться от безнадежной, высасывающей, опустошающей любви. Чем-то напомнило мне М. Юденич, там тоже все время сомневаешься: было ли чудо? Или одна психология и ловкость рук? А рецепт, написанный пером на шершавой бумаге- только эффектный трюк? И там много Москвы- для тех, кто ее знает, будет интересно.
"Театр кукол" - просто рассказ про "воскресного папу", ведущего дочь в театр. Но нежные заботливые папы маленьких девочек -моя слабость.
"Тренировки по плаванию" -про избавление от иллюзий и морока. И любовь к мужу, спустя много лет.
"Танцы в камере" - одна из самых трагичных историй, и одновременно - обнадеживающих. Про Гоги, убившего двух девочек, и заслужившего прощение. Так тоже бывает.
"Восьмая" - про искусство, как спасение, когда в людей веры уже нет. Особенно оценят те, кто разбирается в музыке и знают Восьмую симфонию Шостаковича, Баха, Скрябина и Брамса. Или те, кто недавно пережил потерю.
"Паяцы" - про фантасмагорию как сон, или инсценировку фантасмагории. И про то, как не сойти с ума, когда мечта выходит за рамки.
Есть и еще рассказы, но эти -мои любимые.
"Глаза и мордочки моих мальчишек - люблю. Как они прыгают на меня сразу оба. Рыжеволосых с кошачьей зеленью в глазах (это зелень страсти, доктор! она зеленая, все вранье про цвет крови и ее оттенки), автомобили премиум класса, мягкий и мощный звук, с каким они срываются с места, и этот особенный запах очень дорогой машины в салоне. Курнуть под настроение кальян, вдохнуть вкусного дыма, под тихое бурчанье воды, вот нравится, расслабляет, а еще итальянцев эпохи Возрождения, особенно женские портреты, их матовую кожу с сиянием внутри, а еще смешать голливудский боевичок с односолодовым виски в вытянутом стакане вечера - люблю. Незрелые кислые яблоки, кепки из мягкого фетра, в крупную клетку, идеальное сочетание зеленый красный. Стейки medium rare, чтобы трудно, но сочно было жевать. У меня куча слабостей, доктор! Да, Формулу-1, разумеется - когда то вообще не пропускал, но и сейчас, даже после ухода Шумахера из спорта и отчасти жизни, смотрю. Конечно, острота притупилась, да и любимцев нет - все таки любой спорт должен быть очеловечен. Все равно включаю, болею, мчусь, прижатый к земле, вдыхая вонючий дым, слившись с моей умницей в одно упругое тело."
"Вытянуть руки вверх, соединив кисти, как перед нырком в бликующий бирюзовый прямоугольник бассейна, оттолкнуться, как можно сильнее, и спокойно, уверенно прыгнуть вперед, горячим лбом в свежую прохладу, обязательно вниз головой, навстречу влажной московской земле и запахам детства - зацветающих тополей, клейких листков и первых упавших на асфальт березовых сережек, метя точно в центр расходящихся кругами переливов звонка на ручке трехколесного велосипеда, прошибая насквозь облачко детской воркотни у качелей.
Доктор, и так каждый день. Жажда погибнуть. Жажда пропасть на хрен заваливала меня, грызла горло. Тайную ото всех вечерю гибели служили мне белые бутоны неведомых цветков на дворовой клумбе, окруженной ромбиками кирпичей, обсыпанные надутыми почками кусты, тополя и березы. Дымок первой зелени поднимался от алтаря. А жертва? Я. И значит, я обязан решиться. Все было готово, оставалось сделать единственный шаг, упругий прыжок в свободу."
"Над вечереющим городом, над пестрой, сложившей наконец зонты толпой, повеселевшими людьми плывет сотканная из соломин вечерних лучей шляпа. Огромная шляпа, которую можно запросто нахлобучить на кремлевскую башню, движется, делая неторопливые сальто, кувыркается, а потом кружится вокруг собственной оси, точно под музыку, которая слышна ей одной, танцует, сияя теплым, желто оранжевым светом.
Ба! - думаю я. Вечер в шляпе! И она ему необыкновенно к лицу - он сразу же оказывается щеголем накануне лета, легким, неотразимым, текущим на свидание.
Я смотрю на шляпу так пристально, что вечер наконец замечает, я шпионю, я раскрыл его замыслы. В ответ шляпа ослепительно вспыхивает, в глазах бегут огненные кружки, а когда я вновь поднимаю голову, обнаруживаю, что она вытянулась в шутовской островерхий колпак и рассыпается на тысячу золотистых брызг.
Брызги чертят по небу огненные полоски, падают прохожим на плечи, головы, руки, люди улыбаются и не стряхивают их, проявляя деликатность, а скорее всего, просто не замечая, что происходит."
Поделитесь вашими ламповыми книгами?