О Ряшенцеве с любовью
Я долго был молодым, но и это прошло.
Хотя плеснуло с утра золотое весло.
Хотя признало меня озорное дитя.
Хотя мне снились цветы и волчата. Хотя...
Юрий Ряшенцев, «Прощание с империей»
А, сколько же вам лет, дитя мое?
Ах, много, сударь, много, восемнадцать!
Юрий Ряшенцев, «Три мушкетера»
Шефу на той неделе исполнилось восемьдесят. Цифра совершенно неправдоподобная. Не вяжется с образом Шефа, деятельного, скромного, востребованного, необычайно строгого к себе и снисходительного к окружающим. В таком возрасте полагается праздно стоять на пьедестале. Надо бы называть его теперь почтительно - Юрий Евгеньевич, но не получается: привычка. В нашем семинаре все его называли Шеф. Поэтический семинар при «Юности» уже на втором занятии из тесной редакционной комнатки переполз к Шефу домой. Семинар был совершенно особенный, и потому я расскажу о нем потом особо, а сегодня - о Шефе.
Шеф много с нами говорил о соотношении быта и духа. Сам он, как никто иной, нашел свое место на этой оси. Не всякий лирический поэт способен создавать виртуозные зонги. Его лирика - чувственная и пронзительная, а тексты песен для фильмов, спектаклей, мюзиклов - остроумны и техничны. Трудно поверить, что автор один и тот же. Шеф ведь не считает «Трех мушкетеров» своей удачей, а между тем мои дети песни из этого фильма помнят наизусть.
В Ряшенцеве чудесным образом уживаются аскетизм и эпикурейство. Семинар был нормальной творческой мастерской, с заданиями, упражнениями, обсуждениями. Мы, конечно, Шефа забалтывали, потому что его истории обо всех на свете поэтах и актерах, и о его собственной бурной молодости, можно было слушать бесконечно. О друзьях он рассказывал с нежностью, о неприятелях - с мягкой иронией, о мужских победах без бахвальства. Он никогда никому не завидовал, наверное, поэтому так хорошо сохранился.
Ряшенцев никогда не стремился к славе, не пытался вписаться, слиться с мейнстримом, не заигрывал с властью:
Все не вечно у нас, кроме нашего вечного гимна,
Я его не люблю, ибо знаю, что это взаимно.
А еще Шеф говорил нам, что обаятельнее всего те, кто не сознает собственного обаяния, и это как раз тот самый случай. Точнее про него не скажешь.