Просто жесть. Помолитесь за Витю и его родителей!
ЛЮДИ! ПОЖАЛУЙСТА, ТЫСЯЧУ РАЗ ПОДУМАЙТЕ ПЕРЕД ТЕМ КАК ДЕЛАТЬ ПРИВИВКИ ДЕТКАМ! ВЫ И ТОЛЬКО ВЫ ОТВЕТСТВЕННЫ ЗА ЗДОРОВЬЕ ВАШИХ ДЕТЕЙ! НУЖНО ОНО ВАМ, А НЕ ВРАЧАМ!
Оригинал взят у estitov в Что случилось с Витей Панасенко
Это - Оля Панасенко со своим сыном Витей.
До тех пор, пока не будет вынесен судебный приговор, назвать кого-либо конкретного убийцей я не могу. Но уже сейчас могу смело сказать, что двухмесячного мальчика убили равнодушие, халатность и жестокость. В кубанской медицине это норма.
Трагедия произошла в Славянском районе Кубани. Витя Панасенко родился на хуторе Нещадимовский. Его родители Виталий и Ольга - обычные фермеры, у которых нет могущественных родственников, крутых автомобильных номеров и денег на взятки. Это был их первенец.
Сегодня 10 дней со дня витиной смерти. Я записал на видео мать малыша, Ольгу Панасенко. Врач-хирург Алексей Никитин от комментариев отказался.
Ольга Панасенко описала трагедию подробно, шаг за шагом. Все началось с неправильной прививки, продолжилось обычной жестокостью, а закончилось воровством документов, которое совершили кубанские врачи.
Пока привожу текст интервью. Видеоверсия появится утром (мои спят, им комп мешает)((.
Рассказывает Ольга Панасенко.
«14 марта ребенка понесли на взвешивание в нашу амбулаторию, к медсестре Наталье Чеховской. Позвонила нашему терапевту, Матвейченко Галине Яковлевне, и спросила, можно ли делать прививку. Это вторая по счету прививка, от гепатита. Галина Яковлевна дала добро.
Медсестра сделала прививку большим шприцом. Обычно деткам делают маленьким шприцом, «комариком». А она ему сделала большой иглой, она эту иглу наполовину ему засунула. Порвали ему там капиллярчики. мы пришли домой, у ребенка образовался синяк на ножке. Ножка бугром взялась.
На следующий день мы позвонили Галине Яковлевне. Так, мол, и так, синячок-бугорок. Она сказала, что ничего страшного, задет капиллярчик, пройдет. Но если покраснение, то тогда может быть инфекция. На следующий день я смотрю, у него уже покраснение на ножке. Он начал плакать, всю ночь проплакал. Мы поехали к Галине Яковлевне и она дала нам направление в Славянскую поликлинику, к Слюсареву.
Мы приехали, детский хирург Слюсарев нас осмотрел, поставил нам диагноз «постинъекционный абсцесс». Температура была 37, 5 у ребенка. Он дал направление ложиться в стационар, отправил в приемный покой Славянской ЦРБ. Мы приехали туда. Там нас осмотрел сначала молодой хирург, потом он прислал Никитина. Он сказал, что хирургического вмешательства не надо, «у вас ничего страшного нет, езжайте домой, два дня выходных прикладывайте водочные компрессики». Мы приехали домой, два я ему прикладывала водочные компрессики. ребенок два дня плакал, не спал.
В понедельник снова поехали в Славянск, снова нас принял Никитин. В смотровой он нас заставил долго ждать. Когда пришел, то говорит: «ну я же сказал, что это ерунда. Езжайте домой продолжайте прикладывать водочные компрессики. Эта гематома рассосется у него сама».
Приехала домой, опять ему водочные компрессики ставила. А он криком орет, до ножки дотронуться невозможно. На следующий день мы опять поехали к Никитину. Но нас осмотрел другой врач, тот молодой предыдущий. Говорит: «что вы сюда ездите целую неделю? Вам же сказали, что ничего страшного нет. Я тут не вижу у него нагноений, езжайте домой!».
Потом нам все-таки выдали направление в детскую больницу. Дежурный врач Толмачева ребенка осмотрела. Назначила укол антибиотика, дала супрастин. А было уже 8 вечера, нас положили в палату. Она сказала: «завтра пойдете в физиокабинет ножку прогревать». Ребенок после укольчика поспал, потом проснулся и до утра плакал. Он плакал, потел, был мокрым, у ребенка был жар. Утром померяла температуру, было 37,5. Я пошла в физиокабинет с ребенком. Со мной еще мать пошла, которая приехала нас навестить. Там нам отказались делать процедуры, поскольку температура у ребенка была.
Мы вернулись. На обходе пришла заведующая детским отделением. Ножка у ребенка была уже распухшей, горячей. Она говорит: «что вы здесь делаете? Вам срочно в хирургию надо». Она на сотовый позвонила Никитину и сказала: «сейчас придет мама с малышом, посмотрите малыша».
Когда Никитин увидел, что это вновь мы, он аж в лице изменился. Было на лице написано, мол, как мы его достали. Он осмотрел ножку и говорит: «я здесь не вижу ничего страшного». А ребенок лежит и просто разрывается. Врач говорит: «я вас отправлял на УЗИ ножки. Вы ходили?». Я говорю: «вы нас никуда не направляли, никакое направление не давали».
Он повел в кабинет УЗИ, посмотрел ножку. С ним был еще какой-то доктор, и он тому доктору говорит: «сегодня я оперировать не буду. Я посмотрю еще завтра на УЗИ, и завтра сравню изменения». Я говорю: «сделайте что-нибудь, чтобы он не плакал». Он наорал на меня, говорит: «выйди отсюда». Я не выходила. Он взял меня за руку (Ольга Панасенко показывает, что врач Никитин схватил ее за плечо) и говорит: «выйди я сказал!». Я вышла в коридор и стала там плакать.
Затем он вышел из кабинета УЗИ и показал мне на марле желтую кровь. Говорит: «это сукровица. Вам когда делали прививку, задели капилляры и она не циркулирует, и собралась в одном месте, и поэтому гематома образовалась. Сейчас я вам сделаю маленький надрезик, вся плохая кровь выйдет и завтра поедете домой».
Он забрал ребенка в перевязочную. Закрыл дверь. Минуты через две мне отдали ребенка как собачонку. Он был уже вяленький, сонный. Мы стояли в коридоре. Мы пошли на пост и я говорю: «в какую нам палату идти?». Она говорит: «видите у меня три бабушки сидят? Садитесь рядом, ожидайте очереди».
Я где-то полчаса с ребенком стояла, он у меня на руках, оперированный. Я стою, плачу. Она говорит: «ну иди в 15-ю палату, вроде там место свободное есть». Я видела, что там одна койка была пустая, там одна бабушка лежала. То есть я полчаса стояла, а там было пустое место. Они меня полчаса держали в коридоре вместо того, чтобы в палату положить.
Мы пришли в палату. Врач Никитин сказал: «будет кровить, не пугайтесь, так должно быть». После этого я его больше не видела. У ребенка сразу пропитались кровью тампон, две пеленки, одеяльце. Я пошла к медсестрам и говорю: «почему у ребенка так много крови вышло? Сделайте перевязку». Она нехотя пришла, нехотя сделала нам перевязку в перевязочной. Я ребенка забрала. У него был носик холодный. Я его укутала, начала греть.
Свекровь пошла искать врача, но нигде его не нашла. В другом здании его тоже не было. Она спросила у другого врача: «где мне можно найти Никитина?». На что ей врач сказал: «вы что, не поняли? Вам сказали, его сегодня нет и уже не будет». Она развернулась и ушла.
Затем я раскутала ребенка. Смотрю, а у него опять насквозь тампон и две чистые пеленочки, насквозь в крови. Я пошла к медсестрам. Говорю: «у меня опять ребенок кровит, придите, посмотрите». Она говорит: «иди в палату, я приду». Я пришла в палату, ждала-ждала, а ее нет и нет. Потом она пришла и говорит: «да у вас тут пока не надо делать перевязку. Вам сделаем не раньше 18:00». Я спрашиваю: «почему так кровит?». Она говорит: «вам же доктор сказал, что будет кровить? Это у него выходит плохая кровь. Не переживайте, идите отдыхайте, не бегайте туда-сюда».
У меня ребенок начал бледнеть, просто бледнеть на глазах. Я пошла опять к ним. Кабинет перевязочной был закрыт на замок. В рабочее время неизвестно, где они были. Кабинет закрыт, нигде никого нет, врача нет. Я пришла в палату. Потом выходила раз пять открывать кабинет, он у них закрыт был. Потом я нашла медсестру и говорю: «почему ребенок такой бледный?». Она говорит: «это, наверное, наркоз так подействовал у вас». Говорит: «вы знаете, что-то он у вас и правда кровит сильно».
Пошла она искать врача. Но не Никитна уже, как я поняла. Врач пришла через час к нам. Забрала ребенка в перевязочную. Она на моих глазах надавила на ранку, оттуда выступила последняя капелька крови, с пенкой. Ребенок за секунды побелел, посинел, дыхание стало у него тяжелым. Я начала звонить мужу, они у меня вырвали телефон, врач вырвала телефон и с силой кинула его на кровать. Говорит: «никуда не звоните, успокойтесь.
Вызвали реаниматолога. То ли он не шел, то ли не могли его дождаться. Понесли ребенка. Ребенка у меня забрали в 16:20. Я побежала следом, в реанимацию. Меня оттуда выставили. По документам ребенок у меня умер в 16:56. Нам о смерти сообщили в 19:00. За эти два часа ему написали, что у него фетальный гепатит, отек мозга. Без вскрытия, они уже в этот вечер написали.
Два часа на наших глазах забегала дежурный врач Толмачева, которая нас положила в больницу. И многие другие врачи. Они забегали туда чуть ли не в домашней одежде, в верхней одежде забегали в реанимацию. Мы думали, что они туда бежали спасать моего ребенка. А он уже был мертвый. Они просто бежали туда, чтобы всё это писать, писать и писать. История болезни у меня была утром на руках, она была тоненькая, там было только два листика заполненных. А уже вечером она была большой толщины. Вот так они ее за два часа расписали.
Вышли ко мне в коридор реаниматолог и заведующая детским отделением. И начали расспрашивать, как проходила беременность, чем я болела и не болела, как ребенок родился. А ребенок у меня родился абсолютно здоровым, три с половиной килограмма, 55 рост у него. Нас выписали по 10-бальной шкале из роддома.
Единственное, я им сказал, что мы переболели желтухой в роддоме. Наверное, это для них оказалось хорошей зацепкой, чтобы написать, что у ребенка фетальный гепатит. Все это время они использовали на то, чтобы переписать эти все бумажки.
Затем вышла реаниматолог и говорит: «дайте вашу карточку ребенка, я хочу почитать». Я ей отдала карточку ребенка, спросив, что с еребнком. Она сказала: «тяжелый мальчик, занимаются мальчиком. Мы вам скажем». Взяла карточку ребенка. Потом уже у следователя я в этой карточке не обнаружила выписки из роддома, в которой ребенок мой абсолютно здоров. И заключения педиатра, который написал, что при осмотре ребенок был абсолютно здоров. Хорошо, что у меня есть ксерокопия.
Если они написали, что ребенок у меня был болен, почему мне этого никто не сказал в роддоме? Если ребенок был болен, получается, нельзя было делать эту вторую прививку от гепатита? Почему врач-педиатр Матвечйенко Галина Яковлевна дала добро на эту прививку? Она, значит, тоже виновата? А ребенок был абсолютно здоровым. Они со всех сторон виноваты. Они убили ребенка. Я хочу, чтобы они за это ответили».
Оригинал взят у estitov в Что случилось с Витей Панасенко
Это - Оля Панасенко со своим сыном Витей.
До тех пор, пока не будет вынесен судебный приговор, назвать кого-либо конкретного убийцей я не могу. Но уже сейчас могу смело сказать, что двухмесячного мальчика убили равнодушие, халатность и жестокость. В кубанской медицине это норма.
Трагедия произошла в Славянском районе Кубани. Витя Панасенко родился на хуторе Нещадимовский. Его родители Виталий и Ольга - обычные фермеры, у которых нет могущественных родственников, крутых автомобильных номеров и денег на взятки. Это был их первенец.
Сегодня 10 дней со дня витиной смерти. Я записал на видео мать малыша, Ольгу Панасенко. Врач-хирург Алексей Никитин от комментариев отказался.
Ольга Панасенко описала трагедию подробно, шаг за шагом. Все началось с неправильной прививки, продолжилось обычной жестокостью, а закончилось воровством документов, которое совершили кубанские врачи.
Пока привожу текст интервью. Видеоверсия появится утром (мои спят, им комп мешает)((.
Рассказывает Ольга Панасенко.
«14 марта ребенка понесли на взвешивание в нашу амбулаторию, к медсестре Наталье Чеховской. Позвонила нашему терапевту, Матвейченко Галине Яковлевне, и спросила, можно ли делать прививку. Это вторая по счету прививка, от гепатита. Галина Яковлевна дала добро.
Медсестра сделала прививку большим шприцом. Обычно деткам делают маленьким шприцом, «комариком». А она ему сделала большой иглой, она эту иглу наполовину ему засунула. Порвали ему там капиллярчики. мы пришли домой, у ребенка образовался синяк на ножке. Ножка бугром взялась.
На следующий день мы позвонили Галине Яковлевне. Так, мол, и так, синячок-бугорок. Она сказала, что ничего страшного, задет капиллярчик, пройдет. Но если покраснение, то тогда может быть инфекция. На следующий день я смотрю, у него уже покраснение на ножке. Он начал плакать, всю ночь проплакал. Мы поехали к Галине Яковлевне и она дала нам направление в Славянскую поликлинику, к Слюсареву.
Мы приехали, детский хирург Слюсарев нас осмотрел, поставил нам диагноз «постинъекционный абсцесс». Температура была 37, 5 у ребенка. Он дал направление ложиться в стационар, отправил в приемный покой Славянской ЦРБ. Мы приехали туда. Там нас осмотрел сначала молодой хирург, потом он прислал Никитина. Он сказал, что хирургического вмешательства не надо, «у вас ничего страшного нет, езжайте домой, два дня выходных прикладывайте водочные компрессики». Мы приехали домой, два я ему прикладывала водочные компрессики. ребенок два дня плакал, не спал.
В понедельник снова поехали в Славянск, снова нас принял Никитин. В смотровой он нас заставил долго ждать. Когда пришел, то говорит: «ну я же сказал, что это ерунда. Езжайте домой продолжайте прикладывать водочные компрессики. Эта гематома рассосется у него сама».
Приехала домой, опять ему водочные компрессики ставила. А он криком орет, до ножки дотронуться невозможно. На следующий день мы опять поехали к Никитину. Но нас осмотрел другой врач, тот молодой предыдущий. Говорит: «что вы сюда ездите целую неделю? Вам же сказали, что ничего страшного нет. Я тут не вижу у него нагноений, езжайте домой!».
Потом нам все-таки выдали направление в детскую больницу. Дежурный врач Толмачева ребенка осмотрела. Назначила укол антибиотика, дала супрастин. А было уже 8 вечера, нас положили в палату. Она сказала: «завтра пойдете в физиокабинет ножку прогревать». Ребенок после укольчика поспал, потом проснулся и до утра плакал. Он плакал, потел, был мокрым, у ребенка был жар. Утром померяла температуру, было 37,5. Я пошла в физиокабинет с ребенком. Со мной еще мать пошла, которая приехала нас навестить. Там нам отказались делать процедуры, поскольку температура у ребенка была.
Мы вернулись. На обходе пришла заведующая детским отделением. Ножка у ребенка была уже распухшей, горячей. Она говорит: «что вы здесь делаете? Вам срочно в хирургию надо». Она на сотовый позвонила Никитину и сказала: «сейчас придет мама с малышом, посмотрите малыша».
Когда Никитин увидел, что это вновь мы, он аж в лице изменился. Было на лице написано, мол, как мы его достали. Он осмотрел ножку и говорит: «я здесь не вижу ничего страшного». А ребенок лежит и просто разрывается. Врач говорит: «я вас отправлял на УЗИ ножки. Вы ходили?». Я говорю: «вы нас никуда не направляли, никакое направление не давали».
Он повел в кабинет УЗИ, посмотрел ножку. С ним был еще какой-то доктор, и он тому доктору говорит: «сегодня я оперировать не буду. Я посмотрю еще завтра на УЗИ, и завтра сравню изменения». Я говорю: «сделайте что-нибудь, чтобы он не плакал». Он наорал на меня, говорит: «выйди отсюда». Я не выходила. Он взял меня за руку (Ольга Панасенко показывает, что врач Никитин схватил ее за плечо) и говорит: «выйди я сказал!». Я вышла в коридор и стала там плакать.
Затем он вышел из кабинета УЗИ и показал мне на марле желтую кровь. Говорит: «это сукровица. Вам когда делали прививку, задели капилляры и она не циркулирует, и собралась в одном месте, и поэтому гематома образовалась. Сейчас я вам сделаю маленький надрезик, вся плохая кровь выйдет и завтра поедете домой».
Он забрал ребенка в перевязочную. Закрыл дверь. Минуты через две мне отдали ребенка как собачонку. Он был уже вяленький, сонный. Мы стояли в коридоре. Мы пошли на пост и я говорю: «в какую нам палату идти?». Она говорит: «видите у меня три бабушки сидят? Садитесь рядом, ожидайте очереди».
Я где-то полчаса с ребенком стояла, он у меня на руках, оперированный. Я стою, плачу. Она говорит: «ну иди в 15-ю палату, вроде там место свободное есть». Я видела, что там одна койка была пустая, там одна бабушка лежала. То есть я полчаса стояла, а там было пустое место. Они меня полчаса держали в коридоре вместо того, чтобы в палату положить.
Мы пришли в палату. Врач Никитин сказал: «будет кровить, не пугайтесь, так должно быть». После этого я его больше не видела. У ребенка сразу пропитались кровью тампон, две пеленки, одеяльце. Я пошла к медсестрам и говорю: «почему у ребенка так много крови вышло? Сделайте перевязку». Она нехотя пришла, нехотя сделала нам перевязку в перевязочной. Я ребенка забрала. У него был носик холодный. Я его укутала, начала греть.
Свекровь пошла искать врача, но нигде его не нашла. В другом здании его тоже не было. Она спросила у другого врача: «где мне можно найти Никитина?». На что ей врач сказал: «вы что, не поняли? Вам сказали, его сегодня нет и уже не будет». Она развернулась и ушла.
Затем я раскутала ребенка. Смотрю, а у него опять насквозь тампон и две чистые пеленочки, насквозь в крови. Я пошла к медсестрам. Говорю: «у меня опять ребенок кровит, придите, посмотрите». Она говорит: «иди в палату, я приду». Я пришла в палату, ждала-ждала, а ее нет и нет. Потом она пришла и говорит: «да у вас тут пока не надо делать перевязку. Вам сделаем не раньше 18:00». Я спрашиваю: «почему так кровит?». Она говорит: «вам же доктор сказал, что будет кровить? Это у него выходит плохая кровь. Не переживайте, идите отдыхайте, не бегайте туда-сюда».
У меня ребенок начал бледнеть, просто бледнеть на глазах. Я пошла опять к ним. Кабинет перевязочной был закрыт на замок. В рабочее время неизвестно, где они были. Кабинет закрыт, нигде никого нет, врача нет. Я пришла в палату. Потом выходила раз пять открывать кабинет, он у них закрыт был. Потом я нашла медсестру и говорю: «почему ребенок такой бледный?». Она говорит: «это, наверное, наркоз так подействовал у вас». Говорит: «вы знаете, что-то он у вас и правда кровит сильно».
Пошла она искать врача. Но не Никитна уже, как я поняла. Врач пришла через час к нам. Забрала ребенка в перевязочную. Она на моих глазах надавила на ранку, оттуда выступила последняя капелька крови, с пенкой. Ребенок за секунды побелел, посинел, дыхание стало у него тяжелым. Я начала звонить мужу, они у меня вырвали телефон, врач вырвала телефон и с силой кинула его на кровать. Говорит: «никуда не звоните, успокойтесь.
Вызвали реаниматолога. То ли он не шел, то ли не могли его дождаться. Понесли ребенка. Ребенка у меня забрали в 16:20. Я побежала следом, в реанимацию. Меня оттуда выставили. По документам ребенок у меня умер в 16:56. Нам о смерти сообщили в 19:00. За эти два часа ему написали, что у него фетальный гепатит, отек мозга. Без вскрытия, они уже в этот вечер написали.
Два часа на наших глазах забегала дежурный врач Толмачева, которая нас положила в больницу. И многие другие врачи. Они забегали туда чуть ли не в домашней одежде, в верхней одежде забегали в реанимацию. Мы думали, что они туда бежали спасать моего ребенка. А он уже был мертвый. Они просто бежали туда, чтобы всё это писать, писать и писать. История болезни у меня была утром на руках, она была тоненькая, там было только два листика заполненных. А уже вечером она была большой толщины. Вот так они ее за два часа расписали.
Вышли ко мне в коридор реаниматолог и заведующая детским отделением. И начали расспрашивать, как проходила беременность, чем я болела и не болела, как ребенок родился. А ребенок у меня родился абсолютно здоровым, три с половиной килограмма, 55 рост у него. Нас выписали по 10-бальной шкале из роддома.
Единственное, я им сказал, что мы переболели желтухой в роддоме. Наверное, это для них оказалось хорошей зацепкой, чтобы написать, что у ребенка фетальный гепатит. Все это время они использовали на то, чтобы переписать эти все бумажки.
Затем вышла реаниматолог и говорит: «дайте вашу карточку ребенка, я хочу почитать». Я ей отдала карточку ребенка, спросив, что с еребнком. Она сказала: «тяжелый мальчик, занимаются мальчиком. Мы вам скажем». Взяла карточку ребенка. Потом уже у следователя я в этой карточке не обнаружила выписки из роддома, в которой ребенок мой абсолютно здоров. И заключения педиатра, который написал, что при осмотре ребенок был абсолютно здоров. Хорошо, что у меня есть ксерокопия.
Если они написали, что ребенок у меня был болен, почему мне этого никто не сказал в роддоме? Если ребенок был болен, получается, нельзя было делать эту вторую прививку от гепатита? Почему врач-педиатр Матвечйенко Галина Яковлевна дала добро на эту прививку? Она, значит, тоже виновата? А ребенок был абсолютно здоровым. Они со всех сторон виноваты. Они убили ребенка. Я хочу, чтобы они за это ответили».