Заклинатель осени
Странный рогатый человек прилип к снегу. То ли сам добровольно прирос. Ходит, стоя на месте, рогами своими изящными, ветвистыми, из сторону в сторону вертит, звук какой то монотонный издает, и весь инеем покрытый. А в глазах отражения. Одно отражение. Второе отражение, третье… и ни одно не задерживается, все вспархивают, улетают, некоторые растворяются в тихом ночном небе, некоторые долетают до места назначения, а человек не смотрит даже. Стоит, головой качает, поет, отражения выпускает из глаз, рогами вертит из стороны в сторону…
Когда выпущенных отражений становится слишком много, человек на секунду замедляет качания головы, и смаргивает в ту же секунду леденеющую слезинку, которая вначале скатывается, потом просто падает к ногам, обутым в старые, изношенные, удобные, толстые и очень теплые сапоги из шкуры приятного серого оттенка. А там их куча уже целая, сверкающая, таинственная, драгоценная, переливающаяся светом, цветом, холодом. Каждая такая слезинка бесценна, не оплатить ее никому, никогда, ничем.
И продолжает, раскачиваясь, ходить, стоя на месте, издавая свои гортанные, заунывные, монотонные, глухие звуки. А потом поднимает свои сильные, добрые, огрубевшие, очень уютные, не чистые руки, с черными следами грязи вокруг ногтей, и сдувает что-то с рук своих по всем направлениям…
И расходясь волнами, это что-то вплетается в пространство, танцуя с ним, сливаясь с ним. Превращается в первый утренний пар изо рта, вымораживает из листьев зелень, спускает небо поближе к земле, окрашивая его в более густые, чернильные цвета, окутывая мир. И очень нежно, бережно, медленно, трепетно готовя мир к покою и отдохновению зимы, как мать, которая укладывает в колыбель свое накормленное, спящее, розовощекое дитя.
Осень уже.
Когда выпущенных отражений становится слишком много, человек на секунду замедляет качания головы, и смаргивает в ту же секунду леденеющую слезинку, которая вначале скатывается, потом просто падает к ногам, обутым в старые, изношенные, удобные, толстые и очень теплые сапоги из шкуры приятного серого оттенка. А там их куча уже целая, сверкающая, таинственная, драгоценная, переливающаяся светом, цветом, холодом. Каждая такая слезинка бесценна, не оплатить ее никому, никогда, ничем.
И продолжает, раскачиваясь, ходить, стоя на месте, издавая свои гортанные, заунывные, монотонные, глухие звуки. А потом поднимает свои сильные, добрые, огрубевшие, очень уютные, не чистые руки, с черными следами грязи вокруг ногтей, и сдувает что-то с рук своих по всем направлениям…
И расходясь волнами, это что-то вплетается в пространство, танцуя с ним, сливаясь с ним. Превращается в первый утренний пар изо рта, вымораживает из листьев зелень, спускает небо поближе к земле, окрашивая его в более густые, чернильные цвета, окутывая мир. И очень нежно, бережно, медленно, трепетно готовя мир к покою и отдохновению зимы, как мать, которая укладывает в колыбель свое накормленное, спящее, розовощекое дитя.
Осень уже.