Пятнадцать - тридцать - сорок пять
Между эмигрантами «той» и «этой» волны нет мировоззренческой близости. Одни уезжали в конце восьмидесятых-начале девяностых, другие - в последние два года. Номинально они из разных времён, а фактически - из разных стран. С чего бы им понимать друг друга? Для меня и те, и другие одинаково близки: нас объединяет общее детство. История эмиграции у меня ни с кем из них не совпадает. Будучи взрослыми, мы рядом не жили - потому и противоречий нет, - но связи при этом не теряли, отсюда иллюзия, что я понимаю и тех, и других.
Типичный эмигрант «той» волны уехал в 15 лет с родителями, в самом болезненном возрасте оторвался от друзей, пережил крушение планов. Из не слишком сытой, но относительно устойчивой жизни - с привычными книгами, кружками, местами отдыха - попал в совершенно новую среду. Его родители вынуждены были в 45 лет начинать жить с нуля, учить незнакомый язык, зачастую менять профессию. Вся семья переживала потерю круга и статуса, неустроенность, невозможность позволить себе то, что доступно окружающим. Сегодня подросток «той» волны - успешный взрослый человек, вписанный в контекст своей страны. Он - часть этого общества. Это его язык, культура, экономика. И оказывается, что приезд «одноклассника» его совершенно не радует.
Типичному эмигранту «этой» волны 45 лет. Он уехал с детьми-подростками. Все эти годы он зарабатывал, был прекрасно устроен, привез деньги на первое время и от растерянности ведет себя как на экзотическом курорте, позволяет себе неуместные сравнения. Старого эмигранта (конечно, не моего друга, тонко чувствующего людей, а абстрактного) это раздражает. Он не задумывается о том, что новый эмигрант точно так же все эти годы работал на свой статус и тоже, пусть и по другим причинам, пережил в юности крушение планов и неустроенность родителей. Старый эмигрант не застал девяностых «там». В его представлении одноклассник продолжал жить той предсказуемой жизнью, из которой его самого вырвали, не знал потрясений и приехал сюда «на все готовое». Сам он прошел через тяготы эмиграции, а одноклассник гладко телепортировался. Ему не приходит в голову, что дети одноклассника переживают все то же самое, что некогда пережил он сам: он видит только, что дети одноклассника не голодают, что жена одноклассника не обречена с научной степенью мыть полы.
Вероятно, если бы я уехала в 15 лет, меня бы тоже раздражали свежие эмигранты. Конечно, не мои тактичные, воспитанные друзья, а сферические эмигранты в вакууме. Однако я уехала в 28, и мы здесь, почти все, не из «той» волны и не из «этой», мы - промежуточные. Мы уезжали в 30 лет по профессиональной линии, с маленькими детьми. По специальности мы - технари или финансисты, поэтому перспективы трудоустройства у нас были довольно радужные. Это «мы» - собирательное. Как вы знаете, я работаю редактором-копирайтером, но за все эти годы я в реальной жизни не встречала ни единого коллеги, так что пишу про нашу волну в целом. Мы ехали исправлять ошибку 2000 или любую другую, благо и язык у нас был, и интернет, и мир мы успели повидать, поэтому эмиграция не стала для нас шоком. Наши дети начинали жизнь здесь: в силу юного возраста, «там» они ничего начать не успели. Мы пережили одиночество, потерю круга, но в житейском смысле довольно быстро встали на ноги, ибо в молодости все происходит стремительно. И если бы сюда вдруг приехали наши одноклассники, мы бы очень им сочувствовали: какой ужас, начинать жизнь с начала в 45 лет, с детьми-подростками! Мы бы представляли себя на их месте и считали, что им гораздо труднее, чем нам. Мы бы понимали друг друга с полуслова, но к нам, в силу объективных причин, почти не едут.
Типичный эмигрант «той» волны уехал в 15 лет с родителями, в самом болезненном возрасте оторвался от друзей, пережил крушение планов. Из не слишком сытой, но относительно устойчивой жизни - с привычными книгами, кружками, местами отдыха - попал в совершенно новую среду. Его родители вынуждены были в 45 лет начинать жить с нуля, учить незнакомый язык, зачастую менять профессию. Вся семья переживала потерю круга и статуса, неустроенность, невозможность позволить себе то, что доступно окружающим. Сегодня подросток «той» волны - успешный взрослый человек, вписанный в контекст своей страны. Он - часть этого общества. Это его язык, культура, экономика. И оказывается, что приезд «одноклассника» его совершенно не радует.
Типичному эмигранту «этой» волны 45 лет. Он уехал с детьми-подростками. Все эти годы он зарабатывал, был прекрасно устроен, привез деньги на первое время и от растерянности ведет себя как на экзотическом курорте, позволяет себе неуместные сравнения. Старого эмигранта (конечно, не моего друга, тонко чувствующего людей, а абстрактного) это раздражает. Он не задумывается о том, что новый эмигрант точно так же все эти годы работал на свой статус и тоже, пусть и по другим причинам, пережил в юности крушение планов и неустроенность родителей. Старый эмигрант не застал девяностых «там». В его представлении одноклассник продолжал жить той предсказуемой жизнью, из которой его самого вырвали, не знал потрясений и приехал сюда «на все готовое». Сам он прошел через тяготы эмиграции, а одноклассник гладко телепортировался. Ему не приходит в голову, что дети одноклассника переживают все то же самое, что некогда пережил он сам: он видит только, что дети одноклассника не голодают, что жена одноклассника не обречена с научной степенью мыть полы.
Вероятно, если бы я уехала в 15 лет, меня бы тоже раздражали свежие эмигранты. Конечно, не мои тактичные, воспитанные друзья, а сферические эмигранты в вакууме. Однако я уехала в 28, и мы здесь, почти все, не из «той» волны и не из «этой», мы - промежуточные. Мы уезжали в 30 лет по профессиональной линии, с маленькими детьми. По специальности мы - технари или финансисты, поэтому перспективы трудоустройства у нас были довольно радужные. Это «мы» - собирательное. Как вы знаете, я работаю редактором-копирайтером, но за все эти годы я в реальной жизни не встречала ни единого коллеги, так что пишу про нашу волну в целом. Мы ехали исправлять ошибку 2000 или любую другую, благо и язык у нас был, и интернет, и мир мы успели повидать, поэтому эмиграция не стала для нас шоком. Наши дети начинали жизнь здесь: в силу юного возраста, «там» они ничего начать не успели. Мы пережили одиночество, потерю круга, но в житейском смысле довольно быстро встали на ноги, ибо в молодости все происходит стремительно. И если бы сюда вдруг приехали наши одноклассники, мы бы очень им сочувствовали: какой ужас, начинать жизнь с начала в 45 лет, с детьми-подростками! Мы бы представляли себя на их месте и считали, что им гораздо труднее, чем нам. Мы бы понимали друг друга с полуслова, но к нам, в силу объективных причин, почти не едут.