Владимир
После дня рождения Тимура мы решили отправиться в маленькое путешествие по России, чтобы вернуть щекочущую сердце детскую радость от поездок и новых впечатлений. Мы двинулись на север, посмотреть заметенный снегом Владимир и Суздаль.
[…]
В конце концов, мы оказались в невероятно уютном отеле на холме: в шаге от нас были белоснежные церкви с золотыми куполами и Золотые ворота, которые были включены в список ЮНЕСКО. Все было так близко, будто мы жили на Соборной площади Московского Кремля. Из окна виднелась дорога, речкой убегающая вдаль и соседний холм с очаровательным парком, на дорожках которого залили каток. Сам отель был как из художественных книжек. Посреди комнаты стояла большая кровать с узорным покрывалом, а провода от прикроватных ламп по старинке уходили в потолок.
Стоило мне выйти на улицу, и я будто бы попадала в эпоху Чехова или Тургенева. Меня окружали вековые здания из кирпича, парковые аллеи, в долине, в ремесленном дворике - почти деревенские домики с верандами кафе и затертыми до бронзового блеска статуями (тут мне вспомнилась совершенно очаровательная Коломна, бережно хранящая исторический облик и атмосферу старины).
Но самое чудесное, что есть во Владимире - это волшебная, нежно-снежная атмосфера уюта и не проходящего праздника. Тут до сих пор чувствовалось волнительное ожидание Нового года, который месяц как уже отгремел, а из праздничного убранства на улицах оставалась лишь одна рождественская елка и переулок, увешенный гирляндами. На витринах магазинов и в кафе были разложены советские игрушки, открытки; детки катались с крутых ледяных горок, созданных на месте остатков бывших валов; по улицам сновали улыбчивые и доброжелательные прохожие, которые с радостью обнимались с ростовой куклой в виде Пряника. И, хотя на улице был дубак, внутри на сердце разливалось тепло.
Моим любимым местом в городе стал Музей пряника, в который мне все время хотелось заглянуть под тем или иным предлогом. Заходишь с мороза в натопленный домик, а там со стен на тебя свешиваются всевозможные сласти: пряники с гербом города (лев в короне), с яблочным повидлом или классические покровские - со сгущенкой и грецкими орехами, домашние карамельные шоколадки с фисташками и крендельками, ягодные мармеладки, медовуха, конфетки монпансье в красивых жестяных коробочках с иллюстрациями Владимира. Все дают попробовать, а еще приглашают пройти в соседнюю комнатку, где расположился музей с пряничными картинами и географической картой пряников. Для деток там регулярно проводят мастер-классы, но и я бы была не прочь пораскрашивать свежеиспеченные пряники.
Удивительно, но даже спустя столетия город остается неизменным. В бывшей водонапорке местные разместили Музей старого Владимира, в котором можно порассматривать предметы быта, увесистые замки, тончайшие кошелечки, веселые брачные газеты, воздушные веночки, карточки для флирта на балу и приглашения на свадьбу, а еще старые черно-белые фотографии. Например, в ближайшем от отеля парке на пересечении аллей стоит скромный каменный фонтан. Бросаешь взгляд на фото минувших лет - и видишь, что он стоял и тогда, радовал отдыхающих мягкими брызгами в жару, а сейчас вокруг него кружит пухленький пони. Глядишь на карточку с белокаменными церквями на холмах и скромной деревушкой в низине и с восторгом понимаешь, что это - вид из твоего окна.
Когда-то Владимир был столицей Владимирского княжества и Северо-Восточной Руси. Здесь были построены первые белокаменные церкви, которые можно увидеть и сейчас - Дмитровский собор и Успенский собор. Неподалеку стоит еще один памятник архитектуры под защитой ЮНЕСКО - Золотые ворота, ставшие и оборонительным сооружением, и триумфальной аркой. Когда-то ворота действительно были покрыты листами золоченой меди, но после пожаров, нашествий и других невзгод ворота остались просто мощной аркой на толстых цилиндрических ножках. Интересный факт: ворота были поставлены не там, где проходила главная дорога, а по направлению к Киеву в знак преемственности; киевские - в сторону Константинополя, а там - в сторону Иерусалима. То же самое с Успенским собором, который строили по примеру киевского (и так далее). Внутри ворот спрятаны эпичная диорама с нашествием Батыя и всякое оружие. Вокруг древних славянских построек хаотично разбросаны остатки валов, некогда защищавших княжество, а теперь служащих развлечением для горожан и туристов (на одном из них соорудили горнолыжный подъемник в самом центре Владимира).
Я абсолютно не фанат религиозных сооружений, но исторически так сложилось, что они зачастую тащат на себе весь архитектурный облик. Меня несильно, но зацепил Дмитровский собор с его грубоватой резьбой по камню, фигурами птиц, животных, деревьев и святых. Есть в этом что-то близкое европейским традициям и витиеватым украшениям Италии, Франции. На какое-то время я представила себе, что этому собору более 800 лет, а значит, он застал темные века, князей, междоусобицы, пережил Наполеона и обе мировые. Люди рождались и умирали, деревья стремились ввысь и усыхали, а храм все стоял, видел, не трясся и не спешил, наблюдая за цикличным ходом времени.
С собором в близком соседстве Успенский, белоснежная постройка с золотым шпилем, куполами и крестами. Он выстроен на месте сгоревшей от нашествия хана Батыя церкви, в ней когда-то погибли княжеские родственники. Собор заново отстраивали и расширяли вокруг остатков стен, а последние превратились в своды. Его реставрировала Екатерина II, чтобы показать всем, какая она русская, вложила кучу денег, сделала чугунные плиты на полу и роскошный иконостас в стиле барокко (не в тему, но симпатично).
В соборе чудом сохранились фрески Андрея Рублева и его ученика Даниила Черного. Фреска Рублева называется «Страшный суд». Тут Христос показывает одной рукой на небо и перспективы рая, другой в ад; у его ног - Богородица, Иоанн Креститель и раскаивающиеся Адам и Ева; вокруг - апостолы и архангелы. Над головой изображены четыре зверя, означающие царства, после падения которых придет царство Божие: медведь (Вавилонское), лев (Персидское), пантера (Македонское), рогатый зверь (Римское, антихристово).
Когда я достала в соборе телефон, чтобы из соображений искусства тихонько запечатлеть сцену порога рая Чёрного, вдруг моя камера зловеще и необъяснимо залилась кроваво-красным светом. Я испугалась на мгновение и убрала телефон куда подальше.
Удивительные ощущения я испытала от церкви Покрова на Нерли, будто посмотрела все фильмы Балабанова сразу (особенно последний). Мы приехали к ней ранним утром понедельника. Небо было напряженно-свинцовым. Я ожидала увидеть еще один собор, а передо мной простиралось безграничное поле, утопленное в снегах. Дороги не было, пришлось идти по примятому следу от шин. Шаг влево, шаг вправо - нога пробивала наст и проваливалась по колено. Говорят, летом дорожка виднеется, а весной в половодье к церкви переправляют на лодочках. Изредка навстречу нам шли по два-три человека, но в целом мы были там одни.
Андрей Боголюбский построил эту церковь в память о погибшем сыне, и его трагедия и острая боль пронизывала атмосферу. Кажется, будто люди, совершающие поход к церкви Покрова на Нерли, тоже пытаются свою боль прожить. Иначе я не знаю, что могло сподвигнуть их пробираться к церкви сквозь снег, падать на скользком льду и стучаться в закрытые двери малюсенькой, безлюдной церкви.
Когда мы наконец добрались до нее, мы были совершенно одни. Раскрыв врата, мы оказались в абсолютной, оглушительной тишине. Не было слышно ни песнопений, ни молитв, ни постукивания кадила; не шипел ветер из щели, не звенели шаги. Мы были в вакууме, где останавливалось время, и мы боялись двинуться, чтобы изменить его ход. В крошечной церкви не было ни позолоты, ни убранств, только номинальные религиозные атрибуты. От каменных белоснежных стен веяло холодом, пусть и не таким жестоким, как на улице. Мы потоптались немного внутри, но были каждый в своих мыслях, переживаниях. Это было уникальное ощущение, которое мы не испытывали раньше никогда. С благодарностью мы покинули храм, добрались до машины и двинулись в Суздаль.
Владимир мог бы быть мужичком лет эдак за 55 в зимнем пальто и с меховой шапкой. У него были бы ухоженные черные усищи и игривые, шаловливо бегающие глаза - он тайком бы вез домой к семье елку на детских санках, а под мышкой прятал бы картонный подарок с шоколадными конфетами с работы.
Религиозная часть Владимира - другой человек. Древний седой монах, живущий в аскезе; в прошлом совершивший большой грех или переживший трагедию, но державший это в секрете; обрекший себя на вечное заключение в белокаменных стенах церкви и молитву.
V.
[…]
В конце концов, мы оказались в невероятно уютном отеле на холме: в шаге от нас были белоснежные церкви с золотыми куполами и Золотые ворота, которые были включены в список ЮНЕСКО. Все было так близко, будто мы жили на Соборной площади Московского Кремля. Из окна виднелась дорога, речкой убегающая вдаль и соседний холм с очаровательным парком, на дорожках которого залили каток. Сам отель был как из художественных книжек. Посреди комнаты стояла большая кровать с узорным покрывалом, а провода от прикроватных ламп по старинке уходили в потолок.
Стоило мне выйти на улицу, и я будто бы попадала в эпоху Чехова или Тургенева. Меня окружали вековые здания из кирпича, парковые аллеи, в долине, в ремесленном дворике - почти деревенские домики с верандами кафе и затертыми до бронзового блеска статуями (тут мне вспомнилась совершенно очаровательная Коломна, бережно хранящая исторический облик и атмосферу старины).
Но самое чудесное, что есть во Владимире - это волшебная, нежно-снежная атмосфера уюта и не проходящего праздника. Тут до сих пор чувствовалось волнительное ожидание Нового года, который месяц как уже отгремел, а из праздничного убранства на улицах оставалась лишь одна рождественская елка и переулок, увешенный гирляндами. На витринах магазинов и в кафе были разложены советские игрушки, открытки; детки катались с крутых ледяных горок, созданных на месте остатков бывших валов; по улицам сновали улыбчивые и доброжелательные прохожие, которые с радостью обнимались с ростовой куклой в виде Пряника. И, хотя на улице был дубак, внутри на сердце разливалось тепло.
Моим любимым местом в городе стал Музей пряника, в который мне все время хотелось заглянуть под тем или иным предлогом. Заходишь с мороза в натопленный домик, а там со стен на тебя свешиваются всевозможные сласти: пряники с гербом города (лев в короне), с яблочным повидлом или классические покровские - со сгущенкой и грецкими орехами, домашние карамельные шоколадки с фисташками и крендельками, ягодные мармеладки, медовуха, конфетки монпансье в красивых жестяных коробочках с иллюстрациями Владимира. Все дают попробовать, а еще приглашают пройти в соседнюю комнатку, где расположился музей с пряничными картинами и географической картой пряников. Для деток там регулярно проводят мастер-классы, но и я бы была не прочь пораскрашивать свежеиспеченные пряники.
Удивительно, но даже спустя столетия город остается неизменным. В бывшей водонапорке местные разместили Музей старого Владимира, в котором можно порассматривать предметы быта, увесистые замки, тончайшие кошелечки, веселые брачные газеты, воздушные веночки, карточки для флирта на балу и приглашения на свадьбу, а еще старые черно-белые фотографии. Например, в ближайшем от отеля парке на пересечении аллей стоит скромный каменный фонтан. Бросаешь взгляд на фото минувших лет - и видишь, что он стоял и тогда, радовал отдыхающих мягкими брызгами в жару, а сейчас вокруг него кружит пухленький пони. Глядишь на карточку с белокаменными церквями на холмах и скромной деревушкой в низине и с восторгом понимаешь, что это - вид из твоего окна.
Когда-то Владимир был столицей Владимирского княжества и Северо-Восточной Руси. Здесь были построены первые белокаменные церкви, которые можно увидеть и сейчас - Дмитровский собор и Успенский собор. Неподалеку стоит еще один памятник архитектуры под защитой ЮНЕСКО - Золотые ворота, ставшие и оборонительным сооружением, и триумфальной аркой. Когда-то ворота действительно были покрыты листами золоченой меди, но после пожаров, нашествий и других невзгод ворота остались просто мощной аркой на толстых цилиндрических ножках. Интересный факт: ворота были поставлены не там, где проходила главная дорога, а по направлению к Киеву в знак преемственности; киевские - в сторону Константинополя, а там - в сторону Иерусалима. То же самое с Успенским собором, который строили по примеру киевского (и так далее). Внутри ворот спрятаны эпичная диорама с нашествием Батыя и всякое оружие. Вокруг древних славянских построек хаотично разбросаны остатки валов, некогда защищавших княжество, а теперь служащих развлечением для горожан и туристов (на одном из них соорудили горнолыжный подъемник в самом центре Владимира).
Я абсолютно не фанат религиозных сооружений, но исторически так сложилось, что они зачастую тащат на себе весь архитектурный облик. Меня несильно, но зацепил Дмитровский собор с его грубоватой резьбой по камню, фигурами птиц, животных, деревьев и святых. Есть в этом что-то близкое европейским традициям и витиеватым украшениям Италии, Франции. На какое-то время я представила себе, что этому собору более 800 лет, а значит, он застал темные века, князей, междоусобицы, пережил Наполеона и обе мировые. Люди рождались и умирали, деревья стремились ввысь и усыхали, а храм все стоял, видел, не трясся и не спешил, наблюдая за цикличным ходом времени.
С собором в близком соседстве Успенский, белоснежная постройка с золотым шпилем, куполами и крестами. Он выстроен на месте сгоревшей от нашествия хана Батыя церкви, в ней когда-то погибли княжеские родственники. Собор заново отстраивали и расширяли вокруг остатков стен, а последние превратились в своды. Его реставрировала Екатерина II, чтобы показать всем, какая она русская, вложила кучу денег, сделала чугунные плиты на полу и роскошный иконостас в стиле барокко (не в тему, но симпатично).
В соборе чудом сохранились фрески Андрея Рублева и его ученика Даниила Черного. Фреска Рублева называется «Страшный суд». Тут Христос показывает одной рукой на небо и перспективы рая, другой в ад; у его ног - Богородица, Иоанн Креститель и раскаивающиеся Адам и Ева; вокруг - апостолы и архангелы. Над головой изображены четыре зверя, означающие царства, после падения которых придет царство Божие: медведь (Вавилонское), лев (Персидское), пантера (Македонское), рогатый зверь (Римское, антихристово).
Когда я достала в соборе телефон, чтобы из соображений искусства тихонько запечатлеть сцену порога рая Чёрного, вдруг моя камера зловеще и необъяснимо залилась кроваво-красным светом. Я испугалась на мгновение и убрала телефон куда подальше.
Удивительные ощущения я испытала от церкви Покрова на Нерли, будто посмотрела все фильмы Балабанова сразу (особенно последний). Мы приехали к ней ранним утром понедельника. Небо было напряженно-свинцовым. Я ожидала увидеть еще один собор, а передо мной простиралось безграничное поле, утопленное в снегах. Дороги не было, пришлось идти по примятому следу от шин. Шаг влево, шаг вправо - нога пробивала наст и проваливалась по колено. Говорят, летом дорожка виднеется, а весной в половодье к церкви переправляют на лодочках. Изредка навстречу нам шли по два-три человека, но в целом мы были там одни.
Андрей Боголюбский построил эту церковь в память о погибшем сыне, и его трагедия и острая боль пронизывала атмосферу. Кажется, будто люди, совершающие поход к церкви Покрова на Нерли, тоже пытаются свою боль прожить. Иначе я не знаю, что могло сподвигнуть их пробираться к церкви сквозь снег, падать на скользком льду и стучаться в закрытые двери малюсенькой, безлюдной церкви.
Когда мы наконец добрались до нее, мы были совершенно одни. Раскрыв врата, мы оказались в абсолютной, оглушительной тишине. Не было слышно ни песнопений, ни молитв, ни постукивания кадила; не шипел ветер из щели, не звенели шаги. Мы были в вакууме, где останавливалось время, и мы боялись двинуться, чтобы изменить его ход. В крошечной церкви не было ни позолоты, ни убранств, только номинальные религиозные атрибуты. От каменных белоснежных стен веяло холодом, пусть и не таким жестоким, как на улице. Мы потоптались немного внутри, но были каждый в своих мыслях, переживаниях. Это было уникальное ощущение, которое мы не испытывали раньше никогда. С благодарностью мы покинули храм, добрались до машины и двинулись в Суздаль.
Владимир мог бы быть мужичком лет эдак за 55 в зимнем пальто и с меховой шапкой. У него были бы ухоженные черные усищи и игривые, шаловливо бегающие глаза - он тайком бы вез домой к семье елку на детских санках, а под мышкой прятал бы картонный подарок с шоколадными конфетами с работы.
Религиозная часть Владимира - другой человек. Древний седой монах, живущий в аскезе; в прошлом совершивший большой грех или переживший трагедию, но державший это в секрете; обрекший себя на вечное заключение в белокаменных стенах церкви и молитву.
V.