"Представьте 6 девочек" Л. Томпсон (цитаты)
"Ее сестра Диана Мосли (Хонкс, Бодли, Корд, Нарди), с которой я тоже встречалась, высказалась намного резче: «Бесконечные разговоры о семье Митфорд - тощища смертная, - заявила она, запрокидывая все еще красивую голову в почти беззвучном смехе (так смеялись все девочки Митфорд, словно веселье словами не выразить). - До смерти надоело!»"
"Они рыскали по своим владениям, вечно увлеченные книгой, любовью, животными (нет ни одной фотографии, на которой не красовался бы замечательный пес), с каждым годом становились все краше и все жаднее до жизни: монотонная скука сельского существования оказалась парадоксально мощным стимулом. Не следует представлять себе неразлучную и постоянную шестерку, складывались временные пары и альянсы: Диана и Том, Джессика и Юнити, Дебора и Джессика. Помимо всего прочего, и разница в возрасте мешала им образовать секстет (в котором Том был бы гастролирующим дирижером), но поскольку никакой другой компанией они не располагали, то все время сталкивались друг с другом, выбивая искры, словно кремень об огниво."
"И все же их поведение нельзя назвать заурядным. Опять-таки значимость их поступков поблекла из-за того, что все о них слишком хорошо известно, однако вдумайтесь: да, в ту пору многие другие юные светские создания флиртовали с тем или иным сортом экстремизма, к примеру, их кузину Климентину Митфорд ненадолго ослепил блеск лакированных сапог, но в том-то и особенность сестер Митфорд, что они не флиртовали, они были до конца верны своим убеждениям. И в 1952 году Дебора писала о Джессике: «Ее окаянное дело въелось ей в душу, и она никогда не могла отречься».
Обычно за идеологические крайности хватаются разочарованные мужчины. Бывает, конечно, и с девушками, но при чем тут сестры Митфорд? Стильные, благополучные, представленные ко двору, только и знавшие, что скакать следом за гончими да танцевать в лучших домах Лондона. О юных мятежниках часто говорят, дескать, им-то терять нечего, - и это не всегда справедливо, но уж кому было что терять, так это сестрам Митфорд. Бунтарство лишало их всего - их, нежнокожих отпрысков привилегированного класса. И они были достаточно умны, чтобы это понимать, ведь ум Джессики был острее бритвы, а Диана для отдыха читала Гете (на свадьбу доктор Геббельс подарил ей полное собрание сочинений в розовой телячьей коже)."
"Они были естественны и бесстыдны - не в том смысле, что совершали позорные поступки, хотя Юнити далеко зашла в своей любви к нацизму, нет, точнее будет сказать, что они были избавлены от чувства стыда, наделены блаженной и неуязвимой уверенностью в своей правоте. И о чем бы ни зашла речь, беседовали они все на том же детском языке. Между формой выражения («милый Гитлер», «славный Ленин») и тем, что они совершали, разверзается пропасть. Отрочество Джессики и Юнити, живших в одной комнате и поделивших ее надвое - половина в серпах и молотах, половина в свастиках, - наглядно иллюстрирует отношения сестер Митфорд с политикой: полная искренность, но и непременное желание похвастаться. Покрасоваться перед няней."
"Снобизм, черствость, идиотизм, блуд, бессовестность - в чем только не обвиняли сестер Митфорд, а они встречали любую критику ясной улыбкой и отвечали в свойственной им манере, прямой и упрямой, которая обезоруживала любого противника. У Дианы этот принцип «ни за что не извиняться, ничего не объяснять» развился в неслыханной степени. Трудно себе представить человека, более равнодушного к общественному мнению. «Ненависть посторонних для меня абсолютно ничего не значит, как тебе известно», - писала она Деборе в 2001 году. «Я им восхищалась», - сказала она о Гитлере в радиопередаче «Диски необитаемого острова». Мне она так же спокойно и безмятежно, как говорила почти обо всем, сообщила, что ее муж «был очень хитроумным человеком». Безусловно, Диана была органически неспособна сказать что-либо кроме правды, как она ее видела. Это отчасти упрощало жизнь, но и чудовищно ее осложняло."
"Диана воплощала мистическое и неукротимое начало. Нэнси - беззаконное очарование, возвышенные пустяки, шуточки, используемые для самообороны. («Всегда найдется причина для смеха», - писала она, умирая от рака.)"
"И Нэнси, замечательная Нэнси, создательница митфордианского мифа, наделенная острым умом, романтичностью, цинизмом, счастливым умением радовать читателя каждым поворотом фразы, - когда я впервые, примерно в тринадцать лет, ее прочла, я едва могла поверить (так придавили меня Элиот и Харди), что подобное удовольствие дозволено, что книга может быть не глыбой, а легче вздоха и тем не менее сообщать вечные истины. Мало кто из женщин может устоять перед Нэнси (ее сестрам это удавалось, но это отдельная история). Силуэт от Диора, французские бульдоги, пружинящая энергия, проницательные «глупства», любовь к парижскому остроумию и изяществу семнадцатого века, ее манера обозначать идеальный вечер как «долгие часы улыбок и любезностей» - все это отвечает женской потребности в элегантности посреди неэлегантного века. Но есть и большее: подлинная сущность, повседневная отвага под маской легкомыслия. И ее романы, как и романы Джейн Остин, можно истолковать неверно, в угоду женским фантазиям. Линда Рэдлет знакомится с неотразимым французским герцогом и поселяется в квартире в Шестнадцатом округе; Лиззи Беннет знакомится с грозно-загадочным владельцем великолепного имения, и обеих любят за их Подлинную Сущность… Разумеется, ради такого истолкования придется закрыть глаза на все, что таится в тени этих повествований. В романе «В поисках любви» настойчиво обозначено присутствие смерти, словно кладбище, видное из окна Астхолла. Как и «Гордость и предубеждение», этот роман не забывает предостеречь читательниц, что любовь и счастливая развязка - дело случая, что жизнь коротка и одно неосторожное движение пускает ее под откос.Но вечно пребудет - не только в этой книге, во всем, что написано Нэнси, - ее ясная утвердительность. Ее интонация - это призвук счастья, здорового юмора."
"Сам факт, что сестры Митфорд обладали неотразимым шармом, тоже не уникален. Многие в этом круге знали, как очаровать собеседника, - этим искусством владели и Диана Купер, и лорд Бернере, и сэр Гарольд Эктон и, на более зловещий лад, Вайолет Хаммерсли. Это естественное качество высшего класса, имевшего достаточно досуга, чтобы плести свою эфемерную паутину, и достаточно уверенности в себе, чтобы преодолевать сопротивление. “Сливочный английский шарм”, как выразился Ивлин Во, увековечивший его в “Возвращении в Брайдсхед”, потоками изливался в общество, и умиротворяя и отравляя его.
И это, пожалуй, самый поразительный аспект в совокупном митфордианском образе: этот образ услаждает, он завораживает - и в то же время включает в себя так много вовсе не очаровательного. Или это снова действие шарма, которое вынуждает закрывать глаза на иные, смертоносные симпатии девочек Митфорд?
С другой стороны, сестры были объектами сатиры, и современники-комедиографы состязались в остроумии на их счет. В шоу Би-би-си-2 “Люди Беллами”16 две актрисы, состарившиеся копии Джессики и Дианы, сидят в гостиной под портретами Сталина и Гитлера и они великолепно воспроизводят “лепет” Митфордов: “Сталин, он был ужасно привлекательный. Эти замечательные мужицкие усы… до невозможности сексуально!” - “Фуффи - о, я звала фюрера Фуффи, милый мой Фуффи, - его так неправильно поняли…” Нельзя сказать, чтобы эти шутки свидетельствовали о сильной любви к “девочкам Митфорд”, но ведь “девочки” и не внушали к себе любовь: понятно, что они вовсе не белые и пушистые. Шутка в первую очередь адресована нам, тем, кто восхищается поклонницами смертоносных идеологий."
"Казалось бы, настала пора для полной женской уверенности: мужчины вынуждены ходить вокруг нас на цыпочках, почтительно; современная культура убеждает, что мы можем выбрать себе любой путь в жизни; книги советуют ценить в себе все изъяны, однако стремиться при этом к совершенству… и все это нисколько не ободряет, скорее наоборот. Женщины оказались словно в гермокабине, постоянно должны быть настороже, особенно присматриваться к тому, как живут другие женщины - не лучше ли, чем ты сама. Может быть, нужно печь печенье или создать международную компанию? Внешне походить на лауреатку “Оскара” или, напротив, восстать против тирании заботы о внешности? Сбривать волосы по всему телу или помещать в твиттере фотографии бунтарских подмышек? Стать домашней богиней, сладкой мамочкой, альфа-самкой, префеминистской, феминисткой, постфеминисткой, феминисткой, но из тех, кто не против подтяжки лица?.. Хаос.
Казалось бы, ответ прост: будь собой. Но ведь так трудно понять, кто ты. Вот почему нас околдовывают Митфорды, столь уверенные в любом своем выборе, даже безумном.
Они бестрепетны, избавлены от сомнений. И этого состояния нам сегодня не достичь. Дело не в деньгах - в доме сестер Митфорд хватало вещей, но их приходилось продавать - и не только в принадлежности к привилегированному кругу, привилегии лишь смягчают удары судьбы. Побег Джессики, публичный позор Юнити и Дианы, распад семьи, выкидыши, болезни, утраты - о Митфордах можно было бы снять мыльную оперу с постоянными драмами, и сестры обладали жизненной устойчивостью матриархов этого жанра. Что бы ни случилось, они принимали это с ясным челом."
"Или вот Нэнси обсуждает на смертном одре с Деборой свое наследство: “Мы животики надорвали, хохоча над завещанием”. Дебора, потерявшая в родах третьего ребенка, сообщает, что деревенская повитуха титуловала ее “миледи” “в самые непристойные моменты”. А Диана заявляет, что секс, из-за которого столько шума, не сложнее батончика “Марса”.
"Эти трое обладали живым умом, и тот факт, что они сохранили его и в зрелые годы, служит доводом в пользу простейшей системы образования: научите детей читать, впустите их в обширную библиотеку вроде той, какую собрал Берти, а дальше пусть сами. Разумеется, этот метод (вообще-то полная противоположность “системе”) оставил серьезные пробелы в знаниях, но самое важное было сделано - дети захотели учиться."
"Если верить Деборе, сестры то и дело жаловались ей на мать, но ей самой, как младшей, было проще. Например, с двенадцати лет ее отпускали на охоту одну. “Хорошо леди Ридсдейл, - заметила как-то другая мать семейства. - У нее еще пять дочерей, если что и случится с Дебо, невелика беда…”
"Это качество подкреплялось и поведением Дианы, далеким от манер обычной “красавицы”. Одевалась она, за исключением нескольких лет в первом браке, без шика, имела грацию балерины и была свободна от манерности, свойственной хорошеньким женщинам. Казалось, она лишена тщеславия и кокетства. Но она понимала, как выглядит, и, при всем спокойствии сфинкса, прямо-таки излучала чувственность. Электрические разряды ощутимо трещали вокруг нее. До чего же смущали всех, и мужчин и женщин, ее энергичная безмятежность, ее тепло и ее холодок, ее превосходный ум и телесное совершенство, - и разве не естественно было ей увериться, что она может делать все, что захочет, и все будет правильно? Эллё был лишь первым в непрерывной череде побед, и она это знала с самого начала."
"Прекрасного принца все не было, а при отсутствии жениха девушка - даже самая привлекательная - оставалась, как тогда считалось, на мели. В 1927-м Нэнси поступила в школу изящных искусств Слейда - в очередной раз выдержав схватку с родителями - и писала Тому (это уже похоже на отчаяние): если она выставит свои картины в Париже, “семья больше не сможет на меня давить”. Пожалуй, в ее возрасте уже странно так воспринимать родителей, но без денег и мужа Нэнси не имела реального выхода - работа не рассматривалась в качестве мыслимого варианта. Во время не слишком успешной учебы в Слейде Нэнси снимала комнату в пансионе в Южном Кенсингтоне и продержалась там меньше месяца. Она понятия не имела, как самостоятельно жить и вести собственное хозяйство, и ей это не понравилось. Ее страсть к свободе ограничивалась довольно тесными рамками.
Возможно, в эту пору затянувшегося девичества - Нэнси три сезона выезжала в свет по всем правилам, а всего провела “в поисках” одиннадцать лет - она стремилась именно к такому напряжению между мятежом и рамками, это вполне писательский подход, хотя сама Нэнси еще не сознавала в себе талант.
На самом деле все сестры (и в особенности Диана и Дебора) справлялись с мужчинами лучше, чем Нэнси. Конечно, когда среди мужчин оказывается Адольф Гитлер, напрашивается мысль, что без такого дара девушке только лучше, - и все же поразительно, как Юнити умела разговаривать с Гитлером, которого в родной стране считали полубогом, и разговаривать с ним как с мужчиной. Отчасти сказывалась митфордская самоуверенность - но и женский инстинкт тоже."
"Главным врагом Нэнси был, конечно, ее ум, который в тот или иной момент отпугивал почти всех знакомых мужчин (достойное исключение - ее брат и Ивлин Во). Вероятно, это сказалось бы даже сегодня: несмотря на феминизм, женский ум все еще наиболее приемлем, когда женщина изрекает общепринятые истины или каким-то образом подстраивается под типаж. Живой, порой смертельно острый ум Нэнси чересчур выделялся, и потому у нее отсутствовал малейший шанс расцвести в кругу мужчин ее поколения. Они кое-как мирились с мозгами Дианы, поскольку эти мозги прятались в теле богини, а кроме того, Диана знала, когда и как показать себя, а когда затаиться. У Нэнси острота проделывала мгновенный путь от ума до языка - и к черту последствия."
"И если бы Нэнси действительно хотела замуж, если б это было ее глубочайшим искренним желанием, то зачем же - примерно в ту пору, когда взялась за перо, - она вздумала влюбиться в Хэмиша Сент-Клер-Эрскина?
Конечно, она уверяла всех, и в первую очередь себя, что они с Хэмишем (вторым сыном графа Росслина) скоро поженятся. Когда Хэмиш вернется из Оксфорда, когда будут деньги, когда родители перестанут противиться, когда Хэмиш покончит с гомосексуализмом… Последнее никогда не произносилось вслух, хотя все признаки были налицо. Том Митфорд имел с Хэмишем связь в Итоне, и хотя ее брат теперь гонялся за девушками - и это внушало ей надежду, - Хэмиш признался Нэнси, что “едва ли когда-нибудь настроится спать с женщиной”.
Нэнси вовсе не первая девушка, влюбившаяся в гомосексуала, но странно, что при своем уме она так долго тешила себя иллюзией, будто сможет выйти за него замуж.
Правда, именно из-за своего ума она и оказалась заложницей этих отношений, всецело из области фантазии. Как многие умненькие девушки, она обитала преимущественно в собственном воображении, там происходило все, что представляло для нее наибольший интерес, а от банальной реальности держалась в стороне".
"Они рыскали по своим владениям, вечно увлеченные книгой, любовью, животными (нет ни одной фотографии, на которой не красовался бы замечательный пес), с каждым годом становились все краше и все жаднее до жизни: монотонная скука сельского существования оказалась парадоксально мощным стимулом. Не следует представлять себе неразлучную и постоянную шестерку, складывались временные пары и альянсы: Диана и Том, Джессика и Юнити, Дебора и Джессика. Помимо всего прочего, и разница в возрасте мешала им образовать секстет (в котором Том был бы гастролирующим дирижером), но поскольку никакой другой компанией они не располагали, то все время сталкивались друг с другом, выбивая искры, словно кремень об огниво."
"И все же их поведение нельзя назвать заурядным. Опять-таки значимость их поступков поблекла из-за того, что все о них слишком хорошо известно, однако вдумайтесь: да, в ту пору многие другие юные светские создания флиртовали с тем или иным сортом экстремизма, к примеру, их кузину Климентину Митфорд ненадолго ослепил блеск лакированных сапог, но в том-то и особенность сестер Митфорд, что они не флиртовали, они были до конца верны своим убеждениям. И в 1952 году Дебора писала о Джессике: «Ее окаянное дело въелось ей в душу, и она никогда не могла отречься».
Обычно за идеологические крайности хватаются разочарованные мужчины. Бывает, конечно, и с девушками, но при чем тут сестры Митфорд? Стильные, благополучные, представленные ко двору, только и знавшие, что скакать следом за гончими да танцевать в лучших домах Лондона. О юных мятежниках часто говорят, дескать, им-то терять нечего, - и это не всегда справедливо, но уж кому было что терять, так это сестрам Митфорд. Бунтарство лишало их всего - их, нежнокожих отпрысков привилегированного класса. И они были достаточно умны, чтобы это понимать, ведь ум Джессики был острее бритвы, а Диана для отдыха читала Гете (на свадьбу доктор Геббельс подарил ей полное собрание сочинений в розовой телячьей коже)."
"Они были естественны и бесстыдны - не в том смысле, что совершали позорные поступки, хотя Юнити далеко зашла в своей любви к нацизму, нет, точнее будет сказать, что они были избавлены от чувства стыда, наделены блаженной и неуязвимой уверенностью в своей правоте. И о чем бы ни зашла речь, беседовали они все на том же детском языке. Между формой выражения («милый Гитлер», «славный Ленин») и тем, что они совершали, разверзается пропасть. Отрочество Джессики и Юнити, живших в одной комнате и поделивших ее надвое - половина в серпах и молотах, половина в свастиках, - наглядно иллюстрирует отношения сестер Митфорд с политикой: полная искренность, но и непременное желание похвастаться. Покрасоваться перед няней."
"Снобизм, черствость, идиотизм, блуд, бессовестность - в чем только не обвиняли сестер Митфорд, а они встречали любую критику ясной улыбкой и отвечали в свойственной им манере, прямой и упрямой, которая обезоруживала любого противника. У Дианы этот принцип «ни за что не извиняться, ничего не объяснять» развился в неслыханной степени. Трудно себе представить человека, более равнодушного к общественному мнению. «Ненависть посторонних для меня абсолютно ничего не значит, как тебе известно», - писала она Деборе в 2001 году. «Я им восхищалась», - сказала она о Гитлере в радиопередаче «Диски необитаемого острова». Мне она так же спокойно и безмятежно, как говорила почти обо всем, сообщила, что ее муж «был очень хитроумным человеком». Безусловно, Диана была органически неспособна сказать что-либо кроме правды, как она ее видела. Это отчасти упрощало жизнь, но и чудовищно ее осложняло."
"Диана воплощала мистическое и неукротимое начало. Нэнси - беззаконное очарование, возвышенные пустяки, шуточки, используемые для самообороны. («Всегда найдется причина для смеха», - писала она, умирая от рака.)"
"И Нэнси, замечательная Нэнси, создательница митфордианского мифа, наделенная острым умом, романтичностью, цинизмом, счастливым умением радовать читателя каждым поворотом фразы, - когда я впервые, примерно в тринадцать лет, ее прочла, я едва могла поверить (так придавили меня Элиот и Харди), что подобное удовольствие дозволено, что книга может быть не глыбой, а легче вздоха и тем не менее сообщать вечные истины. Мало кто из женщин может устоять перед Нэнси (ее сестрам это удавалось, но это отдельная история). Силуэт от Диора, французские бульдоги, пружинящая энергия, проницательные «глупства», любовь к парижскому остроумию и изяществу семнадцатого века, ее манера обозначать идеальный вечер как «долгие часы улыбок и любезностей» - все это отвечает женской потребности в элегантности посреди неэлегантного века. Но есть и большее: подлинная сущность, повседневная отвага под маской легкомыслия. И ее романы, как и романы Джейн Остин, можно истолковать неверно, в угоду женским фантазиям. Линда Рэдлет знакомится с неотразимым французским герцогом и поселяется в квартире в Шестнадцатом округе; Лиззи Беннет знакомится с грозно-загадочным владельцем великолепного имения, и обеих любят за их Подлинную Сущность… Разумеется, ради такого истолкования придется закрыть глаза на все, что таится в тени этих повествований. В романе «В поисках любви» настойчиво обозначено присутствие смерти, словно кладбище, видное из окна Астхолла. Как и «Гордость и предубеждение», этот роман не забывает предостеречь читательниц, что любовь и счастливая развязка - дело случая, что жизнь коротка и одно неосторожное движение пускает ее под откос.Но вечно пребудет - не только в этой книге, во всем, что написано Нэнси, - ее ясная утвердительность. Ее интонация - это призвук счастья, здорового юмора."
"Сам факт, что сестры Митфорд обладали неотразимым шармом, тоже не уникален. Многие в этом круге знали, как очаровать собеседника, - этим искусством владели и Диана Купер, и лорд Бернере, и сэр Гарольд Эктон и, на более зловещий лад, Вайолет Хаммерсли. Это естественное качество высшего класса, имевшего достаточно досуга, чтобы плести свою эфемерную паутину, и достаточно уверенности в себе, чтобы преодолевать сопротивление. “Сливочный английский шарм”, как выразился Ивлин Во, увековечивший его в “Возвращении в Брайдсхед”, потоками изливался в общество, и умиротворяя и отравляя его.
И это, пожалуй, самый поразительный аспект в совокупном митфордианском образе: этот образ услаждает, он завораживает - и в то же время включает в себя так много вовсе не очаровательного. Или это снова действие шарма, которое вынуждает закрывать глаза на иные, смертоносные симпатии девочек Митфорд?
С другой стороны, сестры были объектами сатиры, и современники-комедиографы состязались в остроумии на их счет. В шоу Би-би-си-2 “Люди Беллами”16 две актрисы, состарившиеся копии Джессики и Дианы, сидят в гостиной под портретами Сталина и Гитлера и они великолепно воспроизводят “лепет” Митфордов: “Сталин, он был ужасно привлекательный. Эти замечательные мужицкие усы… до невозможности сексуально!” - “Фуффи - о, я звала фюрера Фуффи, милый мой Фуффи, - его так неправильно поняли…” Нельзя сказать, чтобы эти шутки свидетельствовали о сильной любви к “девочкам Митфорд”, но ведь “девочки” и не внушали к себе любовь: понятно, что они вовсе не белые и пушистые. Шутка в первую очередь адресована нам, тем, кто восхищается поклонницами смертоносных идеологий."
"Казалось бы, настала пора для полной женской уверенности: мужчины вынуждены ходить вокруг нас на цыпочках, почтительно; современная культура убеждает, что мы можем выбрать себе любой путь в жизни; книги советуют ценить в себе все изъяны, однако стремиться при этом к совершенству… и все это нисколько не ободряет, скорее наоборот. Женщины оказались словно в гермокабине, постоянно должны быть настороже, особенно присматриваться к тому, как живут другие женщины - не лучше ли, чем ты сама. Может быть, нужно печь печенье или создать международную компанию? Внешне походить на лауреатку “Оскара” или, напротив, восстать против тирании заботы о внешности? Сбривать волосы по всему телу или помещать в твиттере фотографии бунтарских подмышек? Стать домашней богиней, сладкой мамочкой, альфа-самкой, префеминистской, феминисткой, постфеминисткой, феминисткой, но из тех, кто не против подтяжки лица?.. Хаос.
Казалось бы, ответ прост: будь собой. Но ведь так трудно понять, кто ты. Вот почему нас околдовывают Митфорды, столь уверенные в любом своем выборе, даже безумном.
Они бестрепетны, избавлены от сомнений. И этого состояния нам сегодня не достичь. Дело не в деньгах - в доме сестер Митфорд хватало вещей, но их приходилось продавать - и не только в принадлежности к привилегированному кругу, привилегии лишь смягчают удары судьбы. Побег Джессики, публичный позор Юнити и Дианы, распад семьи, выкидыши, болезни, утраты - о Митфордах можно было бы снять мыльную оперу с постоянными драмами, и сестры обладали жизненной устойчивостью матриархов этого жанра. Что бы ни случилось, они принимали это с ясным челом."
"Или вот Нэнси обсуждает на смертном одре с Деборой свое наследство: “Мы животики надорвали, хохоча над завещанием”. Дебора, потерявшая в родах третьего ребенка, сообщает, что деревенская повитуха титуловала ее “миледи” “в самые непристойные моменты”. А Диана заявляет, что секс, из-за которого столько шума, не сложнее батончика “Марса”.
"Эти трое обладали живым умом, и тот факт, что они сохранили его и в зрелые годы, служит доводом в пользу простейшей системы образования: научите детей читать, впустите их в обширную библиотеку вроде той, какую собрал Берти, а дальше пусть сами. Разумеется, этот метод (вообще-то полная противоположность “системе”) оставил серьезные пробелы в знаниях, но самое важное было сделано - дети захотели учиться."
"Если верить Деборе, сестры то и дело жаловались ей на мать, но ей самой, как младшей, было проще. Например, с двенадцати лет ее отпускали на охоту одну. “Хорошо леди Ридсдейл, - заметила как-то другая мать семейства. - У нее еще пять дочерей, если что и случится с Дебо, невелика беда…”
"Это качество подкреплялось и поведением Дианы, далеким от манер обычной “красавицы”. Одевалась она, за исключением нескольких лет в первом браке, без шика, имела грацию балерины и была свободна от манерности, свойственной хорошеньким женщинам. Казалось, она лишена тщеславия и кокетства. Но она понимала, как выглядит, и, при всем спокойствии сфинкса, прямо-таки излучала чувственность. Электрические разряды ощутимо трещали вокруг нее. До чего же смущали всех, и мужчин и женщин, ее энергичная безмятежность, ее тепло и ее холодок, ее превосходный ум и телесное совершенство, - и разве не естественно было ей увериться, что она может делать все, что захочет, и все будет правильно? Эллё был лишь первым в непрерывной череде побед, и она это знала с самого начала."
"Прекрасного принца все не было, а при отсутствии жениха девушка - даже самая привлекательная - оставалась, как тогда считалось, на мели. В 1927-м Нэнси поступила в школу изящных искусств Слейда - в очередной раз выдержав схватку с родителями - и писала Тому (это уже похоже на отчаяние): если она выставит свои картины в Париже, “семья больше не сможет на меня давить”. Пожалуй, в ее возрасте уже странно так воспринимать родителей, но без денег и мужа Нэнси не имела реального выхода - работа не рассматривалась в качестве мыслимого варианта. Во время не слишком успешной учебы в Слейде Нэнси снимала комнату в пансионе в Южном Кенсингтоне и продержалась там меньше месяца. Она понятия не имела, как самостоятельно жить и вести собственное хозяйство, и ей это не понравилось. Ее страсть к свободе ограничивалась довольно тесными рамками.
Возможно, в эту пору затянувшегося девичества - Нэнси три сезона выезжала в свет по всем правилам, а всего провела “в поисках” одиннадцать лет - она стремилась именно к такому напряжению между мятежом и рамками, это вполне писательский подход, хотя сама Нэнси еще не сознавала в себе талант.
На самом деле все сестры (и в особенности Диана и Дебора) справлялись с мужчинами лучше, чем Нэнси. Конечно, когда среди мужчин оказывается Адольф Гитлер, напрашивается мысль, что без такого дара девушке только лучше, - и все же поразительно, как Юнити умела разговаривать с Гитлером, которого в родной стране считали полубогом, и разговаривать с ним как с мужчиной. Отчасти сказывалась митфордская самоуверенность - но и женский инстинкт тоже."
"Главным врагом Нэнси был, конечно, ее ум, который в тот или иной момент отпугивал почти всех знакомых мужчин (достойное исключение - ее брат и Ивлин Во). Вероятно, это сказалось бы даже сегодня: несмотря на феминизм, женский ум все еще наиболее приемлем, когда женщина изрекает общепринятые истины или каким-то образом подстраивается под типаж. Живой, порой смертельно острый ум Нэнси чересчур выделялся, и потому у нее отсутствовал малейший шанс расцвести в кругу мужчин ее поколения. Они кое-как мирились с мозгами Дианы, поскольку эти мозги прятались в теле богини, а кроме того, Диана знала, когда и как показать себя, а когда затаиться. У Нэнси острота проделывала мгновенный путь от ума до языка - и к черту последствия."
"И если бы Нэнси действительно хотела замуж, если б это было ее глубочайшим искренним желанием, то зачем же - примерно в ту пору, когда взялась за перо, - она вздумала влюбиться в Хэмиша Сент-Клер-Эрскина?
Конечно, она уверяла всех, и в первую очередь себя, что они с Хэмишем (вторым сыном графа Росслина) скоро поженятся. Когда Хэмиш вернется из Оксфорда, когда будут деньги, когда родители перестанут противиться, когда Хэмиш покончит с гомосексуализмом… Последнее никогда не произносилось вслух, хотя все признаки были налицо. Том Митфорд имел с Хэмишем связь в Итоне, и хотя ее брат теперь гонялся за девушками - и это внушало ей надежду, - Хэмиш признался Нэнси, что “едва ли когда-нибудь настроится спать с женщиной”.
Нэнси вовсе не первая девушка, влюбившаяся в гомосексуала, но странно, что при своем уме она так долго тешила себя иллюзией, будто сможет выйти за него замуж.
Правда, именно из-за своего ума она и оказалась заложницей этих отношений, всецело из области фантазии. Как многие умненькие девушки, она обитала преимущественно в собственном воображении, там происходило все, что представляло для нее наибольший интерес, а от банальной реальности держалась в стороне".