(no subject)
Как истошно она лает.. И еще этот запах краски и супа.. Так пахнут те годы вне времени.. Этот дом, дым, высокие сосны, пруд, туман, советский журнал мод за 69 год, старое радио и велосипед. Уже темно, сыро и холодно, я в капюшоне, кручу педали, фонарь-маяк у сторожки отражается в лужах; еще один круг, только осторожно - не наедь на ежа.
Ранее: небо лилово-розовое, вот-вот станет темно, с соседних улиц слышится звонкое эхо последних на сегодня детских голосов, я стою и грею руки у костра, у меня изо рта идет пар. Через 5 минут чайник вскипит, я побегу пить горячий чай с сахарными сухарями и мармеладом, побегу по тропинке, ведущей через весь огород; он уже весь в росе, скользко.
В конце недели - домой, в этот странный район, в котором, кажется, можно снять самое странное, отчаянное и печальное кино на свете. Еле живой 21-й или 38-й по камням и ямам, потом сонная электричка с вечерним солнцем в окнах и лицами из кунсткамеры, после - мрачно-желтое, но уютное метро плавными сменами декораций смягчали этот контраст, сейчас кажущийся уже не таким чудовищным.
Прошло 4 минуты, понесло куда-то к пасхе 96-го, но это уже совсем другое.
Ранее: небо лилово-розовое, вот-вот станет темно, с соседних улиц слышится звонкое эхо последних на сегодня детских голосов, я стою и грею руки у костра, у меня изо рта идет пар. Через 5 минут чайник вскипит, я побегу пить горячий чай с сахарными сухарями и мармеладом, побегу по тропинке, ведущей через весь огород; он уже весь в росе, скользко.
В конце недели - домой, в этот странный район, в котором, кажется, можно снять самое странное, отчаянное и печальное кино на свете. Еле живой 21-й или 38-й по камням и ямам, потом сонная электричка с вечерним солнцем в окнах и лицами из кунсткамеры, после - мрачно-желтое, но уютное метро плавными сменами декораций смягчали этот контраст, сейчас кажущийся уже не таким чудовищным.
Прошло 4 минуты, понесло куда-то к пасхе 96-го, но это уже совсем другое.