Старый и Манджос.
Служа в рядах Вооружённых сил, и усиленно отдавая свой долг Родине, я никак не мог понять двух основных вещей. Первая - почему я не помню того момента, когда я у неё занимал, а вторая - неужто я с отдачей займа так просрочил, что помимо двух лет моей жизни, с меня решили взять ещё и здоровьем? Но вовсе не редкостная паскудность жизненных условий советского солдата будет служить темой моего повествования. Спустя четверть века память хранит больше хорошего, чем плохого, так что рассказ сегодня будет весёлый.
Пожалуй, самой выпуклой фигурой в моих армейских воспоминаниях остался командир части, мы звали его "Старый". Ему было хорошо за шестьдесят, а подполковничье звание однозначно свидетельствовало о том, что на служебной стезе он не слишком напрягался, и жопы лизать не любил. Комбат был настоящим кадровым офицером - всегда выглажен, выбрит и подтянут. Общее впечатление портило лишь лицо, у него были водянистые, круглые, очень близко расположенные глаза, а между его пухлыми щёчками был плотно зажат совершенно круглый, и похожий на печёную картошку, нос. Причём эту картошку явно пекли дети, и в нетерпении много раз тыкали в неё палочкой. Немного пониже располагался рот с полными и очень бледными губами, уголки которых всегда печально смотрели вниз. Так что внешность его была весьма комичной, но нужно понимать, что это был командир батальона, самый могущественный человек на свете, так что смеяться над ним никому не приходило в голову.
И был в нашей части солдатик по фамилии Манджос - мелкий и прыщавый коротышка. Причём судьбе мало показалось поглумиться над его фамилией, ко всему прочему его ещё и звали Миша. Почему это стало для Манджоса несчастьем, становилось понятно, стоило на него посмотреть, его крупный нос был так сильно вытянут вперёд, что вслед за ним последовала и верхняя губа, обнажившая крупные верхние зубы. Добавьте к этому маленькие чёрные глазки, плюс постоянно настороженно-испуганный вид, и вы поймёте, почему вторая буква его имени официально поменялась на "ы", и никто никогда не звал его иначе, как "Мыша". Повадки его тоже напоминали какого-то нервного грызуна, он передвигался вприпрыжку, и постоянно водил носом из стороны в сторону. Ноги его были короткими, а туловище длинным, плюс ещё размер сапог был у него никак не меньше сорок пятого, так что когда Манджос бежал, это было смешно до колик, а строевой шаг в его исполнении был главным позором мотострелковых войск Западного военного округа.
Очевидно, что человеку с такой внешностью никогда не светило занять высокое место в солдатской иерархии, так что помимо стандартных "тягот и лишений воинской службы", Мишину жизнь изрядно отравляли ещё и старослужащие. Причём нельзя сказать, чтобы его били, или как-то унижали, нет, просто уж с чем в армии действительно туго, так это с развлечениями, а Манджос был смешным до невозможности, поэтому каждый дембель, едва завидев Мышу на горизонте, считал своим долгом прикрикнуть на него, чтобы он вскинулся и побежал куда-нибудь, уж очень потешно это выглядело.
А ещё Манджос никак не мог запомнить некоторых простейших требований внутреннего распорядка, и разумеется это было замечено его сослуживцами, которые никогда не упускали случая внезапно с ужасом воскликнуть - Мыша, что ты делаешь?! Да ты охуел! Нельзя этой щёткой сапоги чистить! - и пусть Миша до этого тысячу раз видел, как этой щёткой чистил сапоги весь взвод, он тут же впадал в панику, начинал её прятать, и умолял не выдавать его.
Так что шутили над ним каждый день, и далеко не всегда беззлобно, по причине чего Миша всегда был грустным, растерянным, и всё время норовил забиться в какую-нибудь норку.
Лишь излюбленная в нашей части подъёбка насчёт секса не прокатывала с Мишей никогда.
Для этой шутки требовался совсем молодой солдатик, которого только-только призвали. Дело в том, что едва оказавшись в армии, со всеми её многочисленными уставными требованиями, и не менее многочисленными НЕуставными правилами и порядками, призывник бо́льшую часть своего времени проводил на измене, очень боясь что-нибудь не то сказать или что-нибудь не то сделать. А возможностей для совершения ошибки у него всегда было предостаточно, ведь независимо от того, об уставных или о неуставных правилах шла речь, армейские законы всегда были крайне глупыми и нелогичными, и по этой причине очень плохо поддавались запоминанию. Так что опасности подстерегали молодого солдата повсюду, и он чувствовал неуверенность на каждом шагу. Собственно, только эта глобальная неуверенность и делала эту шутку возможной.
А делалось это так - найдя самого пугливого новобранца, дембеля приглашали его поговорить. Окружив свою жертву, они улыбались самым радушным образом, и с искренним интересом расспрашивали его о жизни на гражданке. Обманутый показным дружелюбием, солдатик расслаблялся, и начинал думать, что его тут принимают за своего. Ему льстило внимание дембелей, и не чувствуя подвоха, он с готовностью отвечал на вопросы, расписывая разнообразные прелести гражданской жизни. Старослужащие внимательно слушали, и задавали разные вопросы. А в тот момент, когда новобранец уже решал, что обзавёлся новыми друзьями, его как бы невзначай спрашивали, была ли у него девушка, и занимался ли он с ней сексом? На этот вопрос любой призывник с гордостью отвечал - Ну да, конечно! - и в этот момент с лиц дембелей мгновенно исчезали улыбки, они сдвигали брови, и все вместе глядя на него в упор, с совершенно серьёзными лицами спрашивали - Ты что, ебанулся в живого человека хуй засовывать?! - после чего все вместе угрожающе замолкали. Несчастный новобранец впадал в ступор, и совершенно не знал, что ответить. Пауза длилась настолько долго, насколько у самого смешливого хватало терпения не заржать. После этого взрывалась хохотом уже вся компания, молоденький солдатик сидел как оплёванный, от чего всем становилось ещё смешнее.
Так вот, возвращаясь к Мыше, в первые дни его появления в части эту шутку очень много раз пытались провернуть с ним - собиралась компания дембелей, его подзывали, усаживали, и обнимая за плечи, начинали стандартный разговор. Обычно Манджос был не слишком многословен, но рано или поздно, размякнув в тёплой компании, он всё же позволял вовлечь себя в разговор, и начинал делиться какими-то жутко скучными историями из своей допризывной жизни. Когда старослужащие решали, что выслушали уже достаточно, приходила пора задать главный вопрос. Дембеля, подавшись вперёд, замирали в сладостном предвкушении - Ну что, а тёлка у тебя была, ты её ебал? В ответ Миша набирал полные лёгкие воздуха, и решительно отвечал - Нет!
И тут шутники, как будто впервые увидев его оттопыренные уши, и огромный, покрытый угрями нос, неожиданно понимали, что задавать такой вопрос было и правда глупо. Они распрямлялись, скучнели, потягивались, и говорили - Ну ладно Мыша, ты это, уже.. иди нахуй..
Я думаю, что если бы у Миши было чувство юмора, то в этот момент он мог бы над идиотистыми дембелями в душе неплохо посмеяться, но такого чувства в ряду эмоций Михаила отродясь не водилось, поэтому он совершенно серьёзно и даже несколько чопорно удалялся, широко загребая лаптями огромных сапог.
Ничто и никогда не предвещало того, что Старый и Манджос однажды совершенно неожиданным и фатальным образом столкнутся.
Случилась однажды у нас в части боевая тревога. Отличие боевой тревоги от учебной заключалось в том, что нужно было на самом деле быстро получить автоматы, и на самом деле быстро построиться у машин, мы же моторизованная пехота, ёпта! Любые промедления и смехуёчки были полностью исключены. Но когда нужно раздать автоматы и противогазы сотне молодых долбоёбов, то суеты и неразберихи разумеется не избежать, поэтому посреди плаца стоял сам Старый, и подгонял младших офицеров и старшин, которые в свою очередь срывали голос на сержантов, которые разумеется матюкали личный состав, а личный состав неизбежно крыл хуями Манджоса, который в одиночку тащил десять противогазов для своего отделения, и умудрялся путаться в ногах абсолютно у всех. Метания Михаила были понятны, по тому тону, которым его окрикивали, он понимал, что на этот раз с ним совершенно не шутят, а пара выхваченных оплеух окончательно убедила его в серьёзности ситуации. Поэтому он ещё больше старался, и поэтому у него ещё хуже получалось. В этот самый момент посреди всеобщей неразберихи Миша вдруг что-то вспомнил, и размахивая противогазами, ринулся обратно в казарму. Но тут его остановил окрик сержанта, вкратце сообщивший ему, что если он не окажется в строю через секунду, то сержант Егоров лично продемонстрирует маме, родившей такого идиота, самые гнусные половые извращения.
Услышав голос своего сержанта, которого он боялся до дрожи в коленках, Мыша развернулся, и низко наклонившись вперёд, побежал через плац к своему взводу, лавируя среди мечущихся солдат, при каждом манёвре уходя в занос из-за вязанки противогазов. И вот, когда он уже был близок к цели, и удачно обогнул всех бегущих навстречу, он вдруг увидел перед собой штаны с лампасами. Безжалостная сука инерция оказалась непреклонна, тормозить было поздно, а маневр уклонения не удался из-за груза. И в ярком свете дня, весь построившийся батальон одновременно увидел, как в воздухе сверкнули голенища хромовых сапог, и Старый прямо посреди плаца шлёпнулся на задницу.
Миша, для которого младший сержант Егоров был царём и богом, никогда до этого случая даже не разговаривал со Старым, он только видел его издалека, и боялся до ужаса. А тут он уронил его перед всем батальоном, и что ужаснее всего, сам остался на ногах! Но момент замешательства длился недолго, комбат, сидя на пятой точке, крикнул - Манджос, твою мать! - и Мыша, втянув голову в плечи, побежал с невероятной скоростью, врезался в первую шеренгу своего взвода, и мгновенно растворился среди товарищей. Никому и в голову не пришло засмеяться, авторитет Старого делал это совершенно невозможным. Но и придти на помощь никто не успел, командир самостоятельно встал с земли, поднял фуражку, и продолжил в том же стиле - Строиться, ёб вашу мать! Строиться!! Все снова забегали, как ни в чём не бывало, забились в кузова машин, и поехали.
Смеялись все гораздо позже, на следующий день. Целую неделю Мыша не знал куда девать глаза, и краснел от стыда по сто раз в день, когда свидетели произошедшего пересказывали его во всех подробностях для тех, кто по какой-то причине этого не видел. И сколько он потом служил, столько ему и напоминали, как он комбата уронил, и издевались над ним непрерывно. Но что самое интересное - никакого наказания от комбата Манджос так и не получил, Старый был чувак не такой мелочный, чтобы на такую хуйню обижаться.
Пожалуй, самой выпуклой фигурой в моих армейских воспоминаниях остался командир части, мы звали его "Старый". Ему было хорошо за шестьдесят, а подполковничье звание однозначно свидетельствовало о том, что на служебной стезе он не слишком напрягался, и жопы лизать не любил. Комбат был настоящим кадровым офицером - всегда выглажен, выбрит и подтянут. Общее впечатление портило лишь лицо, у него были водянистые, круглые, очень близко расположенные глаза, а между его пухлыми щёчками был плотно зажат совершенно круглый, и похожий на печёную картошку, нос. Причём эту картошку явно пекли дети, и в нетерпении много раз тыкали в неё палочкой. Немного пониже располагался рот с полными и очень бледными губами, уголки которых всегда печально смотрели вниз. Так что внешность его была весьма комичной, но нужно понимать, что это был командир батальона, самый могущественный человек на свете, так что смеяться над ним никому не приходило в голову.
И был в нашей части солдатик по фамилии Манджос - мелкий и прыщавый коротышка. Причём судьбе мало показалось поглумиться над его фамилией, ко всему прочему его ещё и звали Миша. Почему это стало для Манджоса несчастьем, становилось понятно, стоило на него посмотреть, его крупный нос был так сильно вытянут вперёд, что вслед за ним последовала и верхняя губа, обнажившая крупные верхние зубы. Добавьте к этому маленькие чёрные глазки, плюс постоянно настороженно-испуганный вид, и вы поймёте, почему вторая буква его имени официально поменялась на "ы", и никто никогда не звал его иначе, как "Мыша". Повадки его тоже напоминали какого-то нервного грызуна, он передвигался вприпрыжку, и постоянно водил носом из стороны в сторону. Ноги его были короткими, а туловище длинным, плюс ещё размер сапог был у него никак не меньше сорок пятого, так что когда Манджос бежал, это было смешно до колик, а строевой шаг в его исполнении был главным позором мотострелковых войск Западного военного округа.
Очевидно, что человеку с такой внешностью никогда не светило занять высокое место в солдатской иерархии, так что помимо стандартных "тягот и лишений воинской службы", Мишину жизнь изрядно отравляли ещё и старослужащие. Причём нельзя сказать, чтобы его били, или как-то унижали, нет, просто уж с чем в армии действительно туго, так это с развлечениями, а Манджос был смешным до невозможности, поэтому каждый дембель, едва завидев Мышу на горизонте, считал своим долгом прикрикнуть на него, чтобы он вскинулся и побежал куда-нибудь, уж очень потешно это выглядело.
А ещё Манджос никак не мог запомнить некоторых простейших требований внутреннего распорядка, и разумеется это было замечено его сослуживцами, которые никогда не упускали случая внезапно с ужасом воскликнуть - Мыша, что ты делаешь?! Да ты охуел! Нельзя этой щёткой сапоги чистить! - и пусть Миша до этого тысячу раз видел, как этой щёткой чистил сапоги весь взвод, он тут же впадал в панику, начинал её прятать, и умолял не выдавать его.
Так что шутили над ним каждый день, и далеко не всегда беззлобно, по причине чего Миша всегда был грустным, растерянным, и всё время норовил забиться в какую-нибудь норку.
Лишь излюбленная в нашей части подъёбка насчёт секса не прокатывала с Мишей никогда.
Для этой шутки требовался совсем молодой солдатик, которого только-только призвали. Дело в том, что едва оказавшись в армии, со всеми её многочисленными уставными требованиями, и не менее многочисленными НЕуставными правилами и порядками, призывник бо́льшую часть своего времени проводил на измене, очень боясь что-нибудь не то сказать или что-нибудь не то сделать. А возможностей для совершения ошибки у него всегда было предостаточно, ведь независимо от того, об уставных или о неуставных правилах шла речь, армейские законы всегда были крайне глупыми и нелогичными, и по этой причине очень плохо поддавались запоминанию. Так что опасности подстерегали молодого солдата повсюду, и он чувствовал неуверенность на каждом шагу. Собственно, только эта глобальная неуверенность и делала эту шутку возможной.
А делалось это так - найдя самого пугливого новобранца, дембеля приглашали его поговорить. Окружив свою жертву, они улыбались самым радушным образом, и с искренним интересом расспрашивали его о жизни на гражданке. Обманутый показным дружелюбием, солдатик расслаблялся, и начинал думать, что его тут принимают за своего. Ему льстило внимание дембелей, и не чувствуя подвоха, он с готовностью отвечал на вопросы, расписывая разнообразные прелести гражданской жизни. Старослужащие внимательно слушали, и задавали разные вопросы. А в тот момент, когда новобранец уже решал, что обзавёлся новыми друзьями, его как бы невзначай спрашивали, была ли у него девушка, и занимался ли он с ней сексом? На этот вопрос любой призывник с гордостью отвечал - Ну да, конечно! - и в этот момент с лиц дембелей мгновенно исчезали улыбки, они сдвигали брови, и все вместе глядя на него в упор, с совершенно серьёзными лицами спрашивали - Ты что, ебанулся в живого человека хуй засовывать?! - после чего все вместе угрожающе замолкали. Несчастный новобранец впадал в ступор, и совершенно не знал, что ответить. Пауза длилась настолько долго, насколько у самого смешливого хватало терпения не заржать. После этого взрывалась хохотом уже вся компания, молоденький солдатик сидел как оплёванный, от чего всем становилось ещё смешнее.
Так вот, возвращаясь к Мыше, в первые дни его появления в части эту шутку очень много раз пытались провернуть с ним - собиралась компания дембелей, его подзывали, усаживали, и обнимая за плечи, начинали стандартный разговор. Обычно Манджос был не слишком многословен, но рано или поздно, размякнув в тёплой компании, он всё же позволял вовлечь себя в разговор, и начинал делиться какими-то жутко скучными историями из своей допризывной жизни. Когда старослужащие решали, что выслушали уже достаточно, приходила пора задать главный вопрос. Дембеля, подавшись вперёд, замирали в сладостном предвкушении - Ну что, а тёлка у тебя была, ты её ебал? В ответ Миша набирал полные лёгкие воздуха, и решительно отвечал - Нет!
И тут шутники, как будто впервые увидев его оттопыренные уши, и огромный, покрытый угрями нос, неожиданно понимали, что задавать такой вопрос было и правда глупо. Они распрямлялись, скучнели, потягивались, и говорили - Ну ладно Мыша, ты это, уже.. иди нахуй..
Я думаю, что если бы у Миши было чувство юмора, то в этот момент он мог бы над идиотистыми дембелями в душе неплохо посмеяться, но такого чувства в ряду эмоций Михаила отродясь не водилось, поэтому он совершенно серьёзно и даже несколько чопорно удалялся, широко загребая лаптями огромных сапог.
Ничто и никогда не предвещало того, что Старый и Манджос однажды совершенно неожиданным и фатальным образом столкнутся.
Случилась однажды у нас в части боевая тревога. Отличие боевой тревоги от учебной заключалось в том, что нужно было на самом деле быстро получить автоматы, и на самом деле быстро построиться у машин, мы же моторизованная пехота, ёпта! Любые промедления и смехуёчки были полностью исключены. Но когда нужно раздать автоматы и противогазы сотне молодых долбоёбов, то суеты и неразберихи разумеется не избежать, поэтому посреди плаца стоял сам Старый, и подгонял младших офицеров и старшин, которые в свою очередь срывали голос на сержантов, которые разумеется матюкали личный состав, а личный состав неизбежно крыл хуями Манджоса, который в одиночку тащил десять противогазов для своего отделения, и умудрялся путаться в ногах абсолютно у всех. Метания Михаила были понятны, по тому тону, которым его окрикивали, он понимал, что на этот раз с ним совершенно не шутят, а пара выхваченных оплеух окончательно убедила его в серьёзности ситуации. Поэтому он ещё больше старался, и поэтому у него ещё хуже получалось. В этот самый момент посреди всеобщей неразберихи Миша вдруг что-то вспомнил, и размахивая противогазами, ринулся обратно в казарму. Но тут его остановил окрик сержанта, вкратце сообщивший ему, что если он не окажется в строю через секунду, то сержант Егоров лично продемонстрирует маме, родившей такого идиота, самые гнусные половые извращения.
Услышав голос своего сержанта, которого он боялся до дрожи в коленках, Мыша развернулся, и низко наклонившись вперёд, побежал через плац к своему взводу, лавируя среди мечущихся солдат, при каждом манёвре уходя в занос из-за вязанки противогазов. И вот, когда он уже был близок к цели, и удачно обогнул всех бегущих навстречу, он вдруг увидел перед собой штаны с лампасами. Безжалостная сука инерция оказалась непреклонна, тормозить было поздно, а маневр уклонения не удался из-за груза. И в ярком свете дня, весь построившийся батальон одновременно увидел, как в воздухе сверкнули голенища хромовых сапог, и Старый прямо посреди плаца шлёпнулся на задницу.
Миша, для которого младший сержант Егоров был царём и богом, никогда до этого случая даже не разговаривал со Старым, он только видел его издалека, и боялся до ужаса. А тут он уронил его перед всем батальоном, и что ужаснее всего, сам остался на ногах! Но момент замешательства длился недолго, комбат, сидя на пятой точке, крикнул - Манджос, твою мать! - и Мыша, втянув голову в плечи, побежал с невероятной скоростью, врезался в первую шеренгу своего взвода, и мгновенно растворился среди товарищей. Никому и в голову не пришло засмеяться, авторитет Старого делал это совершенно невозможным. Но и придти на помощь никто не успел, командир самостоятельно встал с земли, поднял фуражку, и продолжил в том же стиле - Строиться, ёб вашу мать! Строиться!! Все снова забегали, как ни в чём не бывало, забились в кузова машин, и поехали.
Смеялись все гораздо позже, на следующий день. Целую неделю Мыша не знал куда девать глаза, и краснел от стыда по сто раз в день, когда свидетели произошедшего пересказывали его во всех подробностях для тех, кто по какой-то причине этого не видел. И сколько он потом служил, столько ему и напоминали, как он комбата уронил, и издевались над ним непрерывно. Но что самое интересное - никакого наказания от комбата Манджос так и не получил, Старый был чувак не такой мелочный, чтобы на такую хуйню обижаться.