Сказитель.
В последние дни уходящего года, скайп-сессией с hloflo, закончились мои многолетние поиски своего пути. Улеглись эмоции и мысли, очистился горизонт. Наступила тишина и ясность, какая бывает только после сильного ненастья. И хотя кругом еще завалы «из сломаных веток, песка и прочего мусора», но из-под всего этого уже проглядывает дорога, когда-то потерянная мной и теперь вновь обретенная. Спасибо Валь!
И чтобы отметить это событие, я следующую свою сказку посвещаю себе. Пусть висит она здесь и напоминает мне, как легко потерять себя и как трудно потом вновь обрести. Спасибо всем, кто вольно или невольно содействовал мне в этом процессе.
Детство не вернешь назад, как бы этого не хотелось. Теплые, беззаботные деньки расстворились в туманной дымке прошлого и только запахи остались прежними - запахи пыльной листвы, мятой травы, влажной земли от болотистого луга и хмеля - от зеленых лиан на старом заборе. Закрой глаза и на минутку покажется, что прошедшие сорок лет были сном. Так размышлял я, сидя на ступеньках крыльца. А когда открыл глаза, то он уже стоял передо мной.
Блеяли козы, загоняемые женщинами по домам. Солнце клонилось к закату. И , в его косых и теплых лучах, он выглядел старым и изможденным - седые нечесанные волосы свисают паклей; грязная, поношенная одежда; ветхая тряпица на левой ноге в, засохшей уже, коросте крови.
- Я - сказитель. Рассказываю были и небылицы, пою песни и этим зарабатываю на хлеб - голос его, тихий и хриплый, тем не менее был слышен отчетливо. - Женщины у родника сказали, что ты староста деревни и мне нужно обратится к тебе. Могу я остановиться здесь? Я повредил ногу и мне нужен отдых.
- Отчего нет? В нашей глуши не так много событий и, возможно, среди здешних жителей ты найдешь благодарных слушателей. Но будь осмотрительным - к чужакам всегда относятся настороженно. Сегодня День поминовения ушедших к предкам и, вечером, все соберутся у костра в центре деревни. Можешь попробовать там заработать своим ремеслом. Да, погоди, я дам тебе мази и новую повязку для ноги, в конце-концов я еще и знахарь.
Он ушел к реке и вернулся в чистой одежде, посвежевший и благостный. Непросохшие еще волосы связал в конский хвост обрывком кожанного шнурка. Поблагодарил за молоко, краюху хлеба и устроился под старой лиственницей.
Я забыл о нем в подготовке к Поминовению. Нужно было проследить, чтобы дрова для костра были хорошо просушены, иначе обиженные прадеды не станут помогать нам; украсить дом, недавно ушедшего за последний порог, старого кузнеца; дать наказ новому, чтобы не забыл сжечь в горне пучок ароматных трав в память о старом хозяине. Да, мало ли забот у старосты, пусть не слишком большой, но оживленной деревни?
За делами незаметно стемнело. Сверчки запели свою вечную песню. С лугов потянуло свежестью и огромная луна сонно глянула на земной мир, выкатившись из-за леса. Деревенские сгрудились у костра, но не было слышно привычных песен и разговоров. Заинтригованный, я протолкался ближе к центру и увидел сказителя. Он сидел на бревне, вытянув больную ногу к огню. Лицо неподвижно, глаза смотрят, сквозь сноп поднимающихся искр, куда-то в темное бесконечное небо. Он рассказывал. И голос его, показавшийся мне хриплым и безжизненным, звучал теперь, как скрипка в руках умелого музыканта - то звал в безудержный пляс, то вползал в душу рассветным туманом, вызывая непонятную светлую грусть, то рвал сердце на части горькими воспоминаниями. И не было на свете силы, которая заставила бы оторваться от этой невозможно прекрасной мелодии.
Я - целитель и травник и знаю, когда человеку дан дар чувствовать неведомое другим, но то, что умел этот человек - было непостижимо. Я не мог даже примерно представить, что видят сейчас его глаза, безотрывно глядящие в непроницаемое покрывало неба. Это был настоящий мастер, и мне несказанно повезло встретится с таким человеком.
Когда праздник стал затухать, вслед за большим костром, я зазвал сказителя к себе домой. Потчивал его пирогами, козьим мясом и сыром. Раскупорил кувшин вина, сохраняемый до особого случая. И расспрашивал, расспрашивал. Мужчина устало улыбался, но рассказывал охотно. Способности у него открылись еще в детстве, после сильной болезни. Он тогда три дня провалялся в бреду, путешевствуя по странным мирам. Соседка-знахарка поила его молоком черной козы, подоенной кривой и хромой старухой на закате, окуривала травами заговоренными на полную луну, но ничего не помогало. Отчаявшиеся родители решили обратиться к угрюмому и неразговорчивому колдуну, жившему, в одиночестве, на дальнем болоте. Но не нашлось ни одного желающего сходить за ним, так люди боялись старика. Отец пошел сам. Только предки да сам отец знают, что он пообещал колдуну, но тот пришел и осмотрел больного.
- Я помню его приход, хотя все остальное было, как в тумане. Морщинистое лицо загорело до черноты и от этого волосы, заплетенные в две жидкие косицы, казались белоснежными. Худой и сгорбленный, но глаза из-под косматых белесых бровей глядят цепко, насторожено. Он потрогал лоб холодной, пахнувшей травами, рукой. Распахнул ворот рубахи и что-то начертил ногтем у меня на груди. Пожевал губами и сказал, ни к кому особо не бращаясь - «Да, такое тоже случается». А потом поведал родителям, что на мне лежит заклятье и снять его он может, только пообещав мою жизнь Гумуру - богу сказителей и песенников. Но за это мне будет дан дар, отрабатывать который я обязан всю оставшуюся жизнь. Если у меня, конечно, достанет сил этот дар вынести. Мать заплакала, а отец долго молчал, играя желваками, но потом согласился.
Старик выгнал всех из комнаты, разжег жаровню и накидал туда душистых трав. А дальше стало еще хуже, чем было до того. Меня кружило в желтом тумане. Ослепляли яркие вспышки света. Непонятный монотонный гул вызывал тошноту. Я слабел, но старик тряс меня неожиданно сильными руками и кричал гулким голосом - «Не смей сдаваться! Борись!».
- Я не знаю, сколько это продолжалось, - сказитель отхлебнул еще вина - но внезапно пелена исчезла и я увидел множество ярких миров и их необычных обитателей. Это было так же мучительно из-за обилия красок и звуков, но, в то же время, необычайно интересно. И я вижу их до сих пор. И все мои сказки, песни и былины - ни что иное, как рассказы жителей этих миров. А я ... - он посмотрел сквозь меня и снова улыбнулся -... я просто их пересказываю, тем, кто желает послушать.
Я молча покивал, а дальше сделал то, что могу теперь объяснить только усталостью и выпитым вином - попросил его показать мне эти миры. Он видимо тоже охмелел, потому что хмыкнул и согласился. Откинулся к стене, закрыл глаза. Лицо расслабилось и «поплыло». Окружающие нас вещи, вдруг, показались чужими и зыбкими, пол под ногами мягко качнулся, и меня накрыло лавиной звуков и образов. Солнечные песчанные океанские пляжи сменялись туманными ущельями. Сквозь туман проступали горы, покрытые снегом, а на смену им приходили заброшенные хижины и яркие буйные карнавалы. Все это менялось, как в каллейдоскопе. И звуки, и запахи, и свет, и тьма! Сказать, что мне стало страшно - это не сказать ничего! Чужие места и жизни захлеснули и завертели меня. И маленькая звездочка моей души затерялась в этом бесконечном млечном пути. Я кинулся вон из дома - на улицу, к ночной прохладе и тишине. Потом меня вырвало. Мое несчастное тело, в корчах, извергало из себя всю эту чужеродную и оттого опасную вселенную.
Очнулся я на рассвете. Сказитель, стоя на коленях, обтирал мне лицо холодной мокрой тканью и причитал в полголоса. Я уверил его, что меня не так просто убить и отправился, пошатываясь, готовить укрепляющий настой. Но собирая необходимый травы, кипятя воду, я все время размышлял о силе, которую носит в себе этот человек и об опасности, что таит эта сила. Он, видимо, думал о том же, потому что молча собрал свою котомку, перемотал потуже ногу и попрощался.
Я дал ему ему в дорогу хлеба, сыра и вяленного мяса и вышел, за калитку, проводить. Стоял и смотрел, как уходит от меня человек, носящий в себе необъятную бездну, полную миров и существ, названий которых мы уже никогда не узнаем.
Я не мог рисковать жизнями и благополучием жителей деревни ради одного, пусть и такого удивительного человека. Владеющий подобными силами всегда будет опасен. И все же мне было невыносимо больно глядеть, как он уходит.
Он шел неторопясь. Медлено оседала на дорогу пыль, потревоженная его неловкой, больной ногой. И где-то на границе мира, там, куда лежал его путь, вставал в дрожащем мареве оранжевый диск солнца.
