Четвертая
Их было четыре.
Четыре жены на этих торжественных поминках, четыре матери, четыре вдовы.
И лишь одна из них - самая последняя и самая молодая была официальной, настоящей вдовой.
Именно ей предстояло быть драконом, охраняющим сокровища - права на публикации, архив покойного. Именно она будет главной хранительницей и распорядительницей гипотетического музея памяти и вполне реального наследства.
Но сейчас, когда они сидели за столом, такие разные, такие похожие, опустив глаза к белой скатерти, в элегантных черных платьях (а оператор новостного телеканала, наведя на них объектив, подумал вдруг, что вот вчера снимал он модный показ какой-то - и там тоже все в черных платьицах, как вдовы, а теперь снимает поминки - и все они в тех же платьях), об этом еще почти никто не думал.
Почти никто.
А они сидели скорбно, потому что умер их муж, их любовник, отец их детей, главный мужчина их жизни.
Они скорбели, потому что отблеск его славы и таланта, известности и победного обаяния и их позолотил, возвысив над толпой, придал их жизням новый волнующий смысл и интерес - они были «женщинами Самого», Великого и Ужасного, Режиссера , Актера, Писателя и Драматурга, любимца всей страны, да что там страны - всей Москвы - неисправимого бонвивана ,гуляки и пьяницы.
Четыре грации, четыре мойры, четыре музы, четыре дороги. И одна явно была лишняя. Четвертая. Самая последняя и самая молодая.
Они сидели рядом - не специально, просто так вышло, на этой пышной тризне, за богатым столом, на глазах у множества людей - и были правительственные телеграммы, и выступления друзей и соратников, коллег, вечных завистников и врагов, бывших любовниц - и все говорили, говорили, что вот - ушла эпоха, с Ним, великим, но он оставил после себя, и как жаль, что больше не, и уже никогда, но все мы всегда - говорили все, что говорят, когда уходит правда большая фигура.
Первая жена печально улыбалась, вспоминая их студенческую свадьбу, на которую они, смеясь и вымокнув под дождем, ехали на трамвае, и уже в загсе она вытащила из сумочки фату, и он , серьезно глядя на нее, закреплял ее на ее стриженых коротких волосах. Они были тогда молодые-молодые, и все еще было впереди, но он уже тогда вел себя так, словно все главные награды у него есть, словно он снял уже десятки фильмов и сыграл сотни ролей, хотя были они только на последнем курсе, и было еще не ясно, что будет, но было ясно, что весь мир у его ног. А он был - у ее.
Елена Антоновна пожалела, что сын (их с Володей сын) так и не смог прилететь на похороны- он давно уже жил в Америке, с американской энергичной женой, возглавлял кафедру в Университете, и в этот момент был на симпозиуме в Японии, где читал доклад. Но все равно - жаль, как жаль. И вообще - жаль…Володька, золотой ее мальчик, ее ровесник, ее первый мужчина - ушел, и больше никогда уже , никогда не позвонит, не расскажет очередной байки, не скажет - старуха, я тебя люблю, приезжайте с Гошей на шашлык в субботу (да, они остались друзьями - он со всеми оставался друзьями, и с ее мужем тоже дружил ) - ушел - на этот раз уже навсегда. И вдруг она подумала, что тогда, когда он уходил от нее, в первый раз, тогда это казалось окончательным уходом, навек и в вечность, и она не знала, несколько лет не знала, как ей теперь жить, без него. А сейчас, когда его нет, она думала, что это еще не конец, и они где-то еще встретятся - и не так уж не скоро, наверное - снова встретятся, и там снова он будет шутить и говорить - старуха, ты отлично выглядишь.
- Слушай, не могу на нее смотреть, - услышала она страстный шепот Вали , его второй жены - он к ней тогда ушел, много лет назад.
- На кого, Валечка? - спросила тихо Елена Антоновна, хотя прекрасно поняла , о ком речь.
- Господи, Лена, на эту мышь! - просвистела всегда страстная Валентина, указав подбородком на четвертую жену.
Елена Антоновна улыбнулась, взглянув на Валентину - все еще прекрасную, все такую же яркую, бесконечно женственную, звезду экрана, волшебную Диву.
- Она с таким видом слушает все эти похвалы Вовке, словно имеет к ним хоть какое-то отношение!
- Ну, Валь, она ж была все-таки его женой десять лет.
Валя фыркнула, тряхнув своей роскошной, роскошной гривой волос, даже в этот скорбный день не убранной скромно.
- Вот Лена, ты всегда такая - всех простишь и всех поймешь! Да ты или я - вот мы имеем к нему отношение - ты его образовала, обтесала, помогла ему на старте, написала для него - сколько, я не помню, сценариев? - шесть?
- Восемь.
- Восемь сценариев! К его лучшим, наверное, фильмам! Я - ну , меня он сделал актрисой! Звездой, если хочешь. Даже Машке что-то досталось. А она? Что она? - Валя щелкнула массивной зажигалкой и закурила - и весь зал (Елена Антоновна это заметила с художественным восхищением) следил за ее движением - так красив был каждый ее жест, ее лицо - с пылающими щеками и глазами…
Да, прекрасна, прекрасна, всегда прекрасна, подумала Елена Анатольевна в который раз без женской ревности - к ней нельзя было не уйти - она - чудо. Неистовое чудо.
- Валь, ну что теперь сделаешь… Что его делить- его на всех хватало.
Валентина кивнула, метнула еще один взгляд на вдову, а потом - через зал, где сидела с заплаканным худым, но также прекрасным лицом Алиса, их с Володей дочь. Дочь была (тут признаться надо ) - любимицей отца, у него с ней вечно были какие-то секреты, тайны, шушуканья и специальные взгляды. Он подарил ей квартиру, когда несколько лет назад у нее не заладилось с мужем ( муж собрался делить квартиру, и Володька, взревев, что его дочь не опустится до мещанского дележа, купил ей квартиру, прекрасную квартиру, повелев от этого козла, который не умеет даже уйти красиво, ничего не брать). Алиса, похожая на обоих красавцев-родителей (Вале в пару Володя был - мечта - крупный, высокий, с лицом римского патриция - и откуда они такие берутся на среднерусской возвышенности? - загадка - вальяжный, с повадками английского лорда - самая красивая пара, самая), тоже была актриса, и успела сняться в двух картинах отца, хотя играла в театре. И отец говорил ей - Аля, тебе надо в кино, в кино, у тебя лицо поет, глаза говорят - да ты бровью сыграть можешь всего Шекспира - ну что ты тратишься в театре этом - кто тебя там видит!
- Что Сережка-то - не смог вырваться? - спросила Валя , не все еще глядя на дочь.
- Нет, не смог.
Обе неприязненно (Елена Анатольевна мельком, Валентина - в упор) - поглядели на Катю - его дочь от третьего брака.
Им не нравилась Катя. И не нравилась третья жена, ради которой он оставил Валю. Маша тоже была актриса, но так себе актриса, не сравнить с Валентиной. Даже Елена Анатольевна охнула , когда узнала, что Володька ушел от Вали. Быть оставленной ради Вали было даже не обидно. Больно, но не обидно. Чего уж там - царица. Талантище.
А Маша… Покойник всегда женщин любил, не скрывая, и любовницы у него были, да, но все это было как-то легко, солнечно, полушутя - ну не мог он без женщин, не мог без подпитки их лаской и обожанием. А Маша - она снималась у него в небольшой рольке тогда - как-то так повела дело (все были уверены, что она все это подстроила), что Великий и Ужасный просто вынужден был к ней уйти. Пришла к Вале и на голубом глазу рассказала про их неземную любовь, комкая платочек. Валентина усмехнулась, а вернувшемуся , ничего не ведавшему благодушному мужу влепила - что это, мол, такое? Тот взбесился, помчался выяснять - и пришел понурый, пряча глаза - что вот она беременна, а аборт ей нельзя, а если он не женится, то она примет меры - была, оказывается, племянницей большого министерского начальника, а у него фильм, и если не, то… У Валентины потемнело в глазах и она устроила ему сцену, и выставила за дверь.
Надо сказать, что не в первый раз она выставляла его, провинившегося.
Но кто ж знал, что Маша так ловко подберет его и, задействовав и дядю-начальника, и живот, который рос и рос - отведет его в загс, как мальчика. Отвести отвела, но жили они плохо, Володька ходил какой-то понурый, хотя и хорохорился, конечно, без этого не мог, но видно было, что нет ему радости. И фильм снял неудачный - с Машей в главной роли - не мог не снять. Даже дочка - он детей любил вообще-то, всех, и своих особенно - но тут и дочка вышла проблемная - болезненная, все у нее аллергии какие-то, да болезни редкие. Елена Анатольевна встретила его как-то - он шел из аптеки - в руках пакеты с лекарствами, и какая-то кошелка - и из нее лук торчит. Этот лук ее убил.
- Как дела, Володенька? - спросила.
- Да нормально, Катька только все болеет, - ответил хмуро.
И она подумала - господи, он ведь почти старик! Ну что ж ему за наказанье- на старости лет с нелюбимой женой маяться! - ему, который только любовью и питается! - но ничего больше не сказала - зачем?
Но она ошиблась, он не долго мучился - развелся быстро, поспешно как-то - как пришли перемены и дядя начальник из начальников стал пенсионером (да , впрочем, и не важно это уже было - тогда все начальники сменились), и пару лет просто летал, окрыленный свободой.
А потом женился на Наде. На четвертой жене. Своей будущей вдове, которая сидит теперь совсем особняком - даже третья жена - Машка-змея - и та - не так отдельна от нее.
А она никому ничего плохого не сделала - просто стала его последней женой.
Да, все конечно, поражались огромной разнице в возрасте, и тому, что она, в отличие от всех предыдущих его женщин - ну совсем из себя ничего не представляла - была молоденькой двадцатилетней девочкой-первокурсницей, когда выходила замуж, серенькой, тихой.
В компании знаменитых и ярких друзей и подруг своего супруга сидела молча, а если и говорила - то невпопад и глупое, и смотрелась там как внучка чья-то, среди благородных седин и заслуженных морщин.
Снялась в нескольких фильмах, но актрисы из нее не вышло - безмолвной тенью прошла по экранам, где ее замечали только чтобы сказать- вот, вот она - жена того самого, который снял фильм-то этот. И тот…
Осела дома, родила сына, занималась хозяйством - хозяйство было большое - Владимир построил дом за городом с барскими прями -таки урочьями - и с садом, и с огородом, прудом с живыми карпами., баней и собаками.
В интервью, которые у ее знаменитого мужа без устали брали , он прекрасно смотрелся на фоне камина и резной мебели, с круглощеким румяным сыном на коленях, смеялся, называя Мишеньку наследником, с удовольствием показывал свои владения, особо, как Менделеев чемоданами, гордясь каким-то лично им прибитыми полками. Надя сидела рядом с ним, обрамляя - как мебель. Вопросов ей задавали мало - отвечала она в основном односложно. - да, нет. А царственный супруг, отвечая на многочисленные пикантные вопросы нагловатых или подобострастных журналистов, отвечал со своей знаменитой улыбкой , что наконец-то после всех бурь и волнений обрел тихое семейное счастье, что счастлив жить так, как сейчас живет, что благодарен Наде, которая скрасила ему последние годы жизни и подарила Мишу.
Потом Надя появилась на телеэкране, где вела придуманную для нее мужем передачу для домохозяек, где вежливо расспрашивала знаменитых гостей об их семье и доме, а в конце, прощаясь, всегда говорила с улыбкой - До свидания. И храни вас Бог. Вас и Ваш дом.
Она сидела на поминках и знала, что все сейчас на нее смотрят и думают, как она страдает, лишившись такого мужа. И она прятала улыбку, потому что она была счастлива. Наконец-то - счастлива. И свободна.
Господи, кто бы знал, как она мучилась. Она не любила мужа, но просто не могла отказаться, когда он сначала начал за ней ухаживать, а потом и позвал замуж. Ну а кто мог бы? Ей не было двадцати, когда они познакомились - молоденькая тихая студентка и легендарный мастер.
Сначала все было прекрасно, но потом ей чем дальше, тем тошнее становилось. Ей были скучны его вечные разговоры, не смешны его шутки, раздражали вечные гости, которым она была совершенно не интересна, его бывшие жены, дети, смотревшие мимо нее.
Ей было горько от всеобщих пикантных подмигиваний вокруг - насчет того, что он еще ого-го - орел - с молодой женой и ребенком в семьдесят лет - господи, ее просто передергивало от его прикосновений, от его старого обрюзгшего тела, от запах по утрам - утешало одно - что соития были хоть и противными, но редкими, редкими, а в последние пару лет вообще прекратились.
Иногда ночью, лежа без сна, слушая его прерывистый старческий храп, она смотрела на его лицо, с некрасиво открытым во сне ртом, мятое, морщинистое - и ее сжигала черная тоска , и она представляла, как хорошо она будет высыпаться, когда наконец его не станет.
- Наденька, я Вам ужасно, ужасно соболезную , - подошел к ней еще один его старый друг.
Она скорбно кивнула.
- Я понимаю, как Вам сейчас тяжело - нам всем тяжело - крепитесь, девочка. Я поимаю, Вы осиротели - мы все осиротели, но надо жить дальше - у Вас Володин сын на руках, Вам надо быть сильной. - обнял ее и отошел.
Она почувствовала приступ смеха - не могла сдержаться и выбежала, закрыв лицо руками.
Все сочувственно поглядели вслед - бедная - как она без него…
Она забежала в туалет и там рассмеялась.
Старый дурак, неужели он правда не видит, что ее Мишенька абсолютно не похож на его бесценного друга. И не мог быть похож - поздно Надя стала его женой…
Она припудрила лицо , глядя в большое зеркало и улыбнулась себе - свобода, вот она свобода!
Набрала телефонный номер и проворковала в трубку:
- Здравствуй, хороший мой. Это я.
- Ты уже свободна? Спросил ее мужской голос.
Почти, - ответила она. - Почти свободна.