Таки я посмотрела Астероид-Сити...
Тот самый фильм про то, как давным-давно снимали (несуществующий в реальности) фильм про ежегодный слет в титульный город в честь астероида. Среди песков и кактусов. С раздачей наград юным техническим вундеркиндам от лица армии и всей Америки. И с покражей астероида инопланетянином, визуализированным в стиле "палка-палка, огуречик". И с дуэлью на супероружии между генералом и отцом изобретателя того супероружия (на почве разных взглядов на жизнь и правила). Еще бы я его не посмотрела одной из первых - я же люблю Андерсона...
И вот что я вам скажу (обольщаясь, что это кто-то вздумает прочесть 😀 ).
Уэс движется все ближе (или дальше?) в направлении безжизненности. Я реально довольно долго ждала, пока втянусь. Пока Брайан Крэнстон в официальной двойке, в черно-белой гамме и поначалу (пока на сцене - не оговорка, там есть сцена, и ее много - не зажгли свет) монотонно и тщательно объяснял, кто там кому Вася, перечисляя имена автора (Нортон), постановщика (Эдриан Броуди) и участников истории (натурально, все остальные, от изысканной актрисы и военного фотографа, чьи... гм... отношения через соседние окна и романом-то не назовешь, разве что абстрактным).
Но знаете что? В итоге мне все еще нравится этот разреженный вакуум (тоже не оговорка, этот тип умеет разредить даже отсутствие воздуха).
И не только потому что такая общая сдержанность - местами до полной отстраненности - поведения большинства участников все же сюжетно оправдана: это же пьеса в пьесе, да еще концептуально поставленная тем самым персонажем Броуди. Официальным оправданием в художественных вещах ничего не спасешь. Просто... нравится само по себе, да настолько, что по ходу дела я вообще не раз забывала, что это все - как бы понарошку, и начинала верить в этих персонажей и в этот сюр.
Нравятся эти старательные игры взрослых - особенно военных - в игрушки (даже реальные кактусы в пустыне декорацией смотрятся). В охрану объекта, бесконечные "инопланетные карантины" и грозные (но беспомощные при этом) обещания предъявить госизмену юному очкарику. Нравятся - несмотря те самые длиннейшие занудные объяснятельные речи от диктора (который, едва угодив по случайности в цветовую часть картины, быстренько с извинениями бочком оттуда сматывается).
Нравится, как люди даже скандалы переживают молча. И общаются о важнейших вещах междометиями, угуканьями и чисто информационными репликами. Обдумывая услышанное, вместо того, чтобы взорваться, и не выпуская эмоции, даже когда кривится лицо (а случается это здесь нечасто, и еще реже - со взрослыми *впрочем, чего и следует, дети пока не научились, хотя...*) Как внезапно прислушиваются и не тратятся на бессмысленные крики - то ли от ума, то ли от давнего внутреннего онемения, потому что сколько уже можно терпеть-то? (А в результате все эти самые эмоции, переживания и взаимодействия оказываются как бы не более убедительными, чем в нормальных, реалистических фильмах... уж не потому ли, что здесь их не заглушают теми самыми криками, не заслоняют рукомашеством и взбрыками, не отвлекают от них хлопотами лица? Благо, задействованные актеры и так умеют все это подать. И я уже начинаю думать, что именно по этому принципу Андерсон и отобрал свою "постоянную труппу" *Хэнкс, правда, попал туда по случаю, из-за болезни Билла Мюррея, но взял и не подкачал, о чем ниже... а я и не знала, что он так умеет, извините, фанаты*).
Нравятся эти откровенные декорации с четко нарисованными знаками на каждом заведении, от душа до жилых комнат. И эти кислотные цвета в стиле "техниколор" все тех же былых времен. И как во всех этих скромных заведениях все на самом деле видно насквозь, стоит пальцем ткнуть - можно обрушить стенку. И светловолосая, тщательно соблюдающая все распорядки, от молитвы до объяснения строения планет, ретроучительница в приталенном платье, чей танковый напор (при совершенной внешней хрупкости) способен вздернуть на ноги от костра даже закаленного ковбоя, но при этом она полностью теряется при первом же сбое в привычном режиме, и только и может, что беспомощно повторять абсолютно не соответствующие происходящему слова...
Нравится, как сценарное-репетиционное самоубийство выглядит настоящим - настолько они там все же эмоционально-зажатые все. И вздрагиваешь, когда лежащая в ванне актриса с нелепо вывернутой рукой вдруг заговорит - словами роли, само собой. И немудрено, что ее собеседник - не актер ни разу, а тот самый фотограф с заметным ПТСР - в результате причиняет себе вполне реальный вред... и это тоже не сильно сбивает ритм действия.
Нравится, что самое смешное тут, пожалуй - это как раз все, связанное с военными, их ритуалами, запретами и готовностью обратить в "вооруженный конфликт" и "секретную зону" практически все. Солдат в каске с косичками (ибо индеец), похожий на молодого Квашу на страже телефонной будке - это прямо-таки суперприкол, почему-то не выглядящий концертным номером.
Нравится здешний абсурд, когда урок астрономии внезапно взрывным порядком обращается в танцы и признание в любви по ходу дела - причем без единого, как тут водится, сказанного слова. И смесь трагичного и смешного (сцену - вернее, сцены - с девочками, носящими прах покойной матери в пластиковой плошке, пересказывать не буду: это нельзя адекватно передать, это таки действительно надо видеть). И продажа участков этой сожженной вечным пустынным солнцем земли с кактусами... из автомата. Как чипсов и колы. Бросил монетку - и владей. (Ну а что, такое только по внезапному случайному порыву купить и можно).
И как без воплей они тут все переживают отчаяние, одиночество и смерти, и безнадежное взаимонепонимание. И как даже проклюнувшееся родство выражается в опять же молчаливых ссорах. ("Ты мне надоел, - сказал один. -И ты мне, сказал другой". Бывают-таки странные сближенья).
И мультяшный инопланетянин, сперший астероид (не исключено, что он был хиппи или другой какой безобидный мечтательный маргинал, судя по дальнейшему), тоже нравится. Только Голдблюм мог согласиться на такую "никакую" роль, на это вряд ли пошел бы даже Хауэр, блин, Серкис в роли Голлума более заметен внешне и похож на себя. И возможно, только Джефф сумел в этом "вязаном рисунке" передать испуганно-смущенную пластику своего персонажа с непонятными намерениями, но, кажется, не желающего нам дурного.
А Броуди в свои пять с половиной минут - чертов гений. Только в такой экспериментальной атмосфере секс-маньяк может оказаться настолько понимающим и естественным в общении. (Правда, маньячества-то нам как раз и не показали, а только сообщили - он даже актриску за задницу по дороге через сцену как-то очень уж деловито трогает. Зато объясняет Шварцману, что ничего понимать и не надо, а только играть - так от души и со всем сочувствием. Ничего не скрывая. Грустно, болезненно даже как-то. Одновременно бессильно - так же, как прощался с уходящей от него женой, уже зная, что она ему скажет - и настойчиво).
И я таки начинаю проникаться к Нортону. (Да, я из тех еретиков, которые долго не понимали, чем он так уж хорош. А здесь его перманентно озадаченный - даже в самых напряженных ситуациях *а их здесь есть* - и чего-то ожидающий вид пронизывает даже те сцены, где его нет. И дуэт этого автора с этим постановщиком естествен, как дождь осенью - или снег зимой).
И красавчик Руперт Френд в роли того самого ковбоя создал мне восстановление атмосферы даже еще более старых фильмов, чем тот самый "Техниколор" - приключенческих, моноохромных - даром, что сам щеголяет в ярчайшей расцветке (синяя рубашка в цвет глаз, рыжая шляпа, смоляные сапоги). Создал одной "тогдашней" открытой, сияющей, ничего не таящей улыбкой, верностью этикету, и заботливостью - ибо благослови, блин, зверей и детей (и тех самых учительниц в приталенных платьях).
Кстати, насчет детей - мечта всей жизни моей - такие дети, занятые научными экспериментами и общающиеся словесными кодами. Вроде талантливого сына того самого овдовевшего фотографа с ПТСР - мальчишки, у которого нос перевешивает все лицо, Кюхельбекер, привет. К соиросу о сближениях. (Хотя то неотрывно глядящие на нас, то уходящие внутрь себя глаза пытаются как-то это дело выдернуть). Или отчаянного любителя рискованных экспериментов, словно не замечающего, что прыгая с крыши, можно разбиться... потому что, оказывается, его гложет что-то куда пострашнее ("зачем я?") Или у деловитой девочки, занятой учебой по уши.
И беззащитно-зацикленная на своем деле ученая Тильды Суинтон, чья нежность и сочувствие не может выражаться иначе, чем "можешь использовать мою лабораторию в любое время", лишний раз напоминает, почему Тильда - это Тильда.
А еще там есть - возможно - оживающая покойница, которая на самом деле, скорее всего, просто играет все тот же сценарий, вызубрив обе роли в диалоге, но оно так смотрится в этом черно-белом сиянии, и так изображено в целом, и у нее такое опять же тогдашнее, нематериальное почти, "голливудско-грезовое" лицо, и снявший, вроде бы, грим исполнитель роли фотографа так на нее смотрит, что... а леший его знает, что это на самом деле было.
И нагнетание массового нервного срыва, с сеансом массового же лунатизма, когда персонажи повторяют одну и ту же вроде бы логичную, но при этом псевдоглубокомысленную (а может, и очень даже осмысленную) фразу, как зомби... заканчивающегося ничем.
И то и дело пробегающая по экрану экзотическая птичка, которую так просто глазом не уловишь - я лично словила "флэшбеки им. Е. Гинзбурга". Я до конца титров досидела, любуясь ее нехитрой, но легкой пластикой.
И седой Хэнкс внезапно наконец не так прост и пластмассов, как всегда был (извините, поклонники).
Хотя на вид как раз гладкий и завершенный такой цивилизованный патриарх.
И бесцеремонный, почти во всем (не считая как раз того случая с дедушкой-Хэнксом, где происходит совсем не то, о чем говорят) совершенно очевидный, быстрый и опять же "тогдашний", но при этом безапеляционно-несомненный, счастливый конец для всех - а кто не верит, его проблемы.
Все это, знаете ли, как-то создает надежду из безнадежности и даже некоторые признаки смысла из того самого абсурда. И намекает, что орать и драться - таки не всегда метод.
Короче. Кому занудная театрализация и выпендреж с обертонами наркотического прихода, а мне давайте еще и побольше. Впрочем, что с меня взять, мне и "Французский вестник" вполне зашел. И ряды страдальцев по ранним фильмам УА я в ближайшее время точно не пополню.
И вот что я вам скажу (обольщаясь, что это кто-то вздумает прочесть 😀 ).
Уэс движется все ближе (или дальше?) в направлении безжизненности. Я реально довольно долго ждала, пока втянусь. Пока Брайан Крэнстон в официальной двойке, в черно-белой гамме и поначалу (пока на сцене - не оговорка, там есть сцена, и ее много - не зажгли свет) монотонно и тщательно объяснял, кто там кому Вася, перечисляя имена автора (Нортон), постановщика (Эдриан Броуди) и участников истории (натурально, все остальные, от изысканной актрисы и военного фотографа, чьи... гм... отношения через соседние окна и романом-то не назовешь, разве что абстрактным).
Но знаете что? В итоге мне все еще нравится этот разреженный вакуум (тоже не оговорка, этот тип умеет разредить даже отсутствие воздуха).
И не только потому что такая общая сдержанность - местами до полной отстраненности - поведения большинства участников все же сюжетно оправдана: это же пьеса в пьесе, да еще концептуально поставленная тем самым персонажем Броуди. Официальным оправданием в художественных вещах ничего не спасешь. Просто... нравится само по себе, да настолько, что по ходу дела я вообще не раз забывала, что это все - как бы понарошку, и начинала верить в этих персонажей и в этот сюр.
Нравятся эти старательные игры взрослых - особенно военных - в игрушки (даже реальные кактусы в пустыне декорацией смотрятся). В охрану объекта, бесконечные "инопланетные карантины" и грозные (но беспомощные при этом) обещания предъявить госизмену юному очкарику. Нравятся - несмотря те самые длиннейшие занудные объяснятельные речи от диктора (который, едва угодив по случайности в цветовую часть картины, быстренько с извинениями бочком оттуда сматывается).
Нравится, как люди даже скандалы переживают молча. И общаются о важнейших вещах междометиями, угуканьями и чисто информационными репликами. Обдумывая услышанное, вместо того, чтобы взорваться, и не выпуская эмоции, даже когда кривится лицо (а случается это здесь нечасто, и еще реже - со взрослыми *впрочем, чего и следует, дети пока не научились, хотя...*) Как внезапно прислушиваются и не тратятся на бессмысленные крики - то ли от ума, то ли от давнего внутреннего онемения, потому что сколько уже можно терпеть-то? (А в результате все эти самые эмоции, переживания и взаимодействия оказываются как бы не более убедительными, чем в нормальных, реалистических фильмах... уж не потому ли, что здесь их не заглушают теми самыми криками, не заслоняют рукомашеством и взбрыками, не отвлекают от них хлопотами лица? Благо, задействованные актеры и так умеют все это подать. И я уже начинаю думать, что именно по этому принципу Андерсон и отобрал свою "постоянную труппу" *Хэнкс, правда, попал туда по случаю, из-за болезни Билла Мюррея, но взял и не подкачал, о чем ниже... а я и не знала, что он так умеет, извините, фанаты*).
Нравятся эти откровенные декорации с четко нарисованными знаками на каждом заведении, от душа до жилых комнат. И эти кислотные цвета в стиле "техниколор" все тех же былых времен. И как во всех этих скромных заведениях все на самом деле видно насквозь, стоит пальцем ткнуть - можно обрушить стенку. И светловолосая, тщательно соблюдающая все распорядки, от молитвы до объяснения строения планет, ретроучительница в приталенном платье, чей танковый напор (при совершенной внешней хрупкости) способен вздернуть на ноги от костра даже закаленного ковбоя, но при этом она полностью теряется при первом же сбое в привычном режиме, и только и может, что беспомощно повторять абсолютно не соответствующие происходящему слова...
Нравится, как сценарное-репетиционное самоубийство выглядит настоящим - настолько они там все же эмоционально-зажатые все. И вздрагиваешь, когда лежащая в ванне актриса с нелепо вывернутой рукой вдруг заговорит - словами роли, само собой. И немудрено, что ее собеседник - не актер ни разу, а тот самый фотограф с заметным ПТСР - в результате причиняет себе вполне реальный вред... и это тоже не сильно сбивает ритм действия.
Нравится, что самое смешное тут, пожалуй - это как раз все, связанное с военными, их ритуалами, запретами и готовностью обратить в "вооруженный конфликт" и "секретную зону" практически все. Солдат в каске с косичками (ибо индеец), похожий на молодого Квашу на страже телефонной будке - это прямо-таки суперприкол, почему-то не выглядящий концертным номером.
Нравится здешний абсурд, когда урок астрономии внезапно взрывным порядком обращается в танцы и признание в любви по ходу дела - причем без единого, как тут водится, сказанного слова. И смесь трагичного и смешного (сцену - вернее, сцены - с девочками, носящими прах покойной матери в пластиковой плошке, пересказывать не буду: это нельзя адекватно передать, это таки действительно надо видеть). И продажа участков этой сожженной вечным пустынным солнцем земли с кактусами... из автомата. Как чипсов и колы. Бросил монетку - и владей. (Ну а что, такое только по внезапному случайному порыву купить и можно).
И как без воплей они тут все переживают отчаяние, одиночество и смерти, и безнадежное взаимонепонимание. И как даже проклюнувшееся родство выражается в опять же молчаливых ссорах. ("Ты мне надоел, - сказал один. -И ты мне, сказал другой". Бывают-таки странные сближенья).
И мультяшный инопланетянин, сперший астероид (не исключено, что он был хиппи или другой какой безобидный мечтательный маргинал, судя по дальнейшему), тоже нравится. Только Голдблюм мог согласиться на такую "никакую" роль, на это вряд ли пошел бы даже Хауэр, блин, Серкис в роли Голлума более заметен внешне и похож на себя. И возможно, только Джефф сумел в этом "вязаном рисунке" передать испуганно-смущенную пластику своего персонажа с непонятными намерениями, но, кажется, не желающего нам дурного.
А Броуди в свои пять с половиной минут - чертов гений. Только в такой экспериментальной атмосфере секс-маньяк может оказаться настолько понимающим и естественным в общении. (Правда, маньячества-то нам как раз и не показали, а только сообщили - он даже актриску за задницу по дороге через сцену как-то очень уж деловито трогает. Зато объясняет Шварцману, что ничего понимать и не надо, а только играть - так от души и со всем сочувствием. Ничего не скрывая. Грустно, болезненно даже как-то. Одновременно бессильно - так же, как прощался с уходящей от него женой, уже зная, что она ему скажет - и настойчиво).
И я таки начинаю проникаться к Нортону. (Да, я из тех еретиков, которые долго не понимали, чем он так уж хорош. А здесь его перманентно озадаченный - даже в самых напряженных ситуациях *а их здесь есть* - и чего-то ожидающий вид пронизывает даже те сцены, где его нет. И дуэт этого автора с этим постановщиком естествен, как дождь осенью - или снег зимой).
И красавчик Руперт Френд в роли того самого ковбоя создал мне восстановление атмосферы даже еще более старых фильмов, чем тот самый "Техниколор" - приключенческих, моноохромных - даром, что сам щеголяет в ярчайшей расцветке (синяя рубашка в цвет глаз, рыжая шляпа, смоляные сапоги). Создал одной "тогдашней" открытой, сияющей, ничего не таящей улыбкой, верностью этикету, и заботливостью - ибо благослови, блин, зверей и детей (и тех самых учительниц в приталенных платьях).
Кстати, насчет детей - мечта всей жизни моей - такие дети, занятые научными экспериментами и общающиеся словесными кодами. Вроде талантливого сына того самого овдовевшего фотографа с ПТСР - мальчишки, у которого нос перевешивает все лицо, Кюхельбекер, привет. К соиросу о сближениях. (Хотя то неотрывно глядящие на нас, то уходящие внутрь себя глаза пытаются как-то это дело выдернуть). Или отчаянного любителя рискованных экспериментов, словно не замечающего, что прыгая с крыши, можно разбиться... потому что, оказывается, его гложет что-то куда пострашнее ("зачем я?") Или у деловитой девочки, занятой учебой по уши.
И беззащитно-зацикленная на своем деле ученая Тильды Суинтон, чья нежность и сочувствие не может выражаться иначе, чем "можешь использовать мою лабораторию в любое время", лишний раз напоминает, почему Тильда - это Тильда.
А еще там есть - возможно - оживающая покойница, которая на самом деле, скорее всего, просто играет все тот же сценарий, вызубрив обе роли в диалоге, но оно так смотрится в этом черно-белом сиянии, и так изображено в целом, и у нее такое опять же тогдашнее, нематериальное почти, "голливудско-грезовое" лицо, и снявший, вроде бы, грим исполнитель роли фотографа так на нее смотрит, что... а леший его знает, что это на самом деле было.
И нагнетание массового нервного срыва, с сеансом массового же лунатизма, когда персонажи повторяют одну и ту же вроде бы логичную, но при этом псевдоглубокомысленную (а может, и очень даже осмысленную) фразу, как зомби... заканчивающегося ничем.
И то и дело пробегающая по экрану экзотическая птичка, которую так просто глазом не уловишь - я лично словила "флэшбеки им. Е. Гинзбурга". Я до конца титров досидела, любуясь ее нехитрой, но легкой пластикой.
И седой Хэнкс внезапно наконец не так прост и пластмассов, как всегда был (извините, поклонники).
Хотя на вид как раз гладкий и завершенный такой цивилизованный патриарх.
И бесцеремонный, почти во всем (не считая как раз того случая с дедушкой-Хэнксом, где происходит совсем не то, о чем говорят) совершенно очевидный, быстрый и опять же "тогдашний", но при этом безапеляционно-несомненный, счастливый конец для всех - а кто не верит, его проблемы.
Все это, знаете ли, как-то создает надежду из безнадежности и даже некоторые признаки смысла из того самого абсурда. И намекает, что орать и драться - таки не всегда метод.
Короче. Кому занудная театрализация и выпендреж с обертонами наркотического прихода, а мне давайте еще и побольше. Впрочем, что с меня взять, мне и "Французский вестник" вполне зашел. И ряды страдальцев по ранним фильмам УА я в ближайшее время точно не пополню.