Прогулка по урочищу. "Допрос".
Дикая природа Приморья, в почти первозданном виде, совсем рядом с рекой, по которой то и дело снуют лодки.
Отойдя по тропе метров триста, вижу на ней свежие не замытые ночным дождем крупные следы медведя. Это медведь бурый, или буряк, как называют его местные.
По словам хозяина участка, Юры, здесь ходит медведица с двумя пестунами. Он уже видел её рядом с зимовьем.
Уйдя по тропинке километра на полтора, засекаю по компасу направление на реку и тропинку и ухожу с нее влево. По крутому склону поднимаюсь на седловину меж двух сопок. Когда спускаюсь с нее по другому, более пологому склону, передо мной срывается с лежки стадо кабанов. Их россыпь растворяется в тайге внизу, оставив мне лишь висящий в воздухе запах. В азарте продвигаюсь вслед за ними, когда справа со склона сопки раздается громкий отчетливый «гав». От неожиданности замираю, соображая, откуда здесь могла взяться собака. Первая мысль об охотниках. Но удэгейцы, чтобы не привлекать тигра, предпочитают охотиться без собак. Свистнул, чтобы обозначить себя, дабы самого ненароком не приняли за зверя. В ответ со склона лишь удаляющийся шорох листвы. Тут-то и понял, что это изюбрь, услышав меня, «гавкнул», выразив свое возмущение. Говорят, он может рявкнуть или прореветь так, что запросто спутаешь с тигром.
Спускаюсь в низину под приглушающее звуки журчание ручья. С ветки за мной наблюдает рябчик. В низине настоящие сумерки.
Останавливаюсь передохнуть, когда боковым зрением всего в двадцати метрах от меня за деревьями вижу стоящего ко мне боком большого зверя. Цвет почти черный, и первая мысль, что это медведь. Замерев, оглядываюсь по сторонам, не видать ли где медвежат. Не хотелось бы случайно оказаться между пестунами и мамкой. Когда туша сдвигается, вижу что это секач. Он не просто большой, а по-настоящему огромный. Его габариты можно сравнить с двумя сдвинутыми торцами канцелярскими столами. От секачей кабанов европейских отличается вытянутостью тела и меньше выраженной горбатостью. Если такой задурит всерьез, мне едва ли помогут стоящие рядом, толщиной с руку, березки. А махина, пропахивая в листве пятаком борозды, и хрумкая найденными корешками, потихоньку приближается ко мне. В патроннике пуля, но испытывать судьбу и стрелять в такое накоротке мне не хочется. А тот, все еще не видя и не чуя опасности, подошел ко мне метров на десять. Мне конечно интересна возможность хорошо рассмотреть такую зверюгу, но лучше подстраховаться. Когда кабан на мгновение отворачивается, быстро беру его на мушку. Как не старался сделать это тихо, что-то выдает меня. Секач, насторожившись, на какое-то время замирает и, шумно втягивая воздух, оглядывается вокруг. Затем как ни в чем не бывало, опять продолжает свою кормежку, теперь уже удаляясь от меня. Тут, уже осмелев, я осторожно достаю из ягдташа фотоаппарат, но для хорошего фото светосилы объектива и чувствительности пленки явно не хватает. Отойдя на полсотни метров, секач остановился и как-то очень недобро посмотрел в мою сторону, затем, выдержав паузу, удалился в густой ельник, чуть прибавив шагу. Похоже, такая махина и впрямь здесь мало кого боится.
Ближе к вечеру террасами сопок выхожу к реке Каялу, давшей название этой местности. Чтобы срезать путь, пересекаю заросшую высокой травой и заваленную топляком пойменную низину. Здесь, на одном из деревьев, замечаю подвязанный к дереву рукой человека кусок полиэтилена, а под ним большой веник конопли. Я могу предположить, чья это заначка. Со времен столетней давности, когда коренные жители этих мест еще нещадно эксплуатировались китайцами, выращивание для личного потребления и курение конопли здесь не редкость. Но это, как говорится, «семечки». Гораздо опаснее любого дикого зверя, наткнуться в тайге на тех, кто выращивает эту дурь в масштабах промышленных. Случайно набредя в тайге на деляну, охраняемую нанятыми отморозками, запросто можно исчезнуть и навсегда. Сейчас в октябре деляны уже убраны, и этого можно не опасаться. От людей, с которыми встречался, я слышал о существовании посадок такого масштаба, что убирать их впору комбайнами.
Над заливом, на склоне выходящей к Бикину сопки, на дереве засидка. Взобравшись в нее, сидя на ладно сооруженном сиденье, представляю, как удобно в лунную ночь здесь караулить выходящих на залив изюбрей. Хорошо видимая отсюда гора Межевая та, что в тридцати километрах на границе Приморья и Хабаровского края уже вся покрыта снегом. Перейдя сопку, спускаюсь к избе по шуршащей листве. На всякий случай подаю голос. Снизу сразу же откликается Юра.
У нас гость, - сплавляющийся на резиновой лодке с верховий Светловодной, рыбак из Владивостока, - Слава.
Рассказываю Юре о встрече со стадом кабанов и секачом. На что тот рассказывает, как однажды на сопке, возвышающейся над рекой неподалеку от избы, крупный секач дрался с тигром. Рев и треск стоял на всю округу.
В итоге, вроде как, оба остались живы. Во всяком случае, на месте битвы никто из них не остался. Что уж они там не поделили, не ясно, но если тот секач был таких же размеров как виденный мной в тайге сегодня, то тигр, связавшись с ним, сильно рисковал.
На ужин готовлю лапшу с чирками. После того как раскладываю по мискам, Андрей сначала с недоверием пробует приготовленное мной, а, распробовав, удивляется:
- Не знал, что они такие вкусные.
Хозяин избы вначале брезгливо отказывается от утятины.
- Я такого не ем.
Но, под водку выставленую Славой "за ночлег", присоединяется.
За чаем Юра начинает расспрашивать меня о том, кто я и что делаю на Бикине "на самом деле". Он с недоверием относится к тому, что человек может так просто путешествовать сам по себе там, где ему интересно. Подозревает, что за этим другой, возможно, опасный для него смысл. С подобным мне уже приходилось встречаться в Верхоянских горах Якутии, когда директор оленеводческого хозяйства заподозрил во мне «диверсанта», засланного конкурентами, чтобы поджигать их пастбища. Версии Юры тоже не отличаются замысловатостью. По высказываемым им предположениям, я или шпион какой-то неведомой ему организации, вынюхивающий на Бикине какие-то секреты, или беглый, скрывающийся от закона или «мафии». Я отшучиваюсь, но ровно на столько, чтобы у него сохранялось сомнение в том, что за мной не стоит что-то большее, что в случае чего вступится за меня со всей карающей неотвратимостью. Это тоже часть обеспечения собственной безопасности. Когда этот треп мне надоедает, «по секрету» говорю Юре, что я правнук того самого Дерсу Узала. Потому и хожу здесь как дома, не боясь ни заблудиться, ни диких зверей.
Ошарашенный такой неожиданной версией, Юра вначале смотрит на меня с удивлением и недоверием, а когда Слава с Андреем начинают тихо посмеиваться, хмыкнув, заканчивает с «допросом».