О рыцарских доспехах
За полгода до Похлебки по-Арборийски один из туринских рыцарей, мессир Гунцо из Алеманских земель, имел неосторожность напиться мертвецки пьяным на каком-то приеме, после чего, не доверяя более собственным ногам, забрался в доспех. Беда лишь в том, что он спутал свой «Закаленный Гнев» со стоящим поодаль «Ультором» мессира Медарда Медноусого. Неудивительно - оба вышли из одной базельской кузни и выглядели единоутробными братьями, если не считать различия в вооружении и гербах. Про мессира Гунцо при дворе частенько острили, будто он достаточно близорук, чтоб спутать собственную супругу со служанкой в трактире, но в этот раз в его глазах и верно стояла непроглядная ночь. Неудивительно, что все герба были для него на одно лицо, как лягушки на болоте.
Тщетно верный оруженосец просил его одуматься - мессир Гунцо проворно забрался в бронекапсулу чужого доспеха и, прежде чем кто-то успел ему помешать, привычно воткнул себе в затылок нейро-штифты. Все остальное произошло в считанные миллисекунды, которых, скорее всего, мозгу мессира Гунцо даже не хватило, чтоб осознать свою ошибку. А еще секундой спустя уже отсутствовала и та структура, которая могла что-либо осознавать.
Оруженосец потом утверждал, будто видел, как в выпученных глазах его господина мелькнул свет - «будто отсвет Вифлеемской звезды» - прежде чем череп рыцаря разлетелся подобно гранате, испачкав внутренности бронекапсулы тлеющей серой мякотью, которая еще недавно воображала себя мессиром Гунцо и провозглашала за столом остроумные тосты.
Может, подобное ждет и меня, подумал Гримберт, тщетно пытаясь найти такое положение тела, при котором холод не обжигал по крайней мере самые чувствительные участки тела. Может, моя голова превратится в выжженный курящийся дымом сосуд, а я сам не успею даже ощутить боли. Едва ли Берхард станет утруждать себя выкапыванием могил, в Альбах похороны - слишком роскошный ритуал. Скорее всего, несостоявшийся барон досадливо сплюнет, развернется и медленно пойдет прочь.
Ни один доспех не позволит самозванцу управлять собой, как верный боевой конь не позволит взгромоздиться в седло незнакомцу. Однако… Это «однако» было соблазнительным, как все смертные грехи мира, смешанные в одном бокале - с несколькими сладкими каплями концентрированного морфина.
«Воровской Эдикт». Вот та отмычка, которая может помочь ему завладеть доспехом, если, конечно, тот еще не превратился в изъеденную радиацией ржавую рухлядь. «Воровской Эдикт» был принят Хлотарем Восемнадцатым, предыдущим императором, триста лет назад, по результатам Сто Двадцать Шестого Крестового Похода, получившего среди современников малопочтенное прозвище «Безумный Анабазис». И получившего отнюдь не напрасно.
Если предыдущие Крестовые Походы подолгу агонизировали в глубине захваченных сарацинами земель, иногда тлея по многу лет подобно застарелым нарывам, судьба Сто Двадцать Шестого оказалась предопределена почти с самого начала.
Первые же сражения ознаменовались рядом блестящих побед. Передовые франкийские силы, высадившись под Яффой, обрушили на ее стены испепеляющую мощь христианского гнева, в считанные часы устлав город жирным, липнущим к брусчатке, пеплом. Внезапность удара с моря ошеломила сарацин сильнее явления Архангела Гавриила с огненным мечом - и те бросились прочь, позабыв свои проклятые святыни. Однако дальнейшие события стали развиваться совсем не так, как было намечено императорскими военачальниками.
Должно быть, сам Сатана надоумил отчаявшихся сарацин использовать для защиты Яффы последнее оружие, остававшееся в их руках - ядерную торпеду, оставшуюся со времен Проклятых Чумных Веков. Торпеда дождалась своего часа, мало того, сработала наилучшим образом и в самый неподходящий момент - когда, охваченные всеобщим ликованием, грузовые транспорты и баржи крестоносцев беспорядочно, отталкивая друг друга бортами, устремились в захваченный порт, стремясь исторгнуть из своих ржавых чрев грозные осадные орудия, беспокойную пехоту и застывшие в ожидании решительного боя рыцарские доспехи.
Взрыв принес страшные последствия для всего флота. Десятки кораблей отправились на дно, а те, что уцелели, беспорядочно метались, охваченные огнем и почти неуправляемые, тараня друг друга и сметая спасательные плоты с обезумевшим от ужаса экипажем. Когда сенешалю удалось восстановить подобие порядка, разгрузив уцелевшие корабли, картина сделалась столь безрадостной, что, судя по слухам, он предпочел вышибить себе мозги при помощи пистоли не дожидаясь окончания рапорта.
В бушующих водах Mare Mediterraneum[1], превратившихся на несколько часов в адский котел, погибло по меньшей мере половина флота, в том числе многие грузовые баржи, перевозившие рыцарские доспехи, и изрядное количество транспортов с их владельцами. Быть может, Сто Двадцать Шестой Крестовый поход даже после такого неутешительного начала мог бы остаться в памяти современников как неудачный, но отнюдь не трагический, если бы та самая неприятная деталь, которая навеки превратила его в «Безумный Анабазис». Несмотря на то, что с уцелевших кораблей удалось выгрузить около двух сотен рыцарей и около полутора сотен рыцарских доспехов, первая же попытка ввести их в бой оказалась безуспешной. Многие уцелевшие рыцари лишились своих доспехов в разразившейся катастрофе, когда те ушли на дно моря вместе с пылающими кораблями. Напротив, многие рыцарские доспехи остались бесхозными сиротами - их несчастливые владельцы утонули, сгорели в адском пламени или оказались раздавлены стальными бортами.
Вся трагедия положения заключалась в том, что выжившие рыцари были бессильны воспользоваться уцелевшими доспехами - нейро-замки безжалостно превращали в труху мозг всякого самозваного владельца, едва лишь тот пытался подключиться к управлению. В итоге грозный латный кулак рыцарского войска истаял почти без остатка, так не вступив в бой, а те жалкие единицы, что оказались боеспособны, уже не могли сыграть никакой роли в разворачивающейся трагедии.
Лишенная поддержки брони пехота, прижатая сарацинами к морю, сопротивлялась еще неделю или две, но участь ее была предрешена - мощные осадные орудия, которые готовились крушить стены Иерусалима, были бессильны ей помочь. Говорят, когда Хлотарь Восемнадцатый заслушал рапорт о потерях в Сто Двадцать Шестом Крестовом походе, его настолько обуяло бешенство, что он изрубил трех своих маршалов и полдюжины слуг, а сенешалю самолично проломил череп. На следующий же день он издал эдикт, который прозвали «Воровским», под страхом смерти запрещающий рыцарям устанавливать на свои доспехи какие бы то ни было замки.
[1] Mare Mediterraneum (лат.) - Средиземное море
Да, я добиваю вторую часть "Раубриттера". Снова. И это чертовски непростой процесс. Как оказалось, я могу бесконечно править и редактировать текст, который пишу, но если я его дописал и поставил последнюю точку - всё, для меня он закончен и более возвращаться к нему невозможно. Атрибут "только для чтения". Но тут вдруг оказалось надо. По традиции я не называю причину всуе, но, скажем так, обложка уже готова. А мне просто не хотелось подкладывать читателю млекопитающее семейство парнокопытных из подотряда свинообразных, предоставляя ему под видом романа повесть, при том не самую большую. Да, все три части "Раубриттера" увеличатся в объеме до 450 тыс. символов. Это та планка, которую я сам установил - и, в общем-то, уже почти взял. Раздувать текст за счет "воды" я не собираюсь. Будут новые кусочки, новые истории, новые персонажи. Мелькнут - правда, на краю страницы - фрагменты других частей. Обозначатся наконец границы этого мира и фрагменты его - мира - устройства. Придут в порядок мили и километры, квинталы и тонны, грехи и добродетели.
Если верить статистике, по поводу второй части "Раубриттера" я на 93% у цели. Значит, скоро можно будет объявлять традиционный сезон охоты на баги и заряжать аркебузы вольфрамовыми пулями.
Тщетно верный оруженосец просил его одуматься - мессир Гунцо проворно забрался в бронекапсулу чужого доспеха и, прежде чем кто-то успел ему помешать, привычно воткнул себе в затылок нейро-штифты. Все остальное произошло в считанные миллисекунды, которых, скорее всего, мозгу мессира Гунцо даже не хватило, чтоб осознать свою ошибку. А еще секундой спустя уже отсутствовала и та структура, которая могла что-либо осознавать.
Оруженосец потом утверждал, будто видел, как в выпученных глазах его господина мелькнул свет - «будто отсвет Вифлеемской звезды» - прежде чем череп рыцаря разлетелся подобно гранате, испачкав внутренности бронекапсулы тлеющей серой мякотью, которая еще недавно воображала себя мессиром Гунцо и провозглашала за столом остроумные тосты.
Может, подобное ждет и меня, подумал Гримберт, тщетно пытаясь найти такое положение тела, при котором холод не обжигал по крайней мере самые чувствительные участки тела. Может, моя голова превратится в выжженный курящийся дымом сосуд, а я сам не успею даже ощутить боли. Едва ли Берхард станет утруждать себя выкапыванием могил, в Альбах похороны - слишком роскошный ритуал. Скорее всего, несостоявшийся барон досадливо сплюнет, развернется и медленно пойдет прочь.
Ни один доспех не позволит самозванцу управлять собой, как верный боевой конь не позволит взгромоздиться в седло незнакомцу. Однако… Это «однако» было соблазнительным, как все смертные грехи мира, смешанные в одном бокале - с несколькими сладкими каплями концентрированного морфина.
«Воровской Эдикт». Вот та отмычка, которая может помочь ему завладеть доспехом, если, конечно, тот еще не превратился в изъеденную радиацией ржавую рухлядь. «Воровской Эдикт» был принят Хлотарем Восемнадцатым, предыдущим императором, триста лет назад, по результатам Сто Двадцать Шестого Крестового Похода, получившего среди современников малопочтенное прозвище «Безумный Анабазис». И получившего отнюдь не напрасно.
Если предыдущие Крестовые Походы подолгу агонизировали в глубине захваченных сарацинами земель, иногда тлея по многу лет подобно застарелым нарывам, судьба Сто Двадцать Шестого оказалась предопределена почти с самого начала.
Первые же сражения ознаменовались рядом блестящих побед. Передовые франкийские силы, высадившись под Яффой, обрушили на ее стены испепеляющую мощь христианского гнева, в считанные часы устлав город жирным, липнущим к брусчатке, пеплом. Внезапность удара с моря ошеломила сарацин сильнее явления Архангела Гавриила с огненным мечом - и те бросились прочь, позабыв свои проклятые святыни. Однако дальнейшие события стали развиваться совсем не так, как было намечено императорскими военачальниками.
Должно быть, сам Сатана надоумил отчаявшихся сарацин использовать для защиты Яффы последнее оружие, остававшееся в их руках - ядерную торпеду, оставшуюся со времен Проклятых Чумных Веков. Торпеда дождалась своего часа, мало того, сработала наилучшим образом и в самый неподходящий момент - когда, охваченные всеобщим ликованием, грузовые транспорты и баржи крестоносцев беспорядочно, отталкивая друг друга бортами, устремились в захваченный порт, стремясь исторгнуть из своих ржавых чрев грозные осадные орудия, беспокойную пехоту и застывшие в ожидании решительного боя рыцарские доспехи.
Взрыв принес страшные последствия для всего флота. Десятки кораблей отправились на дно, а те, что уцелели, беспорядочно метались, охваченные огнем и почти неуправляемые, тараня друг друга и сметая спасательные плоты с обезумевшим от ужаса экипажем. Когда сенешалю удалось восстановить подобие порядка, разгрузив уцелевшие корабли, картина сделалась столь безрадостной, что, судя по слухам, он предпочел вышибить себе мозги при помощи пистоли не дожидаясь окончания рапорта.
В бушующих водах Mare Mediterraneum[1], превратившихся на несколько часов в адский котел, погибло по меньшей мере половина флота, в том числе многие грузовые баржи, перевозившие рыцарские доспехи, и изрядное количество транспортов с их владельцами. Быть может, Сто Двадцать Шестой Крестовый поход даже после такого неутешительного начала мог бы остаться в памяти современников как неудачный, но отнюдь не трагический, если бы та самая неприятная деталь, которая навеки превратила его в «Безумный Анабазис». Несмотря на то, что с уцелевших кораблей удалось выгрузить около двух сотен рыцарей и около полутора сотен рыцарских доспехов, первая же попытка ввести их в бой оказалась безуспешной. Многие уцелевшие рыцари лишились своих доспехов в разразившейся катастрофе, когда те ушли на дно моря вместе с пылающими кораблями. Напротив, многие рыцарские доспехи остались бесхозными сиротами - их несчастливые владельцы утонули, сгорели в адском пламени или оказались раздавлены стальными бортами.
Вся трагедия положения заключалась в том, что выжившие рыцари были бессильны воспользоваться уцелевшими доспехами - нейро-замки безжалостно превращали в труху мозг всякого самозваного владельца, едва лишь тот пытался подключиться к управлению. В итоге грозный латный кулак рыцарского войска истаял почти без остатка, так не вступив в бой, а те жалкие единицы, что оказались боеспособны, уже не могли сыграть никакой роли в разворачивающейся трагедии.
Лишенная поддержки брони пехота, прижатая сарацинами к морю, сопротивлялась еще неделю или две, но участь ее была предрешена - мощные осадные орудия, которые готовились крушить стены Иерусалима, были бессильны ей помочь. Говорят, когда Хлотарь Восемнадцатый заслушал рапорт о потерях в Сто Двадцать Шестом Крестовом походе, его настолько обуяло бешенство, что он изрубил трех своих маршалов и полдюжины слуг, а сенешалю самолично проломил череп. На следующий же день он издал эдикт, который прозвали «Воровским», под страхом смерти запрещающий рыцарям устанавливать на свои доспехи какие бы то ни было замки.
[1] Mare Mediterraneum (лат.) - Средиземное море
Да, я добиваю вторую часть "Раубриттера". Снова. И это чертовски непростой процесс. Как оказалось, я могу бесконечно править и редактировать текст, который пишу, но если я его дописал и поставил последнюю точку - всё, для меня он закончен и более возвращаться к нему невозможно. Атрибут "только для чтения". Но тут вдруг оказалось надо. По традиции я не называю причину всуе, но, скажем так, обложка уже готова. А мне просто не хотелось подкладывать читателю млекопитающее семейство парнокопытных из подотряда свинообразных, предоставляя ему под видом романа повесть, при том не самую большую. Да, все три части "Раубриттера" увеличатся в объеме до 450 тыс. символов. Это та планка, которую я сам установил - и, в общем-то, уже почти взял. Раздувать текст за счет "воды" я не собираюсь. Будут новые кусочки, новые истории, новые персонажи. Мелькнут - правда, на краю страницы - фрагменты других частей. Обозначатся наконец границы этого мира и фрагменты его - мира - устройства. Придут в порядок мили и километры, квинталы и тонны, грехи и добродетели.
Если верить статистике, по поводу второй части "Раубриттера" я на 93% у цели. Значит, скоро можно будет объявлять традиционный сезон охоты на баги и заряжать аркебузы вольфрамовыми пулями.