Еще кой-чего написал...
Переехав через мост, я оглянулся. Река - это раздел. Это водораздел. Это берегораздел. Это раздел жизни. Что я пытался увидеть на том берегу? Вряд ли я смотрел на тот берег. Я не видел тот берег. Я видел череду образов. Они теснились один за одним, они хватали друг друга за руки и пытались вытолкнуть друг друга из круга внимания. Усилие, и я увидел воду. Темная и спокойная, она что-то скрывала. Водовороты, как тайные знаки, вспыхивали вдруг и уходили под мост. Я читал их, я знал эти знаки. Это была моя жизнь.
Зимой не очень хочется выходить из группы на прогулку. Только, если солнышко светит. Нас вытолкали через узкие двери по одному. Закутанные в шарфы, с поднятыми воротниками, мы стояли во внутреннем дворе детского сада возле кирпичной стены. Ковыряли варежками раствор между кирпичей. Нас построили подвое. Я пыхтел в шарф, а потом рассказал моей паре, девочке Ане, что черные корочки от пережаренного хлеба очень полезны, если болит живот. Она с недоверием посмотрела на меня, хмыкнула и спросила: «Откуда знаешь?». «Мама сказала». «А-а-а» - протянула она непонятно. Группа тронулась. Спотыкаясь и валясь, мы выковыляли из внутреннего двора и пошли к своей площадке. Площадка была завалена снегом. Делать там было нечего. Мы тупо стояли посреди площадки, пыхтя и потея. Воспитательница ушла к воспитательнице старшей группы. За нами никто не следил. Я подошел к Сергею и грубо толкнул его в снег. Он не заплакал. Он встал и сильно ударил рукой в варежке меня по лицу. Я заплакал. Слезы замерзали дорожками на щеках. Сопли капали на шарф. Дети стояли вокруг и смотрели на сопли. Две близняшки стояли ближе всех. Я вспомнил, как на сонном часу одна из них ела «коз» из носа, и перестал плакать. Позже я пошел в павильон и уселся на холодную скамью. Через час нас стали заводить обратно в помещение. На входе каждого обметали просяным веником, снимали шапку, шарф, рукавицы и пальто. Рукавицы были на резинке, их надо было протянуть через рукава и положить на батарею.
В группе было тепло и пахло борщом. До обеда было еще время. Воспитательница усадила нас на стульчики, расставленные по кругу, на стульчик в центре усадили меня, дали книгу «Русские народные сказки». Я читал ее, наверное, уже в сотый раз. Читал бегло, часто не глядя в книгу. За обедом воспитательница силой кормила двоих, остальные ели молча, испуганно глядя, как она тычет ложкой в губы бедняг. Я слышал стук ложки о зубы. В борще была подгоревшая свекла.
После обеда был сонный час. Иногда спать не хотелось. Солнце сквозь шторы светило на потолок. В другом окне была серая пожарная лестница. Кровати в большой спальне стояли по две. Рядом укладывали мальчика и девочку. Моя соседка Илона была шатенка с обезьяним лицом. Позже я решил, что она была цыганка. Лежа на боку, я смотрел, как она моргает закрытыми глазами. Вдруг она повернулась ко мне и стала медленно продвигать свою руку под одеялами в сторону моего паха. «Дай ручку погреть» - выдохнула она хрипло и хихикнула. «Я сейчас кому-то посмеюсь» - громким шепотом огласила воспитательница, которая как раз зашла в спальню. «А что это вы делаете?». «Ничего». Поздно.
Мы стоим в одних трусах по разные стороны туалета. Стоять трудно. Я прислоняюсь спиной к холоднющему кафелю. Илона хнычет без слез. Я смотрю на кафель на полу. Одна плитка в углу треснула и получился слон. Он задирает хобот и о чем-то просит. Вечером меня забирают из садика и везут на санках домой. Я откидываюсь на спинку санок и закрываю глаза. Снег скрипит очень мелодично. Я засыпаю. Дома меня сонного раздевают и укладывают на кровать между родителями. Они говорят о своих проблемах. Телевизор тоже. Два мужских и два женских голоса выпевают сложную партию о настоящем.
Посреди ночи я просыпаюсь в своей комнате и начинаю звать маму. Два лебедя, черный и зеленый, плывут по серому озеру на коврике над кроватью. Мама рассказывает мне сказку, которую придумала сама. Сказка об инопланетянах. Позже я понял, что она пересказывала мне «Аэлиту».
Зимой не очень хочется выходить из группы на прогулку. Только, если солнышко светит. Нас вытолкали через узкие двери по одному. Закутанные в шарфы, с поднятыми воротниками, мы стояли во внутреннем дворе детского сада возле кирпичной стены. Ковыряли варежками раствор между кирпичей. Нас построили подвое. Я пыхтел в шарф, а потом рассказал моей паре, девочке Ане, что черные корочки от пережаренного хлеба очень полезны, если болит живот. Она с недоверием посмотрела на меня, хмыкнула и спросила: «Откуда знаешь?». «Мама сказала». «А-а-а» - протянула она непонятно. Группа тронулась. Спотыкаясь и валясь, мы выковыляли из внутреннего двора и пошли к своей площадке. Площадка была завалена снегом. Делать там было нечего. Мы тупо стояли посреди площадки, пыхтя и потея. Воспитательница ушла к воспитательнице старшей группы. За нами никто не следил. Я подошел к Сергею и грубо толкнул его в снег. Он не заплакал. Он встал и сильно ударил рукой в варежке меня по лицу. Я заплакал. Слезы замерзали дорожками на щеках. Сопли капали на шарф. Дети стояли вокруг и смотрели на сопли. Две близняшки стояли ближе всех. Я вспомнил, как на сонном часу одна из них ела «коз» из носа, и перестал плакать. Позже я пошел в павильон и уселся на холодную скамью. Через час нас стали заводить обратно в помещение. На входе каждого обметали просяным веником, снимали шапку, шарф, рукавицы и пальто. Рукавицы были на резинке, их надо было протянуть через рукава и положить на батарею.
В группе было тепло и пахло борщом. До обеда было еще время. Воспитательница усадила нас на стульчики, расставленные по кругу, на стульчик в центре усадили меня, дали книгу «Русские народные сказки». Я читал ее, наверное, уже в сотый раз. Читал бегло, часто не глядя в книгу. За обедом воспитательница силой кормила двоих, остальные ели молча, испуганно глядя, как она тычет ложкой в губы бедняг. Я слышал стук ложки о зубы. В борще была подгоревшая свекла.
После обеда был сонный час. Иногда спать не хотелось. Солнце сквозь шторы светило на потолок. В другом окне была серая пожарная лестница. Кровати в большой спальне стояли по две. Рядом укладывали мальчика и девочку. Моя соседка Илона была шатенка с обезьяним лицом. Позже я решил, что она была цыганка. Лежа на боку, я смотрел, как она моргает закрытыми глазами. Вдруг она повернулась ко мне и стала медленно продвигать свою руку под одеялами в сторону моего паха. «Дай ручку погреть» - выдохнула она хрипло и хихикнула. «Я сейчас кому-то посмеюсь» - громким шепотом огласила воспитательница, которая как раз зашла в спальню. «А что это вы делаете?». «Ничего». Поздно.
Мы стоим в одних трусах по разные стороны туалета. Стоять трудно. Я прислоняюсь спиной к холоднющему кафелю. Илона хнычет без слез. Я смотрю на кафель на полу. Одна плитка в углу треснула и получился слон. Он задирает хобот и о чем-то просит. Вечером меня забирают из садика и везут на санках домой. Я откидываюсь на спинку санок и закрываю глаза. Снег скрипит очень мелодично. Я засыпаю. Дома меня сонного раздевают и укладывают на кровать между родителями. Они говорят о своих проблемах. Телевизор тоже. Два мужских и два женских голоса выпевают сложную партию о настоящем.
Посреди ночи я просыпаюсь в своей комнате и начинаю звать маму. Два лебедя, черный и зеленый, плывут по серому озеру на коврике над кроватью. Мама рассказывает мне сказку, которую придумала сама. Сказка об инопланетянах. Позже я понял, что она пересказывала мне «Аэлиту».