НИКИТА СЕРГЕЕВИЧ
Ну вот, выложу-ка кусочек из книжки Дурова, который раньше собиралась, но не выложила, а сейчас он приобрел неожиданную актуальность: Хрущев-то ни на что ничем, кроме как словом, в Манеже не покушался, в отличие от мрази, там вчера (вчера?) разгулявшейся. И Хрущев потом одумался, а мразь, ИМХО, никогда не одумается, ей нечем думать. Но тут не только про Манеж, а книжку, откуда фрагмент, вот эту - очень стоит, мне кажется, почитать, как и еще две дуровские. Не обращая внимания на то, что полно повторов, свое тоже есть в каждой.
Это отрывок из интервью, которое журналист Анатолий Павленко взял у Льва Константиновича накануне его 70-летия.
- Лев Константинович, ваше детство проходило в сталинскую эпоху. Давайте поговорим и о других временах.
- Ну я посчитал, что пережил шесть или семь «императоров». Нет, шесть - начиная со Сталина. Когда к власти приходит новый человек, он невольно подбирает себе собственное окружение, и все в стране начинает меняться. Даже воздух меняется: люди дышат другим воздухом - или воздухом надежды, или воздухом настороженности, или воздухом страха. Но несколько эпох я все-таки проскочил, потому что было детство, была молодость - ты тогда многого не замечаешь.
- Что изменила эпоха Хрущева? Какие перемены были в «плюс», какие в «минус», что вы ждали от этого нового для вас времени?
- Вторая для меня эпоха началась, наверное, со смерти Сталина - в 1953 году. Это действительно другая эпоха. И с одной стороны, она все сдвинула и перевернула, а с другой - отголоски того времени живы до сих пор.
На Хрущева была надежда. Во-первых, человек он был очень демократичный и, так сказать, полууправляемый. Ну хотя бы вспомнить его «кузькину мать», о которой все иностранцы потом спрашивали: что это такое и кто этот страшный Кузьма, чьей мамой их всех пугают? И бедный переводчик Суходрев пытался им как-то вразумительно объяснить. Конечно, было много забавного. Но в течение долгого времени Хрущев делал очень решительные шаги вперед. Все-таки с его разрешения, с его подачи впервые был напечатан «Матренин двор» Солженицына. Впервые появились молодые поэты. Кстати, они, наверное, уже и не помнят, но самый первый их вечер состоялся в Литературном институте. Я тоже там был и решил потом провести такой вечер в школе-студии МХАТ. Выступали все, начиная с Евтушенко...
- Я знаю, что вы встречались и с Хрущевым.
- Хрущева видел трижды. Первая встреча произошла при открытии подземного перехода на улице Горького.
Второй раз я увидел Хрущева почти на том же самом месте. На углу улицы Горького и проезда Художественного театра находилось кафе-мороженое. Ну кафе-мороженое - это только название, потому что у нас с собой всегда «было». Мы заходили туда, заказывали мороженое, под столом разливали и делали вид, что едим то, что заказали. И вот стоим однажды в большой очереди. Вдруг с визгом подъезжает машина, и из нее выходят Хрущев и Тито. Они подходят к очереди (охрана вокруг засуетилась), и Хрущев спрашивает: «За чем стоите?» Ну все загудели: вот кафе-мороженое, очередь за мороженым. Хрущев говорит: «Броз, давай мороженого поедим». Тот согласился, и они встали в очередь. Все, конечно: «Никита Сергеевич, что вы! Проходите! Броз, проходите вперед! „ Хрущев говорит: „Стоп! Куда же мне проходить, когда у меня и денег-то нет“. Тут кто-то из охранников подскочил: „Никита Сергеевич! ..“ - „Нет, - перебивает его Хрущев. - Ты охрана, ты и охраняй. Кто-нибудь даст взаймы?“ А у меня в кармане лежала пятерка. Я говорю: „Пожалуйста! „ Он спрашивает: «А хватит?“ Отвечаю: «Да, точно хватит, Никита Сергеевич“. Тогда Хрущев поблагодарил меня и обратился к охраннику: «Запишите его адрес и пришлите потом деньги“. Адрес мой записали: Бауманская улица, дом 3, квартира 6. И мне пришел перевод на пять рублей. А потом я узнал, что меньше чем на десять рублей переводы тогда не принимались. Все-таки авторитет Никиты Сергеевича нарушил даже почтовые правила.
- А в третий раз?
- А в третий раз я увидел его в Кремле. На елке. Хрущев должен был приехать с какой-то своей учительницей, но опоздал. И всех детей, которые уже посмотрели одно представление в Георгиевском зале, оставили на следующее, и они, бедные дети, все смотрели дважды. Приезжает Хрущев с этой своей учительницей. И начинается настоящий цирк. Георгиевский зал переполнен, Никита Сергеевич сидит с учительницей в окружении детей на стульчиках. А неподалеку сидит начальник кремлевской охраны - генерал-лейтенант (не помню уже его имени). И вот наш режиссер Леин, видно решив выслужиться, встает на четвереньки, подползает по ковру к Хрущеву и давай ему объяснять, что вот это, мол, поют, а вот танцуют... Тут его замечает генерал и к охранникам: «Это кто там ползает? Кто такой? Ну-ка быстро за жопу его и ко мне! „ Охрана тоже ползет на четвереньках, окружает Леина и в буквальном смысле за жопу тащит его к генералу. Генерал его спрашивает: «И чего там тебе надо?! « А Леин: «Ну, я рассказываю, объясняю Никите Сергеевичу...“ На что генерал грозным шепотом: «А он что, по-твоему, дурак, да? Он что, без тебя не понимает, кто пляшет, кто поет? Ну-ка быстро отсюда! Ползком! « И Леин несчастный исчез.
А Никита Сергеевич досмотрел эту елку с радостью. На этом представлении, кстати, была занята масса хороших артистов. Олег Николаевич Ефремов, например, был Добрым Молодцем и проходил с хоругвью в руках через весь зрительный зал. Гордо. Не говоря ни единого слова. Вот такая история...
Хрущеву, как человеку простому, эмоциональному, может, даже неуправляемому, со временем стало казаться, что он сумеет все: и в сельском хозяйстве разберется, и в том, и в другом, и в третьем... Он, конечно, понаделал массу ошибок. Но никто из приходящих «на престол» от этого не застрахован. А ему ошибки прощали. Даже художники простили ему разгром в Манеже. И, кстати, говорят, что он утром проснулся и сказал: «Не мешайте. Они все талантливые люди, пусть работают». И вот парадокс: он громил Неизвестного, Никонова...
- Да, он там построил всех по полной программе.
- Да не то слово! Он педерастами их называл. С Неизвестным была целая история. На той знаменитой выставке, глядя на его работы, Хрущев спросил:
- Как твоя фамилия?
- Неизвестный.
- Нет, кто ты такой?
- Я Неизвестный.
- Никита Сергеевич, - подсказывают Хрущеву. - Это фамилия у него такая - Неизвестный.
Тогда он говорит:
- А! Ну считай, что с сегодняшнего дня ты совсем неизвестный!
Потом, еще раз посмотрев на работы, Хрущев спрашивает:
- А где ты бронзу берешь?
- На помойках, - отвечает тот.
- Лучше сдавай ее государству, - советует Хрущев. - У нас очень мало цветного металла для шестеренок.
На что по легенде Неизвестный ответил:
- В метро у вас висит очень много идиотской бронзы. Снимите, переплавьте, и у вас получится очень много шестеренок...
И вот как все встало на круги своя: надгробие Никите Сергеевичу сделал Эрнст Неизвестный. И памятник получился очень хороший, и такой, прямо скажем, «в лоб»: колонна белая (и не прямая колонна, а изогнутая) - колонна черная, то есть его светлые и темные дела. А на полочке стоит золотая голова то ли крестьянина, то ли римского императора, то ли он плачет, то ли улыбается - понять трудно. Ведь Хрущев был очень сентиментальным, эмоциональным. Вспомните хотя бы, как он встречал Гагарина. Нормальный мужик, нормальный человек. Я знаю, что, став пенсионером, он увлекался фотографией. А говорят еще, однажды позвонил то ли Васнецову, то ли Никонову и попросил приехать и показать, как тот трудится - как грунтует холсты, как накладывает краску на холст. Не знаю, насколько это правда, насколько легенда, но говорят, будто бы Хрущев стал заниматься на даче живописью. Абстрактные полотна писал. И очень здорово. Ведь талантливое абстрактное полотно от дилетантского отличить очень легко. И, опять же по легенде, в день смерти Хрущева какие-то люди все полотна на территории его дачи сожгли. И кто знает, может быть, в тот день не стало русского художника-абстракциониста Никиты Хрущева. Эта легенда мне нравится, и я в нее верю.
На всякий случай напоминаю, как выглядит памятник:
Мне легенда тоже нравится, и я тоже верю, хотя вроде бы никаких оснований, просто красивый финал. :) А сама я Никите Сергеевичу очень благодарна за одно из самых сильных в юности театральных впечатлений. Но по порядку.
Рассказывала уже, что в институте дружила с семьей Лебедевых, очень любила (да и люблю) Алису Григорьевну и довольно часто бывала у у них в гостях на Песчаной. Но там как-то ни к чему было рассказывать, что бывал у них время от времени еще какой-то молодой человек в военной форме (в чинах и роде войск я никогда не разбиралась) по имени Юра. Ну, Юра и Юра. Знала о нем, что родителей нет, воспитывали его дедушка с бабушкой, что после войны бывало не так уж редко, а вот что воспитывают до сих пор, показалось немножко странным: то дед подарил ему машину, то отнял после того как сел за руль после кружки пива, хотя в милиции его сразу отпустили. Впрочем, мне что за дело...
Как-то он попросил мой телефон. Отказывать не было оснований. Как-то пошли погулять. Ну, погуляли, встретив где-то на пути другого молодого человека, постарше, со смутно знакомым лицом. Они с Юркой поговорили, мы разошлись в разные стороны, и я спросила: слушай, а я, мне кажется, этого парня то ли знаю, то ли просто где-то видела, это кто? - Женя Джугашвили, - услышала в ответ. И сразу все поняла, хотя ни в какую Википедию слазить возможности не было :): Аааа, мы c ним одновременно были в Артеке, летом 53-го, он в старшем отряде, ну и ему, бедному, прохода не давали - ой, смотрите, внук вождя топает! - Юру как-то малость передернуло, я подумала, что пожалел Женю: экое бестактное окружение. На том все в этот раз и кончилось. Погуляли, поболтали, проводил домой, все.
Потом звонит через несколько дней: как настроение? А настроение у меня было, надо сказать, ужасное, потому что умирала как хотела посмотреть Чабукиани в Отелло, он как раз давал пару спектаклей в Большом... пойду-ка гляну, наверняка есть запись... Ага, есть, немножко более поздняя, вот:
Итак, я умирала как хотела увидеть Чабукиани, но никаких возможностей попасть в Большой не было. Ну и на вопрос о настроении, ответила все как было: мрачное, на Чабукиани на удается попасть. Я же знала, что не в силах человеческих достать билеты на последний оставшийся спектакль, потому совесть (вроде как вымогаю) во мне не шевельнулась. А он: Извини, я вынужден прерваться, можно попозже позвоню? - Звони, почему нет...
Звонит: Говори адрес. Завтра (или, уже не помню, в какой день, но это был день последнего спектакля), за тобой зайду, пойдем в Большой.
Я ушам своим не верю: На Отелло?! - Ну да, ты же мечтала. - А ты что, волшебник? - Отшутился, как тогда было принято: - Нет, только учусь. И явно не хотел, чтобы я продолжала выяснять. Ладно, не стала.
Пошли в театр. Подошли к нормальному входу, Юра этот поморщился: Надо же, какая толпа, - и повел меня к какой-то другой двери. Там было пусто, спокойно разделись и прошли в зал. К сожалению, в первый ряд - к сожалению, потому что пыль на нас из-под пуантов летела и было видно, как с мавра постепенно облезает краска. Наплевать! Танцевал он волшебно, до сих пор помню, и запись, которую тут разместила, смотреть не стану.
В антракте Юра повел меня в какой-то тоже совсем пустой буфет и накормил какими-то необыкновенными яствами, пирожными, что ли... После спектакля проводил домой, договорились как-нибудь еще в ближайшее время встретиться, и я, вся потрясенная со мной случившимся, бросилась к телефону - звонить Лебедевым.
- А ты что, не знаешь Юркиной фамилии? - спросила Наташа.
- Откуда? Да и зачем бы мне было ею интересоваться?
- И не догадываешься, кто его дедушка?
- Не думала об этом, странный он, этот дедушка, сам не знает, чего хочет, но какая мне разница, кто он.
- Ну так вот. Он - Никита Сергеевич Хрущев.
Я прибалдела, зато сразу все поняла: и откуда билеты, и что за вход, и что за буфет... И почему-то больше не захотелось видеться с Юрой, хотя и сейчас им с дедушкой за то театральное счастье очень благодарна. :)
Это отрывок из интервью, которое журналист Анатолий Павленко взял у Льва Константиновича накануне его 70-летия.
- Лев Константинович, ваше детство проходило в сталинскую эпоху. Давайте поговорим и о других временах.
- Ну я посчитал, что пережил шесть или семь «императоров». Нет, шесть - начиная со Сталина. Когда к власти приходит новый человек, он невольно подбирает себе собственное окружение, и все в стране начинает меняться. Даже воздух меняется: люди дышат другим воздухом - или воздухом надежды, или воздухом настороженности, или воздухом страха. Но несколько эпох я все-таки проскочил, потому что было детство, была молодость - ты тогда многого не замечаешь.
- Что изменила эпоха Хрущева? Какие перемены были в «плюс», какие в «минус», что вы ждали от этого нового для вас времени?
- Вторая для меня эпоха началась, наверное, со смерти Сталина - в 1953 году. Это действительно другая эпоха. И с одной стороны, она все сдвинула и перевернула, а с другой - отголоски того времени живы до сих пор.
На Хрущева была надежда. Во-первых, человек он был очень демократичный и, так сказать, полууправляемый. Ну хотя бы вспомнить его «кузькину мать», о которой все иностранцы потом спрашивали: что это такое и кто этот страшный Кузьма, чьей мамой их всех пугают? И бедный переводчик Суходрев пытался им как-то вразумительно объяснить. Конечно, было много забавного. Но в течение долгого времени Хрущев делал очень решительные шаги вперед. Все-таки с его разрешения, с его подачи впервые был напечатан «Матренин двор» Солженицына. Впервые появились молодые поэты. Кстати, они, наверное, уже и не помнят, но самый первый их вечер состоялся в Литературном институте. Я тоже там был и решил потом провести такой вечер в школе-студии МХАТ. Выступали все, начиная с Евтушенко...
- Я знаю, что вы встречались и с Хрущевым.
- Хрущева видел трижды. Первая встреча произошла при открытии подземного перехода на улице Горького.
Второй раз я увидел Хрущева почти на том же самом месте. На углу улицы Горького и проезда Художественного театра находилось кафе-мороженое. Ну кафе-мороженое - это только название, потому что у нас с собой всегда «было». Мы заходили туда, заказывали мороженое, под столом разливали и делали вид, что едим то, что заказали. И вот стоим однажды в большой очереди. Вдруг с визгом подъезжает машина, и из нее выходят Хрущев и Тито. Они подходят к очереди (охрана вокруг засуетилась), и Хрущев спрашивает: «За чем стоите?» Ну все загудели: вот кафе-мороженое, очередь за мороженым. Хрущев говорит: «Броз, давай мороженого поедим». Тот согласился, и они встали в очередь. Все, конечно: «Никита Сергеевич, что вы! Проходите! Броз, проходите вперед! „ Хрущев говорит: „Стоп! Куда же мне проходить, когда у меня и денег-то нет“. Тут кто-то из охранников подскочил: „Никита Сергеевич! ..“ - „Нет, - перебивает его Хрущев. - Ты охрана, ты и охраняй. Кто-нибудь даст взаймы?“ А у меня в кармане лежала пятерка. Я говорю: „Пожалуйста! „ Он спрашивает: «А хватит?“ Отвечаю: «Да, точно хватит, Никита Сергеевич“. Тогда Хрущев поблагодарил меня и обратился к охраннику: «Запишите его адрес и пришлите потом деньги“. Адрес мой записали: Бауманская улица, дом 3, квартира 6. И мне пришел перевод на пять рублей. А потом я узнал, что меньше чем на десять рублей переводы тогда не принимались. Все-таки авторитет Никиты Сергеевича нарушил даже почтовые правила.
- А в третий раз?
- А в третий раз я увидел его в Кремле. На елке. Хрущев должен был приехать с какой-то своей учительницей, но опоздал. И всех детей, которые уже посмотрели одно представление в Георгиевском зале, оставили на следующее, и они, бедные дети, все смотрели дважды. Приезжает Хрущев с этой своей учительницей. И начинается настоящий цирк. Георгиевский зал переполнен, Никита Сергеевич сидит с учительницей в окружении детей на стульчиках. А неподалеку сидит начальник кремлевской охраны - генерал-лейтенант (не помню уже его имени). И вот наш режиссер Леин, видно решив выслужиться, встает на четвереньки, подползает по ковру к Хрущеву и давай ему объяснять, что вот это, мол, поют, а вот танцуют... Тут его замечает генерал и к охранникам: «Это кто там ползает? Кто такой? Ну-ка быстро за жопу его и ко мне! „ Охрана тоже ползет на четвереньках, окружает Леина и в буквальном смысле за жопу тащит его к генералу. Генерал его спрашивает: «И чего там тебе надо?! « А Леин: «Ну, я рассказываю, объясняю Никите Сергеевичу...“ На что генерал грозным шепотом: «А он что, по-твоему, дурак, да? Он что, без тебя не понимает, кто пляшет, кто поет? Ну-ка быстро отсюда! Ползком! « И Леин несчастный исчез.
А Никита Сергеевич досмотрел эту елку с радостью. На этом представлении, кстати, была занята масса хороших артистов. Олег Николаевич Ефремов, например, был Добрым Молодцем и проходил с хоругвью в руках через весь зрительный зал. Гордо. Не говоря ни единого слова. Вот такая история...
Хрущеву, как человеку простому, эмоциональному, может, даже неуправляемому, со временем стало казаться, что он сумеет все: и в сельском хозяйстве разберется, и в том, и в другом, и в третьем... Он, конечно, понаделал массу ошибок. Но никто из приходящих «на престол» от этого не застрахован. А ему ошибки прощали. Даже художники простили ему разгром в Манеже. И, кстати, говорят, что он утром проснулся и сказал: «Не мешайте. Они все талантливые люди, пусть работают». И вот парадокс: он громил Неизвестного, Никонова...
- Да, он там построил всех по полной программе.
- Да не то слово! Он педерастами их называл. С Неизвестным была целая история. На той знаменитой выставке, глядя на его работы, Хрущев спросил:
- Как твоя фамилия?
- Неизвестный.
- Нет, кто ты такой?
- Я Неизвестный.
- Никита Сергеевич, - подсказывают Хрущеву. - Это фамилия у него такая - Неизвестный.
Тогда он говорит:
- А! Ну считай, что с сегодняшнего дня ты совсем неизвестный!
Потом, еще раз посмотрев на работы, Хрущев спрашивает:
- А где ты бронзу берешь?
- На помойках, - отвечает тот.
- Лучше сдавай ее государству, - советует Хрущев. - У нас очень мало цветного металла для шестеренок.
На что по легенде Неизвестный ответил:
- В метро у вас висит очень много идиотской бронзы. Снимите, переплавьте, и у вас получится очень много шестеренок...
И вот как все встало на круги своя: надгробие Никите Сергеевичу сделал Эрнст Неизвестный. И памятник получился очень хороший, и такой, прямо скажем, «в лоб»: колонна белая (и не прямая колонна, а изогнутая) - колонна черная, то есть его светлые и темные дела. А на полочке стоит золотая голова то ли крестьянина, то ли римского императора, то ли он плачет, то ли улыбается - понять трудно. Ведь Хрущев был очень сентиментальным, эмоциональным. Вспомните хотя бы, как он встречал Гагарина. Нормальный мужик, нормальный человек. Я знаю, что, став пенсионером, он увлекался фотографией. А говорят еще, однажды позвонил то ли Васнецову, то ли Никонову и попросил приехать и показать, как тот трудится - как грунтует холсты, как накладывает краску на холст. Не знаю, насколько это правда, насколько легенда, но говорят, будто бы Хрущев стал заниматься на даче живописью. Абстрактные полотна писал. И очень здорово. Ведь талантливое абстрактное полотно от дилетантского отличить очень легко. И, опять же по легенде, в день смерти Хрущева какие-то люди все полотна на территории его дачи сожгли. И кто знает, может быть, в тот день не стало русского художника-абстракциониста Никиты Хрущева. Эта легенда мне нравится, и я в нее верю.
На всякий случай напоминаю, как выглядит памятник:
Мне легенда тоже нравится, и я тоже верю, хотя вроде бы никаких оснований, просто красивый финал. :) А сама я Никите Сергеевичу очень благодарна за одно из самых сильных в юности театральных впечатлений. Но по порядку.
Рассказывала уже, что в институте дружила с семьей Лебедевых, очень любила (да и люблю) Алису Григорьевну и довольно часто бывала у у них в гостях на Песчаной. Но там как-то ни к чему было рассказывать, что бывал у них время от времени еще какой-то молодой человек в военной форме (в чинах и роде войск я никогда не разбиралась) по имени Юра. Ну, Юра и Юра. Знала о нем, что родителей нет, воспитывали его дедушка с бабушкой, что после войны бывало не так уж редко, а вот что воспитывают до сих пор, показалось немножко странным: то дед подарил ему машину, то отнял после того как сел за руль после кружки пива, хотя в милиции его сразу отпустили. Впрочем, мне что за дело...
Как-то он попросил мой телефон. Отказывать не было оснований. Как-то пошли погулять. Ну, погуляли, встретив где-то на пути другого молодого человека, постарше, со смутно знакомым лицом. Они с Юркой поговорили, мы разошлись в разные стороны, и я спросила: слушай, а я, мне кажется, этого парня то ли знаю, то ли просто где-то видела, это кто? - Женя Джугашвили, - услышала в ответ. И сразу все поняла, хотя ни в какую Википедию слазить возможности не было :): Аааа, мы c ним одновременно были в Артеке, летом 53-го, он в старшем отряде, ну и ему, бедному, прохода не давали - ой, смотрите, внук вождя топает! - Юру как-то малость передернуло, я подумала, что пожалел Женю: экое бестактное окружение. На том все в этот раз и кончилось. Погуляли, поболтали, проводил домой, все.
Потом звонит через несколько дней: как настроение? А настроение у меня было, надо сказать, ужасное, потому что умирала как хотела посмотреть Чабукиани в Отелло, он как раз давал пару спектаклей в Большом... пойду-ка гляну, наверняка есть запись... Ага, есть, немножко более поздняя, вот:
Click to viewИтак, я умирала как хотела увидеть Чабукиани, но никаких возможностей попасть в Большой не было. Ну и на вопрос о настроении, ответила все как было: мрачное, на Чабукиани на удается попасть. Я же знала, что не в силах человеческих достать билеты на последний оставшийся спектакль, потому совесть (вроде как вымогаю) во мне не шевельнулась. А он: Извини, я вынужден прерваться, можно попозже позвоню? - Звони, почему нет...
Звонит: Говори адрес. Завтра (или, уже не помню, в какой день, но это был день последнего спектакля), за тобой зайду, пойдем в Большой.
Я ушам своим не верю: На Отелло?! - Ну да, ты же мечтала. - А ты что, волшебник? - Отшутился, как тогда было принято: - Нет, только учусь. И явно не хотел, чтобы я продолжала выяснять. Ладно, не стала.
Пошли в театр. Подошли к нормальному входу, Юра этот поморщился: Надо же, какая толпа, - и повел меня к какой-то другой двери. Там было пусто, спокойно разделись и прошли в зал. К сожалению, в первый ряд - к сожалению, потому что пыль на нас из-под пуантов летела и было видно, как с мавра постепенно облезает краска. Наплевать! Танцевал он волшебно, до сих пор помню, и запись, которую тут разместила, смотреть не стану.
В антракте Юра повел меня в какой-то тоже совсем пустой буфет и накормил какими-то необыкновенными яствами, пирожными, что ли... После спектакля проводил домой, договорились как-нибудь еще в ближайшее время встретиться, и я, вся потрясенная со мной случившимся, бросилась к телефону - звонить Лебедевым.
- А ты что, не знаешь Юркиной фамилии? - спросила Наташа.
- Откуда? Да и зачем бы мне было ею интересоваться?
- И не догадываешься, кто его дедушка?
- Не думала об этом, странный он, этот дедушка, сам не знает, чего хочет, но какая мне разница, кто он.
- Ну так вот. Он - Никита Сергеевич Хрущев.
Я прибалдела, зато сразу все поняла: и откуда билеты, и что за вход, и что за буфет... И почему-то больше не захотелось видеться с Юрой, хотя и сейчас им с дедушкой за то театральное счастье очень благодарна. :)