Дедушка I
Храбрый офицер Иван Андреевич верно служил нашему государю, бил в Черном море турку, а в Польше - австрияка, и, подав в отставку получил от государя должность хранителя императорской библиотеки а также, в знак особого почета и монаршей милости, получил на атласной ленте серебряный ключ.
Зимы в нашем городе ранние, холодные, снежные. Метет по пустым желтым улицам быстрая метелица, сыплет белой крупкой на ноги сухая поземка. Старый Иван Андреевич медленно идет по Садовой, опирается на трость, подметает мостовую полами шубы. Живет Иван Андреевич в казенной квартирке при библиотеке, в высокой гранитной башне на углу Садовой и Аничкова переулка. Иван Андреевич тяжело поднимается по лестнице, долго отдыхает на каждой площадке. Дергает на ноге старая рана от турецкого ятагана. Лестница пустая, пыльная, стылая, ползут по углам синие зимние сумерки, и медленно поднимается по крутой лестнице тучный Иван Андреевич, а наверху уже заслышав шаги открывает дверь экономка Домна Евстигнеевна и светит лампой вниз, в пролет.
Немного позже сидит уже Иван Андреевич за письменным столом, обмакивает перо в чернильницу, чернила густые, застыли от январского холода, в комнатах топлено плохо, скупой Иван Андреевич велит беречь дрова.
Тут же на столе исходит паром поставленная Домной Евстигнеевной чашка бульону, из чашки торчит скрюченная черная лапка. Иван Андреевич большой охотник до вороньего бульона, считает его лечебным.
В нашем городе темно, снежно, качаются редкие фонари на улице, пахнет дымом, углем, дегтем, старой соломой, стучит палкой обходчик, но со временем его шаги затихают, и снег уже более не скрипит под ничьим сапогом, на углу ямщики в ватных шубах спят на козлах, и над упряжками поднимается вверх тяжелый желтоватый пар, всхрапывают тяжеловозы, на их черных мордах лег нежный иней, искрится на усах. Закрывши ставни, спят приказчики в лавках и сторожа в будках на перекрестках, солдаты в казармах и царские прачки в прачкином доме, заснули господа в богатых квартирах на Невском, и слуги в подвалах и на чердаках, спят монахи в лавре, спят целовальники в кабаках, спят пьяницы под лавками, ворочаясь и давя клопов, спят смолянки в дортуарах под холодными коленкоровыми одеялами, спят охтенцы в прибранных своих опрятных избушках и спят в хлевах их гладкие коровы, спит обезьяна на изразцовой печи, и сам белый государь спит в своем Зимнем дворце.
Во всем городе не спит один лишь Иван Андреевич и не спит еще на кухне Домна Евстигнеевна, кутается в шаль, сидя на сундуке за печкой в потемках. Дотлевают угольки, покрываются седой золой, воет в высокой трубе ветер, и стучит Домна Евстигнеевна заслонкой, сберегая скудеющее тепло, а Иван Андреевич в кабинете при свете единственной свечи склоняется над листом тряпичной бумаги и, отхлебнув бульону, выводит русскими буквами:
Воронья шуба.
Набил мужик ворон, содрал с них шкурки, сшил из них шубу и понес на базар продавать. Навстречу ему цыган. Говорит цыган:
- Продай шубу!
- А что дашь?
- А вот, грехи! Поп в церкви грехи отпускал, я у окна с шапкой стоял, наловил грехов шапкой, вот тебе за воронью шубу шапка с грехами.
- А зачем мне грехи?
- Вон, видишь, там огонек горит? Это в овраге черти костер жгут, пойди и продай грехи чертям, они задорого возьмут.
- А что сам не продашь?
- А боюсь!
Ударили по рукам. Цыган взял шубу. Мужик с шапкой пошел к оврагу. Долго шел по октябрьским черным листьям, мягкими под ногами. Спотыкался. На коленях мокрые пятна получились. Пахло листьями. Шапку держал крепко. В овраге из земли тонкие корни торчали, сыпалась земля комочками. У костра сидели черти.
Click to view