Призраки римской стратегии. Конспект часть 1
Methodological Limits and the Mirage of Roman Strategy: Part I
Everett L. Wheeler
Эдвард Люттвак в работе по римской стратегии (The Grand Strategy ojthe Roman Empire, Baltimore, 1976) выделил три этапа ее развития. 1) Период Юлиев-Клавдиев предусматривает размещение легионов во временных лагерях в готовности к наступательным операциям, вдоль границы находится буферный пояс зависимых царств. 2) На втором этапе Флавии перешли к аннексии буферных царств, разместили легионы вдоль границы в постоянных лагерях и создали оборонительный барьер в Европе для защиты от угроз низкой интенсивности. 3) В эпоху Поздней империи ведется оборона в глубину с выделением мобильных полевых армий в качестве резерва.
Работа спровоцировала горячую дискуссию сразу в двух различных направлениях: с одной стороны на нее обрушились историки классики, признающие лишь индивидуальные действия и персональные мотивы, с другой стороны представители школы Анналов и историки марксистского направления, тяготеющие к социо-экономическим интерпретациям. Их реакция часто оказывалась чрезмерно эмоциональной и напоминала враждебное отношение немецкой академической элиты к Гансу Дельбрюку (с.7-8).
С 1989 г. хор критиков Люттвака усилился публикацией работ C.R. Whittaker, B. Issak, A. Ferrill. В то время как Феррилл выступил в качестве традиционалиста, с оговорками разделявшего взгляды Люттвака, Уиттакер и Айзек заняли радикальные позиции, отрицая возможность существования у римлян стратегии, демаркацию римской границы и внешнюю угрозу провинциям. Согласно Уиттакеру, граница являлась областью социального, экономического и культурного взаимодействия между римлянами и варварами. Айзек переориентирует исследование римской армии с ее оборонительной функции на роль в качестве оккупационных сил, которые служили лишь интересам правящей элиты (с.9).
Цель автора выявить академические основания, на которых построены эти работы, а также осветить проблему римской стратегии в новейшей литературе.
Поскольку ни Айзек, ни Уиттакер не дали адекватного определения стратегии, использоваться будет определение, предложенное Полом Кеннеди: общая совокупность притязаний - политических, экономических и военных - государства, стремящегося реализовать свои долговременные интересов, включая постановку целей и способов их достижения, дипломатию, национальную мораль и политическую культуру, как в военной, так и в гражданской сфере (P. Kennedy, "Grand Strategy in War and Peace: Toward a Broader Definiton," in Kennedy, Grand Strategies in War and Peace,, ix, 4-5). Можем ли мы рассуждать о римской стратегии после атак, предпринятых Уиттакером и Айзеком и соответствует ли римская стратегия этим критериям? (с.10).
Хотя тема злоупотреблений римской армии против гражданского населения в мирное время и является относительно новой, Айзек представляет дело так, будто рациональная пограничная политика, связанная с обороной от внешнего врага, несовместима с осуществлением контроля на завоеванных территориях. Или одно, или другое. Если парфяно-персидская угроза является иллюзорной, а римские военачальники развязывали на Востоке войны лишь во имя славы императора или во имя добычи, оборонительные функции войск, размещенных в приграничных укреплениях, оказываются под сомнением. Римляне мыслили географию скорее в понятиях народонаселения, нежели территорий, поэтому они не стремились обозначить границу линией, прочерченной на песке. Следовательно, границу должны обозначать укрепления, однако сами по себе археологические остатки построек не в состоянии прояснить их функции. Между тем, восточные легионы обычно размещались в городах в глубине провинций, соответственно, укрепления, которые мы обнаруживаем в приграничной территории, не являлись пограничным барьером, поскольку их цепь было несложно преодолеть, а предназначались для защиты путей коммуникации, для размещения солдат, присматривающих за порядком на внутренней подконтрольной территории, или вообще представляли собой не военные структуры, а караван-сараи или постоялые дворы для путешественников. В итоге, Айзек не видит оснований для доказательства существования целенаправленной «большой стратегии», вообще какой бы то ни было стратегии или даже оборонительного мышления. Несовершенство географических знаний, отсутствие генерального штаба и даже профессионального офицерского класса означает невозможность использования стратегии на практике. Все зависело от воли конкретных правителей.
В отличие от Айзека, Уиттакер считает римский лимес реальностью, но в его представлениях граница по Рейну и Дунаю не являлась линейным барьером, в этом смысле граница скорее является современным мифом, поскольку римская дипломатия, военная власть и экономические связи простирались далеко за реку, в глубину Центральной Европы. Здесь находилось обширное предполье империи, зона смешанного населения и процессов ассимиляции и взаимного влияния. Сама линия границы не имеет для него большого значения, поскольку не определялась ни стратегическими, ни политическими соображениями, хотя идеологическая роль здесь имела значение в плане ограничения пространства, находящегося под государственным контролем. Граница являлась производной от использования государством власти посредством осуществления социального и экономического контроля, но при этом часто разделяли экономически и культурно гомогенные группы. Вал Адриана в Британии и ров с палисадом в юго-западной Германии не являлись оборонительным барьером, но, по убеждению автора, предназначались для осуществления наблюдения за передвижением населения в приграничной области, чтобы облегчить сбор налогов и контроль за контактами искусственно разделенных друг с другом людей. Здесь не было места для стратегии, поскольку миролюбивые варвары не представляли особой угрозы. В то же время торговля способствовала экономическим связям и культурному симбиозу римлян и варваров, стимулировала накопление богатства и ускоряла процесс социальной дифференциации в варварской среде, создавала группы элиты, которые перенимали образ жизни римского правящего класса (с.11-12).
Радикальный ревизионизм Уиттакера и Айзека являются результатом новых академических трендов, а именно - демилитаризации пограничных исследований под влиянием новой или социальной археологии и школы Анналов. Отрицание позитивистских установок на установление конкретных фактов, в пользу системных построений с разработкой сложных схем экономических, социальных, культурных и политических связей, рассматриваемых в перспективе «снизу - вверх» (с.13-14).
Этот подход к античной истории начался в 1973 г., когда М. Финли собрался освободить историю античной экономики от капиталистических концепций. Ф. Миллар использовал ту же технику в своем фундаментальном исследовании римских императоров, затем его ученик Дж. Кэмпбелл защитил диссертацию по императорам и армии (с.17).
Айзек открыто заявляет о своей принадлежности к современным редукционистам, имея в виду прежде всего работу Финли по античной экономике. Он части использует источники тенденциозно, прежде всего это относится к двум фрагментам из Диона, где тот говорит о жажде славы, как об основных мотивах парфянских войн у Траяна и Септимия Севера (Dio Cass., 68, 17, 1; 75, 1, 1). Рациональные мотивы он игнорирует (с.18).
Айзек также использует Иосифа Флавия, прежде всего речь Агриппы II, чтобы доказать, что римская армия в провинциях занята контролем над местным населением, а парфяне не представляют угрозы римской власти. При этом он не обращает внимания на контекст речи, в которой царь уговаривает евреев не поднимать восстание, обращая их внимание на колоссальное превосходство римских сил над их собственными (с.19).
Вслед за Милларом и Кэмпбеллом Айзек отрицает существование у римлян класса профессиональных военных, viri militares. С его точки зрения, римские военачальники были любителями. В условиях отсутствия постоянных институтов и людей, принимающих ключевые политические решения, для стратегии не остается места (с.20).
Стратегия, как ее представляют современные исследователи, - это военное планирование и осуществление операций, это определение восходит к работе Paul Gedeon Joly de Maizeroy Theorie de la guerre (1777) и вдохновлено названием византийского трактата Маврикия. До этого времени, т.е. до конца 18 в., или, по крайней мере до Макиавелли, стратегии не было.
Соответственно, в античных военных трактатах мы не находим стратегию в смысле «анализа геополитической ситуации» или «сценариев планирования операций». Античные военные трактаты остаются в рамках жанра «технического руководства» и не идут далее проблем обучения, тренировки и построения войск, строительства военных машин или разбивки лагеря (с.22). Геополитический подход к военной политике, который редукционисты и определяют в качестве стратегии, с их точки зрения начинается лишь со специализаций типов врагов в византийскую эпоху. Эта практика контрастирует с абстрактными «врагами» греко-римских военных трактатов.
Между тем, война в доиндустриальную эпоху является сложным предприятием и если римляне и греки не описывали стратегию в современном понимании слова в трактатах, это еще не означает отсутствие стратегического мышления, также как отсутствие концепций дипломатии и внешней политики не означает их отсутствиях этих явлений в античности (с.23).
Разделение между политической, этнической, географической и военной границами является новейшим изобретением. Политики в качестве линий демаркации отдают предпочтение рекам и горам, несмотря на то, что те проходят поперек географического или этнического разделения. Цезарь создал фиктивную границу по Рейну между Галлией и Германией (S. L. Dyson, The Creation of the Roman Frontier (Princeton, 1985), 173, 276-77; Whittaker, FrontiZres, 34-38; "Trade," 111-12;), верхний Евфрат также разделял народы, говорившие по-армянски по обоим его берегам (E. L. Wheeler, "Rethinking the Upper Euphrates Frontier: Where Was the Western Border of Armenia?" // Maxfield and Dobson, Roman Frontier Studies 1989, 505-11. Isaac (15, 28) рассматривает границу по верхнему Евфрату как результат соглашения с парфянами Суллы, Лукулла и Помпея, ни одно из этих соглашений так и не было ратифицировано сенатом). Безотносительно к тому, являются ли эти натуральные препятствия «естественными границами» или нет, способность германцев, даков, сарматов их форсировать, лишала римлян особых преимуществ при проведении границ по берегам рек (с. 24).