наброски
Солнце, жара, зелень, глубокая тень огромных ив, запахи цветов, страшные грозы.
Это внешнее, что встает перед глазами, когда думаю о деревне.
А что было внутри? Ощущение тайны.
Недалеко от нас жила одна старушка, дети про нее говорили «ведьма». Видели мы ее сидящей на скамеечке возле дома, одета во все черное, с клюкой, сгорбленная. Мимо ее дома прокрадывались или пробегали бегом. Как-то возвращались с поля, нарвав цветов ромашки, она подозвала нас, говорит: «девочки, да это же «вороний глаз», а не ромашка, выбросьте его». Вот и все мои воспоминания о ней, звали ее Калиниха.
Много лет спустя, спросила бабушку об этой старушке, и вот что узнала:
Оказывается, она была староверкой, и в праздничные дни к ней съезжался народ со всех деревень, подводы до нашего дома стояли. Добрая была, никому зла не делала и не желала, по деревне о ней только хорошее говорили. Дожила она по-моему лет до 94 или даже больше. Вот такая вот «ведьма» оказалась…
Это внешнее, что встает перед глазами, когда думаю о деревне.
А что было внутри? Ощущение тайны.
Недалеко от нас жила одна старушка, дети про нее говорили «ведьма». Видели мы ее сидящей на скамеечке возле дома, одета во все черное, с клюкой, сгорбленная. Мимо ее дома прокрадывались или пробегали бегом. Как-то возвращались с поля, нарвав цветов ромашки, она подозвала нас, говорит: «девочки, да это же «вороний глаз», а не ромашка, выбросьте его». Вот и все мои воспоминания о ней, звали ее Калиниха.
Много лет спустя, спросила бабушку об этой старушке, и вот что узнала:
Оказывается, она была староверкой, и в праздничные дни к ней съезжался народ со всех деревень, подводы до нашего дома стояли. Добрая была, никому зла не делала и не желала, по деревне о ней только хорошее говорили. Дожила она по-моему лет до 94 или даже больше. Вот такая вот «ведьма» оказалась…