Aug 03, 2020 13:39
Ольга Балла:
Книга украинского русскоязычного поэта, родившейся в Донецке, с лета 2014 года живущей в Киеве, - репортаж на двух языках изнутри катастрофы, её подробная физиология, её быт, фиксируемые с беспощадностью естествоиспытателя (только это естество приходится испытывать на себе, видеть болевым зрением всего тела). Сквозь принципиальную бесстрастность авторского взгляда пробивается жуть, дающаяся только фольклорным интонациям с их тёмными, хтоническими корнями. Это поэзия рухнувшего мира, жизни на его обломках. «Рагнарёк» - как называется одно из стихотворений. «Вот оно, ощущение, будто все филологи умерли / Аверинцев Сергей Сергеевич / Бахтин Михаил Михайлович / Лотман Юрий Михайлович / и далее по алфавиту» - рухнули все прежние авторитеты, не только филологические, все прежние опоры потеряли смысл. Катастрофа сливается в восприятии поэта с Холокостом: случившийся задолго до рождения автора, он переживается как личный, чуть ли не сиюминутный чувственный опыт. Всё-таки Геннадий Каневский не совсем прав, говоря о её бесслёзности: есть в ней и плач по убитому миру, по его людям (таково, например, стихотворение, посвящённое Я.М. - по всей вероятности, одному из них: «а когда пришёл черёд быть убиенным / стали все говорить по-литовски...») и вообще, кажется, по человеку, по трагичности его удела, которую война просто довела до предела. Мир, выжженный катастрофой, настолько богооставлен, что Бог в нём ещё и не начинался: «ты же всё не родишься / никак не начнёшься». Упорно кажется, будто в этой неначатости, неначинаемости Бога есть если и не надежда, то, по крайней мере, возможность того, что будущее - совсем новое, невиданное - будет.
вся жизнь теперь на ворованных сковородках / в ношеных шмотках подлатанных шкурках / в жёлтых подтекающих штукатурках / мы ли не сеяли и не пахали / мы ли убивцев не убивали / а поглянь чего вокруг натворили
Юлия Подлубнова:
В книге Ии Кивы, родившейся и жившей в Донецке, но в связи с известными событиями переехавшей в Киев, собраны тексты 2014-2018 гг., написанные на русском и украинском языках. Кива осознанно работает с травматическим опытом нескольких поколений, проводя линии напряжения от Второй мировой войны к событиям последних лет на Донбассе, от Холокоста к разным видам депривации в современном обществе, от полной поводов для отчаяния семейной истории к мнимой безмятежности социальных сетей. Кажется, что в поэзии Кивы преобладает голос коллективного бессознательного: её тексты нередко апеллируют к молитвенному чину, дискурсивно восходят к заговорам, причетам, заплачкам, однако безличность конструкций не отменяет субъектность речи и опыты напряжённой авторефлексии. Бредовые вспышки сознания, кропотливо документирующего тревогу и боль, порождают подчас жёсткость деклараций, сопоставимых с письмом Елены Фанайловой, Лиды Юсуповой или Оксаны Васякиной: «и вторая половина изнасилованной тобой девушки / утверждает что никогда не полюбит тебя / желает смерти тебе и твоей матери / твоей ёбаной матери / выебанная тобой девушка твоей ёбаной мёртвой матери / каждое утро передаёт привет по радио». Вектор движения «подальше от рая» уводит от любой возможности самотерапии, оставляя говорящего с ощущением беззащитности и беспомощности перед лицом войны, истории, социума, скрытой и явной агрессии.
я живу между Бабьим Яром и Сырецким концлагерем / каждый день, возвращаясь домой дорогою смерти / я оказываюсь в довоенном Бердичеве // там прадедушка Янкель и прабабушка Блюма / говорят, работают и живут на идиш...
о нас пишут,
рецензия