Е.А. Осокина. Доллары для индустриализации
Е.А. Осокина. Доллары для индустриализации. "Родина", №3, 2004.
Валютные операции в 1930-е годы
История "валютного соперничества" двух ведомств - Объединенного государственного политического управления(1) и Торгсина, государственной торговой конторы, которая занималась продажей товаров населению в обмен на валюту и драгоценности, - свидетельствует о том, что даже такое тривиальное событие, как покупка хлеба в магазине, в условиях советской действительности 1930-х годов было рискованным предприятием и могло обернуться слежкой за покупателем, обыском в его квартире, конфискацией имущества и даже арестом.
Повседневная жизнь в СССР требовала определенного героизма, для советских граждан испытания и риск становились рутиной.
"Валютное" соперничество Изначально ОГПУ было против открытия Торгсина, считая его "ненужной инстанцией". Однако после того как политбюро приняло соответствующее решение, пришлось смириться с реальностью. Представители ОПТУ работали в составе правительственной комиссии, которая в конце 1931 года определяла районы деятельности Торгсина и методы его работы(2). Именно в местные отделения ОГПУ приходили эмиссары правления Торгсина за информацией о "золотом" и "валютном" потенциале района и целесообразности открытия там своих контор и магазинов. И в дальнейшем Торгсин не раз пользовался услугами ОГПУ/НКВД для давления на нерадивых поставщиков, транспортировки ценностей и секретной почты, розыска получателей валютных переводов среди ссыльных и заключенных, чисток торгсиновского аппарата от "чуждых элементов", пресечения хищений и других экономических преступлений.
И все же мирное сосуществование двух ведомств не получалось. Торгсин и ОГПУ/НКВД соперничали в "добыче золота и валюты" для государства, а источник у них был один - сбережения граждан. Для политической полиции еще со времен ВЧК конфискация "припрятанных" населением золота и других ценностей была одной из главных функций. Революция отгремела, но валютные планы остались, и ОГПУ должно было их выполнять. В особых папках политбюро в записи от 10 мая 1930 года находим, например, такую директиву: "Обязать ОГПУ в течение 10 дней добыть (!) от 1 до 2 млн рублей валюты"(3). Сумма немалая, а срок дан небольшой. Финплан по мобилизации золота и валюты был и у Торгсина.
При общности валютных задач Торгсин и ОПТУ оперировали разными методами. До появления Торгсина население должно было сдавать ценности государству в обмен на рубли по установленному государством курсу. Для этого работали специальные пункты скупки золота. Но, видимо, эти условия людей не привлекали. ОГПУ приходилось силой отбирать припрятанные ценности. Следовали аресты, обыски, конфискации и расстрелы. Торгсин же в обмен на золото предлагал населению не обесцененные рубли, а бесценные в условиях голода продукты и товары. Поэтому в то время как сотрудники ОГПУ с наганом в руке гонялись за "держателями золота" и "валютными спекулянтами", те осаждали магазины конторы, умоляя принять в обмен на продукты все самое дорогое, что у них имелось(4).
А что если превратить соперника в помощника? Как говорилось в известной советской комедии, "кто нам мешает, тот нам и поможет". Неизвестно, кому первому в ОГПУ пришла идея использовать Торгсин для выполнения плана "добычи" валюты - скорее всего, определенного автора не было. Агенты ОПТУ стали следить за покупателями в Торгсине, выявляя "держателей ценностей", а затем привычными методами (угрозы, аресты, обыски, конфискации) заставляли их сдавать ценности государству безвозмездно. Одни чекисты соблюдали конспирацию - следили за покупателем скрытно, устанавливая его место жительства, потом приходили с обыском. Другие действовали топорно, видимо, пытаясь взять "укрывателя золота" с поличным: врывались с оружием в магазин, арестовывали людей прямо у прилавка, забирали наличную валюту, а вместе с ней и купленные товары. После таких операций ОГ-ПУ доходы Торгсина падали, а фин-план был под угрозой срыва. Со всех концов страны в правление поступали жалобы от контор Торгсина на действия местных отделений ОГПУ.
Самые ранние жалобы на противоправные действия ОГПУ относятся к осени 1931 года, то есть к самому началу работы Торгсина(5). Тогда это можно было списать на неинформированность местных органов, инерцию, неразбериху и шок, которые сопровождали создание этой необычной организации - появление Торгсина нарушало валютную монополию государства, ведь правительство, по сути, признало право людей иметь валюту и разрешило валютные операции внутри страны. Требовалось время для того, чтобы информация о законности операций Торгсина дошла на места и организации преодолели инерцию государственной валютной монополии.
Шло время. УШЛИ в регионы директива ЦК и письмо Сталина о содействии Торгсину(6). Появилось правительственное постановление о том, что ОГПУ должно проводить свои операции, не подрывая работу Всесоюзного объединения по работе с иностранцами(7). Руководство Наркомата торговли, в чьем ведении находился Торгсин, провело переговоры с Экономическим отделом (ЭКО) ОГПУ, и, в свою очередь, разослало на места разъясняющие циркуляры о том, что Торгсин имеет право продажи на "эффективную" (несоветскую) валюту. Торгсин из диковинки превратился в обыденное явление советской жизни. Однако жалобы на действия сотрудников ОГПУ - аресты покупателей в Торгсине, обыски в квартирах, конфискация валюты и товаров - продолжали поступать вплоть до самого закрытия объединения(9).
Председатель Торгсина Сташевский в докладной записке наркому торговли Розенгольцу в декабре 1932 года писал, что правление располагает "обширными материалами с мест, из которых видно, что местные органы ОГПУ, угрозыска и милиции вопреки циркулярному письму ЭКО ОГПУ совершают незаконные аресты лиц, покупающих товары в Торгсине или получающих валюту из-за границы"(10).
"27 августа 1932 года, - пишет далее Сташевский, - в наш магазин N 3 в Киеве явился работник Киевской областной милиции, т. Бейгул Семен Георгиевич, и тут же в конторе, магазина подверг личному обыску застигнутых им наших покупателей, прекратив обыск лишь после настойчивых требований зав. магазином... В Вознесенске пекаря в числе 9 человек сдали Торгсину 2000 рублей валюты, за что были арестованы ГПУ. Операция ГПУ морально повлияла на сдатчиков инвалюты... Одесса: В наш магазин вбежали с обнаженным оружием два сотрудника 26 погранотряда ГПУ и арестовали неизвестного гражданина в магазине"(11).
В своем заявлении в Ленинградское отделение Торгсина гражданка Р. И. Пинчук писала: "3 октября с. г. (1932. - Е. О.) в 2 часа ночи была арестована моя дочь, Ида Давидовна Пинчук, 5-м отделением милиции. Причина ареста - изъятие инвалюты. Никакой инвалюты, кроме получаемой мной из Америки от моих детей, у нее нет, и все переводы поступали в Ваш адрес непосредственно, а также в адрес Государственного Банка... Прошу правление Торгсина принять меры к освобождению моей дочери, иначе я вынуждена буду отказаться от получаемых мною из Америки денег"(12).
Заведующий магазином N 6 некто Полиновский в своем рапорте в правление Киевской конторы Торгсина сообщал о случае, произошедшем 13 декабря 1932 года:
"К магазину подошли трое неизвестных граждан, остановили выходящего в это время из магазина покупателя и приказали следовать за ними. Покупатель передал муку тут же стоявшей жене и пошел с ними. В это время стояла на улице большая очередь, и я заметил, что среди публики началась паника и в магазине и около магазина не стало ни одного человека. Я выбежал на улицу, подбежал к ним, и на мой вопрос, куда и зачем они ведут покупателя, они ответили, что они отвечают за свои действия. На мое требование предъявить документы, они ответили, что они агенты ГПУ, и отказались предъявить документы. Я пригласил их до выяснения личности в магазин и вызвал ГПУ. После всего пом. нач. милиции т. Крайзерт составил протокол и вызвал меня и т. Тверского и продавца Гуревича"(13).
Инциденты не прекратились и в 1933 году. Некто М. Б. Коен в своем заявлении директору Киевской конторы Торгсина писал:
"27 июня с. г. (1933. - Е. О.) я вынул зуб у врача (видимо, коронку. - Е. О.), который проживает по ул. Пятакова, 24, и занес в магазин, там, где принимают лом. Я взял книжку (товарную книжку Торгсина. - Е. О.) и получил 140 кг муки ржаной в магазине N 2 и в магазине N 3 купил 70 кг муки. Выдали мне справку на право провоза в Проскуров и Умань. Отняли муку и справку, а потому прошу директора дать распоряжение отдать мне 3 мешка муки - 210 кг"(14).
По сообщению из Херсона, крестьянин получил 25 долларов ценным пакетом, зашел в Торгсин и "купил товаров на 11 долларов, остальные 14 долларов оставил у себя. По дороге домой он был арестован, продукты и 14 долларов тоже были отобраны, несмотря на то, что он показал ценный пакет и со стороны Торгсина было подтверждение, что купил в Торгсине"(15). Из Валдайского района сообщали, что налоговый инспектор конфисковал у гражданки, жительницы села Загорья, товарные ордера и товары, купленные в Торгсине: сахар, рыбные консервы и водку, всего на сумму 7 руб. 55 коп. После этого "к указанной гражданке нагрянуло ОГ-ПУ и отобрало у нее несколько золотых царской чеканки"(16).
Сотрудники ОГПУ принуждали приемщиков ценностей в Торгсине выдавать фиктивные квитанции, а затем сдавать полученное по ним золото в ОГПУ, требовали от приемщиков фамилии сдатчиков золота, "приглашали на разговор" директоров магазинов и управляющих контор. А могли и арестовать оценщика прямо во время приемки ценностей. По сообщению из Валдайского края: "На днях в универмаг Торгсина явился один из агентов ОПТУ тов. Исаенко. Несмотря на то что на нем было штатское пальто, все же его все знают, кроме того, из-под воротника торчат петлицы... здесь же в универмаге при посторонней публике он пристал к пробиреру (приемщик, который определяет пробу ценного металла. - Е. О.) с вопросом: "А у тебя где спрятано золото?" Пробирер ему ответил: "Если тебе думается, что оно у меня есть, иди ищи". Поговорив с кассиршей и повертевшись минут 15 у кассы, он ушел"(17). Агент никого не арестовал, но дал понять, что может это сделать - запугивание было в арсенале методов ОГПУ.
У ОПТУ были и другие способы "добычи валюты". Его сотрудники, например, требовали, чтобы люди вносили получаемые ими из-за границы на Торгсин валютные переводы на счет ОПТУ или делали "добровольные" пожертвования в фонд индустриализации(18). В анонимном письме, посланном летом 1933 года из Ленинграда на имя председателя ОПТУ Менжинского (копии ушли прокурору СССР Ка-таньяну, наркому финансов СССР Гринько и заместителю наркома иностранных дел Сокольникову), сообщалось:
"ОГПУ в Ленинграде вынуждает граждан трудящихся, имеющих торгсиновские книжки, списывать с текущих счетов в Торгсине большую часть их сбережений под видом добровольного пожертвования. Иногда эти пожертвования достигают почти всей суммы текущего счета в Торгсине. Граждане под влиянием репрессий, а некоторые, боясь репрессий, отдают все, что с них требуют, а иногда и больше, лишь бы их не преследовали"(19).
ОГПУ могло получить валюту и без согласия самого переводополучателя. В одном из документов правления Торгсина описан такой случай: "В Запорожье директора нашего] универмага пригласили в ГПУ и предложили сделать перевод в фонд индустриализации 30 долларов по заборной книжке одного арестованного покупателя"(20). В некоторых случаях сотрудники ОГПУ пробовали логически обосновать необходимость перевода денег на счет политической полиции, объясняя человеку, что если у него нашлась валюта для Торгсина, то он, конечно, должен иметь ее и для ОГПУ.
ОГПУ оправдывало конфискацию золота и наличной валюты у клиентов Торгсина тем, что отбирало припрятанные ценности, которыми государство не могло бы иначе воспользоваться. Конфискация валютных переводов не укладывается в это объяснение. В данном случае ОГПУ отбирало деньги, которые уже находились на счету государственной организации - Торгсина.
Действия ОПТУ приводили к тому, что население начинало настороженно относиться к Торгсину. Распространялись слухи о том, что он "организован в помощь ОПТУ", является "подсобным хозяйством ОГПУ", "ловушкой сдатчиков золота", что покупателей в Торгсине фотографируют и дают о них сведения в политическую полицию(21). Любая связь с ОГПУ отпугивала. Заведующий Валдайским отделением Торгсина одной из причин невыполнения плана подведомственного универмага считал то, что в его кассе работает жена агента ОПТУ, "которую все население знает и задает вопрос, зачем она здесь посажена?"(22). Правление Торгсина информировало правительство, что во все его отделения поступают запросы населения о том, "не является ли опасным получать переводы в связи с производимой ОПТУ выемкой (золота. - Е. О.)"(23). Слухи были настолько расхожи, что случаи, когда сдача ценностей происходила без последствий, вызывали удивление: "Гражданка деревни Чекуново зашла в магазин утром в 7 часов 30 мин., купила на 20 рублей и была удивлена, что ничего нет страшного и рассказывает: "У нас все говорят, что как зайдешь в Торгсин, здесь тебя и арестуют. Теперь приду домой и расскажу, что совсем не так и наших много придет покупать"(24).
После каждой кампании ОПТУ по изъятию золота Торгсин подсчитывал нанесенный урон. Так, в Херсоне в результате операций ГПУ против "валютчиков" в ноябре 1931 года ежедневная выручка Торгсина упала с 700 до 100 долларов(25). В Котласе после арестов, проведенных ОГ-ПУ в декабре 1932 - январе 1933 года (было арестовано 100 человек), торговля практически прекратилась (сократилась на 90%). Многие жалобы Торгсина на действия ОГПУ относятся к последнему кварталу.
Почему политбюро продолжало использовать услуги ОГПУ по добыче валюты, несмотря на очевидные отрицательные последствия? Объяснений, пока гипотетических, здесь может быть несколько. Возможно, сработал стереотип - чем больше организаций занимаются поиском валюты, тем лучше - больше получим. Не все, однако, что кажется логичным в теории, работает на практике. В данном случае ОГПУ мешало Торгсину. Другим объяснением может быть то, что политбюро рассматривало Торгсин как временную и экстраординарную меру. Его существование нарушало принципы социалистической политэкономии, в первую очередь валютную монополию государства. Как в свое время нэп, Торгсин был тактическим отступлением во имя осуществления индустриализации. Коль это ситуация временная, то зачем вносить изменения в работу ОГПУ?
Жизнь "между молотом и наковальней"
Оставим теперь государственные интересы и посмотрим на ситуацию с позиции простых людей. Что может рассказать нам о повседневной жизни 1930-х годов валютное соперничество Торгсина и "политоргана"?
Несомненно, появление Торгсина в советской жизни 1930-х годов создало хаос и неопределенность. Обыватель не понимал, где кончаются функции одной организации и начинаются функции другой. До появления Торгсина все было просто - иностранную валюту и золото (под золотом подразумевались царские золотые монеты, а также дорогостоящие драгоценности и массивные золотые бытовые предметы) не разрешалось иметь. Частные операции с валютой и золотом - продажа, обмен, использование их в качестве наличного платежного средства - считались экономическим преступлением, валютной спекуляцией и наказывались по закону. За этим следило ОПТУ.
С появлением Торгсина валютные операции признавались законными. Запрещались только те, которые производились за пределами Торгсина, там начинался черный рынок. Таким образом правительство разграничило сферы действия Торгсина и ОГПУ.
Запутанность ситуации усиливалась еще и тем, что ОГПУ арестовывало не всякого входящего в Торгсин, а действовало избирательно и непоследовательно. Могло создаться впечатление, что кому-то разрешалось иметь валюту и золото и платить ими в Торгсине, а кому-то - нет.
Но где проходила эта грань? Люди пытались понять логику арестов в Торгсине, рационально объяснить их причины. Может быть, причина арестов кроется в социальном положении покупателя и источнике получения золота? В одном из писем в ОГПУ автор-партиец писал: "Как я понял и понимаю, к аресту подлежат, по-видимому [те], у кого имеется золото, бывшие купцы, торговцы, спекулянты, мародеры, бывшие чиновники старого режима, полиция (царская. - Е. О.) и кулачество, но не трудовой, видно, элемент, пролетарский слой и середняки, и бедняки, которые действительно должны (действительно имеют право. - Е. О.} сдать золото в Торгсин, если есть, без страху и боязни"(26).
В принципе правительству не стоило бы большого труда провести подобное классовое разграничение. Все "бывшие" состояли на учете государства и составляли группу "лишенцев", то есть лишенных избирательных прав. Требовалось лишь указать в правительственном постановлении о Торгсине, что "лишенцам" в его магазины вход запрещен. Мало кто удивился бы такому разграничению, будь то человек 1930-х годов или современный историк сталинизма. Ущемление социальных, политических и экономических прав "бывших" было нормой того времени, и лишение их валютных прав логично бы вписалось в социальную иерархию 1930-х годов.
Однако проблема как раз и заключалась в том, что в случае с Торгсином правительство не стало делить граждан по социальному положению, источникам получения дохода, их дореволюционной деятельности, национальности. Двери Торгсина были распахнуты для каждого, имевшего ценности. Открывая Торгсин, руководство страны поступилось не только принципом валютной монополии государства, но и пресловутым "классовым подходом".
Интересно в этой связи провести параллель между Торгсином и существовавшей в первой половине 1930-х годов государственной карточной системой. Распределяя продукты и товары по карточкам, правительство разделило население на группы в зависимости от их важности для индустриализации, пролетарско-крестьянское происхождение в иерархии государственного снабжения не играло главной роли. Инженерам и рабочим на ведущих индустриальных объектах полагались от государства лучшие пайки (если не считать небольшой группы советской элиты); городское население, жившее в неиндустриальных, небольших городках и поселках, включая пролетариат, или работавшее на второстепенных для индустриализации объектах, получало крохи.
Крестьяне могли рассчитывать на символическое государственное снабжение - здесь тоже существовала своя иерархия, основанная на важности товарной специализации колхоза для индустриализации, - только при выполнении планов государственных заготовок. Даже в отношении "лишенцев" действовал принцип экономической целесообразности - в случае если лишенный избирательных прав работал на крупном индустриальном объекте, в соответствии с правительственными постановлениями, он должен был получать такой же паек, как и вольный индустриальный рабочий. Таким образом, с точки зрения государственного пайкового снабжения монолитные и хрестоматийные для марксизма классы - рабочие, крестьяне и интеллигенция - отсутствовали. Они были раздроблены на многочисленные подгруппы, перетасованы и объединены в новые группы по принципу: нужен или не нужен для индустриализации(27).
В Торгсине, как и в карточной системе, классовый подход уступил место "индустриальному прагматизму".
Возвращаясь к вопросу о том, где проходила грань между людьми, арестованными в Торгсине, и теми, кто избежал ареста, следует сделать вывод, что социальное происхождение здесь было ни при чем. Безусловно, среди арестованных покупателей Торгсина "бывшие" попадались, но хватало там и простых трудящихся - рабочих, служащих и колхозников. Ища логику в действиях ОГПУ, обыватель 1930-х годов мог предположить, что ОГПУ арестовывало в Торгсине только крупных владельцев ценностей. Эта гипотеза, однако, тоже не выдерживает проверки. С точки зрения формальной законности с появлением Торгсина ОГПУ вообще потеряло право арестовывать кого-либо за владение или хранение валюты, будь то крупный или мелкий "держатель". Как уже было сказано, валютные права, которые подразумевали и хранение валюты дома, предоставлялись всем без исключения.
Гипотетическое предположение о том, что арестованные клиенты Торгсина были крупными владельцами ценностей, не подтверждается фактами. Местные отделения Торгсина жаловались, что ОГПУ проводит аресты огульно, в массовых кампаниях жертвами становятся в основном "мелкие держатели ценностей". Приводимые в документах суммы конфискаций являются зачастую чисто символическими - несколько золотых монет, несколько рублей бонами Торгсина. Среди конфискованных полицией товаров - не меха, икра и антиквариат, а обычные продукты - банка консервов, бутылка водки, мешок муки.
Риск и повседневность
Казалось бы, что может быть героического в покупке хлеба или штанов? Но кто знает, сколько бессонных ночей проводили люди перед тем, как решиться сделать первый шаг и переступить порог нового неизведанного предприятия с загадочным названием "Торгсин". Поскольку идти в Торгсин все-таки было необходимо - голод не тетка, люди прибегали к разным хитростям, изобретали свою тактику поведения в Торгсине. Уезжали в другой город, где их никто не знал, сдавать ценности и покупать товары. Во время сдачи золота, едва завидя знакомого в магазине, немедленно уходили, оставляя ценности, и возвращались назад только через несколько часов. Опасения, что знакомые донесут "куда следует" об имевшемся золоте, были сильнее боязни потерять ценности. Особенно осторожничали крестьяне; как выразился автор одного донесения, "особенно из деревень публика боится". В отчете Нижегородской конторы Торгсина сообщалось, что, прежде чем купить, крестьяне вели наблюдение и даже провожали покупателей до их квартир, затем снова возвращались в магазин наблюдать. Нередко тихо спрашивали продавца: "А меня не арестуют? У меня монеты"(28).
Тактика выживания соседствовала с тактикой обогащения. Нашлись предприимчивые люди, которые, маскируясь под агентов ОГПУ, грабили покупателей Торгсина (действия ОГПУ фактически тоже являлись грабежом, но грабежом ведомственным). Управляющий Московской городской конторой Торгсина в своем письме предупреждал директоров подведомственных универмагов:
"За последнее время вокруг н[аших] торговых точек работает шайка аферистов, которые под видом сотрудников ГПУ и МУРа заранее в магазине при сдаче ценностей или покупке товаров намечают себе жертву и по выходе н[аших] клиентов из универмагов задерживают их и отбирают ценности (тов.[арные] книжки и пр.)"(29). Слово "ОПТУ" оказывало парализующий эффект и позволяло безнаказанно грабить средь бела дня на глазах покупателей и сотрудников Торгсина. Есть основания подозревать, что и действительные сотрудники ОГПУ могли использовать антиторгсиновские операции своего ведомства в личных целях. Приведу рапорт заведующего магазина N 4 О. М. Файнштейна управляющему Киевской областной конторой Торгсина:
"Довожу до В[ашего] сведения, что в день В[ашего] отъезда произошел следующий казус в магазине:
Сотрудник розыска Казимиров ворвался в магазин с наганом в руке вслед за одним покупателем.
Я предложил Казимирову вложить в карман оружие и пошел сговориться по телефону с Нач[альником] Петровского района милиции... Придя в магазин, я предложил Казимирову принести ордер Эконом отдела или Оперода (оперативный отдел. - Е. О.) на право ареста в н[ашем] магазине.
Мы прошли в район милиции по этому делу и там договорились на том же. Казимиров ушел за ордером и больше в магазин не являлся. Задержанный был в магазине до закрытия его, после чего его отпустили. Описывать панику не приходится. Ставлю Вас в известность, что задержанный гражданин не пошел с сотрудником розыска из-за того, что боялся за содержимое карманов. По его словам, Казимиров забрал у него за два дня до этого 1200 рублей совзнаками в проезде у одного еврея. Считаю, что это похоже на истину, т. к. Казимиров идет со своим отцом на операцию. В данном приключении я сам видел старика на углу, дожидающегося результатов. Об этом я также сообщил сотруднику Облрозыска т. Шапу 9.12.32"(30).
Прав ли завмаг, подозревая агента ОГПУ в нечистоплотности. Но существование в ОГПУ сотрудников, способных на такие действия, более чем вероятно. Торгсин, радея об интересах валютного дела, защищал своих покупателей. В документах часто встречаются упоминания об освобождении клиентов от ареста и возвращении им товаров и денег Торгсина. Однако следует сказать, что опасения людей в том, что Торгсин работает на ОПТУ, были не столь уж безосновательными. Последний председатель Торгсина Левенсон в 1935 году информировал управляющих конторами и отделениями:
"Работники НКВД имеют право в нужных случаях требовать от Вас справки о количестве сданных отдельными лицами бытовых ценностей, а также о фамилиях и адресах этих лиц, однако за получением такого рода справок они должны обращаться исключительно к администрации магазинов и скуппунктов"(31).
Таким, видимо, был достигнутый в результате почти четырехлетнего валютного соперничества и трений компромисс между ОГПУ/НКВД и Торгсином - Торгсин не возражал быть информатором, если эти действия оставались в тайне от его клиентов. Администрация магазинов, по смыслу этого письма, становилась внештатным агентом, сексотом политической полиции(32). У ОГПУ имелись и платные агенты, специально внедренные или завербованные из числа торговых работников. Они также поставляли "политоргану" информацию о клиентах Торгсина и их валютных сбережениях. Таким образом, риск и непредсказуемость последствий посещения Торгсина сохранялись. Советская повседневность продолжала быть авантюрной.
Примечания:
1. В ходе реорганизации в 1934 г. Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) было поглощено Народным комиссариатом внутренних дел (НКВД). В зависимости от времени описываемых событий в статье используются оба названия - ОГПУ и НКВД.
2. Государственный архив Российской Федерации (далее ГАРФ). Ф. 5446. Оп. 12а. Д. 698. Л. 1, 7.
3. Российский государственный архив социальной и политической истории (далее РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 162. Д. 8.
Л. 152.
4. В этой фразе практически нет преувеличения. Люди "подсказывали" правительству, что еще можно у них отобрать и превратить в станки и машины. Изначально государство разрешило Торгсину принимать только валюту и золото, но голодные люди несли в Торгсин все ценное, что у них имелось. Получая донесения о потоке разнообразных ценностей в магазины Горгсина, правительство сначала разрешило Торгсину принимать серебро, потом платину и бриллианты, а затем и произведения искусства. Инициатива "снизу" подталкивала неповоротливую бюрократическую машину.
5. Российский государственный архив экономики (далее РГАЭ). Ф. 4433. Оп. 1. Д. 8. Л. 70.
6. РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 38. Л. 1 об. Директива ЦК от 25 апреля 1932 года требовала в срочном порядке предоставлять Торгсину помещения.
7. Текст постановления найти не удалось, но на него есть ссылки в документах: РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 148. Л. 26.
8. РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 2. Л.6.
9. Там же. Д. 5. Л. 307, 308, 329, 229; Д. 15. Л. 24; Д. 19. Л. 2; Д. 26. Л. 217; Д. 29. Л. 113; Д. 31. Л. 23; Д. 43. Л. 18; Д. 45. Л. 12; Д. 53. Л. 23; Д. 55. Л. ?; Д. 148. Л. 11,18, 33, 40, 42, 51, 97,101; Д. 149. Л. 79,83, 86 и 86 об (докладная записка Сташевского в НКВТ), 88, 90; Д. 168. Л. 38. Центральный государственный архив Московской области(далее ЦГАМО). Ф. 3812. Оп. 1. Д. 1. Л. 31.
10. РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 149. Л.. 86 и 86 об.
11. Там же.
12. Там же. Д. 45. Л. 12.
13. Там же. Д. 149. Л. 88.
14. Там же. Д. 148. Л. 40.
15. Там же. Д. 19. Л. 2.
16. Там же. Д. 148. Д. 18.
17. Там же.
18. Там же. Д. 15. Л. 12; Д. 148. Л.. 11,34; Д. 149. Л.. 86 и об.
19. Там же. Д. 148. Л. 34.
20. Там же. Л. 11.
21. Там же. Д. 31. Л. 23; Д. 149. Л. 90.; Д. 5. Л. 302; Д. 38. Л. 8; Д. 41. Л. 29.
22. Там же. Д. 148. Л. 18.
23. Там же. Д. 19. Л. 2.
24. Там же. Д. 31. Л. 23.
25. Там же. Д. 5. Л. 229; Д. 31. Л. 22(?); Д. 149. Л. 90.
26. Там же. Д. 148. Л. 26.
27. Подробно об этом см.: Е. А. Осокина. За фасадом "сталинского изобилия". Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927-1941. М. 1998.
28. РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 148. Л. 26; Д. 38. Л. 8. Подобный "наблюдатель" описан также и в донесении уполномоченного Торгсина в Ташкенте (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1.
Д. 148. Л. 28).
29.ЦГАМО. Ф. 2014. Оп. 2. Д. 2. Л. 24.
30. РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 149. Л. 83.
31. Там же. Д. 168. Л. 38.
32. Переход Торгсина от протестов против действий ОГПУ/НКВД к сотрудничеству с "политорганом", скорее всего, не был столь резким. Вероятно, были и переписка и постановления, регламентирующие сотрудничество двух ведомств. Отсутствие документов, однако, не позволяет реконструировать эту часть истории валютного соперничества Торгсина и ОГПУ/НКВД.