Honey, regress me on a constant
pilpilon и frese навели меня на размышления о том, что из выученного в школьные и студенческие годы запоминается нам прежде всего. Мне довелось учиться очень разным дисциплинам, но моя хулиганская память всюду находила себе запретное лакомство.
Из годичного курса шведского языка я вынесла одну-единственную фразу «Средний швед занимается любовью ноль запятая шесть раз в неделю». Запомнилось также, что в конце года шведка почему-то отказалась от нашей группы.
Итальянским я с удовольствием занималась три года, учили нас замечательно, по пьесам Наталии Гинзбург и рассказам Кальвино, и выучили, по счастью, лучше чем шведскому, но первой мне неизменно приходит на ум фраза: «В тот день я бродила под дождем и ужасно хотела умереть».
Курс библейского иврита отпечатался в моей памяти фразой «И сказал царь: что тебе, царица Эстер?», курс русского синтаксиса - непростым выбором между вариантами «Мальчик лежал на полке мокрый» и «Мальчик лежал на полке мокрым», старославянский язык - великолепной уудрой, а древнерусский тем, что неопределенный артикль у них назывался «член». «Какой чувственный язык, - думала я, будучи первокурсницей, - совсем как латынь со своими traho-trahi-tractum».
Я была, как вы догадались, студенткой, которая «Валера» отвечает, не краснея. Из матанализа мне конечно же запомнился больше всего расходящийся ряд, из макроэкономики - мужественный график спроса, неэластичного к цене (его форма казалась мне логичной: если человек настолько увлечен, цена брильянтов для него несущественна). А эконометрику у нас читал замечательный французский профессор, о котором следует рассказать особо (в таком легкомысленном контексте называть его не буду). О другой своей знаменитой коллеге он как-то сказал: «Она переспала со всем вашим учебником эконометрики и каждому успела нашептать: Honey, regress me on a constant!»
Попробуйте мысленно воскресить в памяти то, чему вас учили давным-давно. Возможно, вспомнится совсем не то, что вы ожидали вспомнить, и вы с ужасом задумаетесь о том, что из услышанного и прочитанного запоминают ваши дети. Ведь молодость это, как известно, возмездие!
Из годичного курса шведского языка я вынесла одну-единственную фразу «Средний швед занимается любовью ноль запятая шесть раз в неделю». Запомнилось также, что в конце года шведка почему-то отказалась от нашей группы.
Итальянским я с удовольствием занималась три года, учили нас замечательно, по пьесам Наталии Гинзбург и рассказам Кальвино, и выучили, по счастью, лучше чем шведскому, но первой мне неизменно приходит на ум фраза: «В тот день я бродила под дождем и ужасно хотела умереть».
Курс библейского иврита отпечатался в моей памяти фразой «И сказал царь: что тебе, царица Эстер?», курс русского синтаксиса - непростым выбором между вариантами «Мальчик лежал на полке мокрый» и «Мальчик лежал на полке мокрым», старославянский язык - великолепной уудрой, а древнерусский тем, что неопределенный артикль у них назывался «член». «Какой чувственный язык, - думала я, будучи первокурсницей, - совсем как латынь со своими traho-trahi-tractum».
Я была, как вы догадались, студенткой, которая «Валера» отвечает, не краснея. Из матанализа мне конечно же запомнился больше всего расходящийся ряд, из макроэкономики - мужественный график спроса, неэластичного к цене (его форма казалась мне логичной: если человек настолько увлечен, цена брильянтов для него несущественна). А эконометрику у нас читал замечательный французский профессор, о котором следует рассказать особо (в таком легкомысленном контексте называть его не буду). О другой своей знаменитой коллеге он как-то сказал: «Она переспала со всем вашим учебником эконометрики и каждому успела нашептать: Honey, regress me on a constant!»
Попробуйте мысленно воскресить в памяти то, чему вас учили давным-давно. Возможно, вспомнится совсем не то, что вы ожидали вспомнить, и вы с ужасом задумаетесь о том, что из услышанного и прочитанного запоминают ваши дети. Ведь молодость это, как известно, возмездие!