Как же всё-таки называть нам пидоров и Санкт-Петербург?
К тому, как же всё-таки называть нам Санкт-Петербург. Из книги
Олега Юрьева 'Заполненные зияния' (Москва, 2013):
"Да, бесконечное, неумеренно повторяющееся 'Питер', 'Питер',
мне иногда напоминает кличку собаки (так же, как 'Макс' вместо
'Максим'). Но - уже ничего не поделаешь, не попрёшь против этого:
Из эссе Об Игоре Булатовском: '"Питером" Петербург до революции
называли матросы, крестьяне-отходники, угрюмые мастеровые ... А
также бравирующие "простонародным" великие князья Константинови-
чи, специализированные по военно-морской части (да и прочие
Романовы, люди без всякого чувства русского языка ... и, конечно,
низовая демократическая интеллигенция (бравирующая тем же и
находящаяся в таких же отношениях с русским языком). Даже чисто
географически "Питер" - это в моём ощущении лишь часть Петербур-
га, а никак не целое: Нарвская застава, Балтийский завод и пр.
Нынешнее, как бы само собой разумеющееся употребление "Питер",
"питерский" на мой личный слух звучит отвратительно. Оно ведёт
своё происхождение из историко-революционных фильмов, было в 60-х
годах подхвачено несколько не разобравшимся поколением Бродского,
а сегодня усиленно подкачивается извне - из Москвы и из самых из
окраин. Они думают, что мы так говорим. Если мы так говорим (а мы
так говорим, к сожалению), то очень плохо делаем'."
Если до 1917 года Питером называли СПБ угрюмые мастеровые и
родственики святого, это ещё не основание отказываться от называ-
ния его так теперь. Есть общая тенденция в разговорном языке: ис-
пользовать одно-двухсложные сокращения-синонимы для слишком длин-
ных слов, причём не только для имён собственных: "телик" -- вмес-
то "телевизор", "видик" -- вместо "видеомагнитофон", "гомик" вме-
сто "гомосексуалист", "пидор" вместо "педераст" и т. д. Соль не в
экономии времени на чесание языком (хотя и не без этого), а в
жаргонизации и стилистическом модифицировании речи. Сокращения
стилистически принижены, и полные варианты рядом с ними выглядят
чопорноватыми, претенциозноватыми. Что же касается выпендрёжнос-
ти, то в одних языковых ситуациях она оказывается за сокращения-
ми, в других -- за полными вариантами. Если в просторечии между
"своими" индивид использует полные варианты, значит, он демонст-
рирует свою отстранённость от коллектива, нежелание быть на ко-
роткой ноге с окружающими, простоватое стремление выпятить свою
как бы интеллигентность. Также можно истолковать его поведение
как следствие некоторой тормознутости: недоразвитой способности
строить речь в разных стилях, выбирать стили по ситуациям.
Если нет вариантов для выражения понятия, то нет и возможностей
для языкового манёвра, для подпускания нюансов. В результате речь
беднеет, мысль -- тоже. А нам это надо? Получается, против "Пите-
ра" ("пидора" и т. п.) могут возражать только долбанутые переучки
из вырождающихся интеллигентских семеек, в которых как бы культу-
рой пробуют подменять утраченные интеллектуальные способности.
Олега Юрьева 'Заполненные зияния' (Москва, 2013):
"Да, бесконечное, неумеренно повторяющееся 'Питер', 'Питер',
мне иногда напоминает кличку собаки (так же, как 'Макс' вместо
'Максим'). Но - уже ничего не поделаешь, не попрёшь против этого:
Из эссе Об Игоре Булатовском: '"Питером" Петербург до революции
называли матросы, крестьяне-отходники, угрюмые мастеровые ... А
также бравирующие "простонародным" великие князья Константинови-
чи, специализированные по военно-морской части (да и прочие
Романовы, люди без всякого чувства русского языка ... и, конечно,
низовая демократическая интеллигенция (бравирующая тем же и
находящаяся в таких же отношениях с русским языком). Даже чисто
географически "Питер" - это в моём ощущении лишь часть Петербур-
га, а никак не целое: Нарвская застава, Балтийский завод и пр.
Нынешнее, как бы само собой разумеющееся употребление "Питер",
"питерский" на мой личный слух звучит отвратительно. Оно ведёт
своё происхождение из историко-революционных фильмов, было в 60-х
годах подхвачено несколько не разобравшимся поколением Бродского,
а сегодня усиленно подкачивается извне - из Москвы и из самых из
окраин. Они думают, что мы так говорим. Если мы так говорим (а мы
так говорим, к сожалению), то очень плохо делаем'."
Если до 1917 года Питером называли СПБ угрюмые мастеровые и
родственики святого, это ещё не основание отказываться от называ-
ния его так теперь. Есть общая тенденция в разговорном языке: ис-
пользовать одно-двухсложные сокращения-синонимы для слишком длин-
ных слов, причём не только для имён собственных: "телик" -- вмес-
то "телевизор", "видик" -- вместо "видеомагнитофон", "гомик" вме-
сто "гомосексуалист", "пидор" вместо "педераст" и т. д. Соль не в
экономии времени на чесание языком (хотя и не без этого), а в
жаргонизации и стилистическом модифицировании речи. Сокращения
стилистически принижены, и полные варианты рядом с ними выглядят
чопорноватыми, претенциозноватыми. Что же касается выпендрёжнос-
ти, то в одних языковых ситуациях она оказывается за сокращения-
ми, в других -- за полными вариантами. Если в просторечии между
"своими" индивид использует полные варианты, значит, он демонст-
рирует свою отстранённость от коллектива, нежелание быть на ко-
роткой ноге с окружающими, простоватое стремление выпятить свою
как бы интеллигентность. Также можно истолковать его поведение
как следствие некоторой тормознутости: недоразвитой способности
строить речь в разных стилях, выбирать стили по ситуациям.
Если нет вариантов для выражения понятия, то нет и возможностей
для языкового манёвра, для подпускания нюансов. В результате речь
беднеет, мысль -- тоже. А нам это надо? Получается, против "Пите-
ра" ("пидора" и т. п.) могут возражать только долбанутые переучки
из вырождающихся интеллигентских семеек, в которых как бы культу-
рой пробуют подменять утраченные интеллектуальные способности.