(no subject)
Понемногу притупилась острота печальных размышлений о незадавшейся жизни, и Сергей Петрович стал привыкать к тому, что он обыкновенный, неумный и неоригинальный человек. Мозг Сергея Петровича стоял на той грани, которая отделяет глупость от ума и откуда одинаково хорошо видно в обе стороны: можно созерцать и высшее благородство могучего интеллекта и понимать, какое счастье дает он своему обладателю, и видеть жалкую низость самодовольной глупости, счастливой за толстыми черепными стенами, неуязвимой, как в крепости.
Л. Андреев. Рассказ о Сергее Петровиче.
Хорошо, что мы не проходили в школе Андреева. Непременно, потому что, при склонности нашей учительницы по литературе к оригинальности мы бы изучали не хрестоматийный “Рассказ о семи повешенных” об абсурде смерти, а гораздо более серьезный “Рассказ о Сергее Петровиче” об абсурде жизни. В классе было хорошо известно мое увлечение Ницше. Однажды, во время беседы с учительницей по немецкому мне нужно было назвать какую-нибудь книгу, которую я прочел, и я назвал ту, заглавие которой знал на немецком, это был “Так говорил Заратустра”. Немка, Ницше, конечно, не читавшая, но прекрасно в нем разбиравшаяся, решила то ли наставить меня на путь истинный, то ли, что более вероятно, обличить перед сверстниками, чуть не на каждом занятии называла меня ницшеанцем, и, случалось, в лучших традициях советской школы, ловила меня за пуговицу и кричала на весь класс: “А ну-ка, расскажи-ка нам позитивные (да-да - А.С.) стороны философии Ницше! Быстро!” Словом, во мне бы непременно узнали Сергея Петровича, и мне, чтобы не умереть со стыда, пришлось бы доказать, что я тоже не трус и воплотить в жизнь свои планы на самоубийство. Словом, то, что мы не проходили Андреева, спасло мне жизнь.
Л.Андреев прекрасен, как и вся проза Серебрянного Века, которую мне посчастливилось пока прочитать. Очень жаль, что читать всё это почти уже и некому. Двухтомник Андреева я купил с рук, женщина продавшая его мне, передала его со словами «Вот ваш Андрей Леонидов”.
Л. Андреев. Рассказ о Сергее Петровиче.
Хорошо, что мы не проходили в школе Андреева. Непременно, потому что, при склонности нашей учительницы по литературе к оригинальности мы бы изучали не хрестоматийный “Рассказ о семи повешенных” об абсурде смерти, а гораздо более серьезный “Рассказ о Сергее Петровиче” об абсурде жизни. В классе было хорошо известно мое увлечение Ницше. Однажды, во время беседы с учительницей по немецкому мне нужно было назвать какую-нибудь книгу, которую я прочел, и я назвал ту, заглавие которой знал на немецком, это был “Так говорил Заратустра”. Немка, Ницше, конечно, не читавшая, но прекрасно в нем разбиравшаяся, решила то ли наставить меня на путь истинный, то ли, что более вероятно, обличить перед сверстниками, чуть не на каждом занятии называла меня ницшеанцем, и, случалось, в лучших традициях советской школы, ловила меня за пуговицу и кричала на весь класс: “А ну-ка, расскажи-ка нам позитивные (да-да - А.С.) стороны философии Ницше! Быстро!” Словом, во мне бы непременно узнали Сергея Петровича, и мне, чтобы не умереть со стыда, пришлось бы доказать, что я тоже не трус и воплотить в жизнь свои планы на самоубийство. Словом, то, что мы не проходили Андреева, спасло мне жизнь.
Л.Андреев прекрасен, как и вся проза Серебрянного Века, которую мне посчастливилось пока прочитать. Очень жаль, что читать всё это почти уже и некому. Двухтомник Андреева я купил с рук, женщина продавшая его мне, передала его со словами «Вот ваш Андрей Леонидов”.