Впечатления от прочтения "Исповедь священника перед Церковью" арх. Спиридона Кислякова
Общее впечатление удручающее. Ощущение, что сам автор очень нервный, постоянно куда-то уходит и плачет. И это не то, что у святых, например, у прп. Силуана Афонского.
На протяжении всей книги не покидает ощущение того, что автор в прелести. Ему нравится уединяться и молиться так, как ему нравится, и совсем не привлекает церковная молитва.
Очевидно, что он толстовец. Хотя он осуждает всю западную и русскую философию, но ни разу не осуждает Толстова, хотя пишет, что читал его.
И все его христианство пронизано этим красно-синим карандашом. Что нравится оставляем, что не нравится - вычеркиваем. Так он вычеркивает всю церковность, но очень нравятся ему евхаристические молитвы. Он отвергает, что в Ин.6 Христос говорит о Своим Теле и Крови, но при этом все равно продолжает совершать литургию. А это уже лицемерие.
Но больше всего поразило отвержение Ветхого Завета! Он пишет, что это евреи по своему образу написали образ Иеговы, жестокого бога.
Потом он идет еще дальше. Он пишет, что учение Апостола Павла противоречит Евангелию. Т.е. для него это не Священное Писание!
И естественно, напрягает его постоянное употребление словосочетания "Нагорная проповедь". В книге встречается 69 раз. При этом во всей своей т.н. исповеди он вообще не обращается к Священному Писанию. Разве только к тем некоторым местам, которые противоречат ЕГО СОБСТВЕННОМУ понимаю, чтобы их опровергнуть. Снова вспоминается толстовский красно-синий карандаш.
Вся его критика Церкви обличает его собственное неверие в Церковь и слова Христа, что врата ада не одолеют Церковь. Для него Церковь закончилась св. Константином, что автор воспринимает как трагедию. Не странно ли? Прекращение гонений и жестоких убийств данный для пацифиста Спиридона - трагедия! При этом он явно идеализирует Церковь первых трех веков. Не видя, что и там был блуд, и кровосмешение, и неподчинение апостольской власти. Многое из его критики - это типичное протестантство. Начиная с того же Константина и Церкви первых трех веков и заканчивая отвержением святыни. И потом он бредит какими-то утопическими идеями создания церкви по своему усмотрению.
Отдельно скажу про его якобы покаянный тон. На самом деле на протяжении всего повествования автор себя смиреннословно называет великим грешником, но при этом он только себя одного считает правым. Это очень тяжело читать. Плачет, ноет, осуждает священство, Церковь, но вот я один такой умный и правильный. Свои духовные опыты он не осуждает. Совершение литургии с обожаемыми евхаристическими молитвами при неверии в Тело и Кровь Христа не осуждает. Даже любовь к какой-то девушке, он не осуждает. Хотя сначала пишет, что вот де, впал в грех великий. Влюбился. А потом пишет, что будет любить ее и дальше. А в чем грех тогда? И где покаяние тогда?
Неудивительно, что он закончил жизнь в расколе. Как это контрастирует, например, с послушанием прп. Иоанна Дамаскина. Тут же нет послушания, а значит и веры, что если Богу угодно, Он Сам устроит как надо. Очень контрастирует, например, с жизнью и сочинениями сщмч. Онуфрия Гагалюка.
Кстати, симптоматично, что он не разглядел в Церкви, в церковной иерархии таких людей, который жизнь отдавали за Христа. Или хотя бы вспомнить митр. Нестора Анисимова. Он уехал проповедовать на Камчатку, а потом был на соборе 1917-18 гг. И когда расстреливали Кремль и банды разбойников ходили по Москве убивая прохожих, он, будучи епископом ходил по улицам и помогал раненым. Почему он не разглядел сщмч. Вениамина Петроградского, помогавшего бедным рабочим Петербурга. Почему не разглядел сщмч. Философа Орнатского, который многое сделал для организации приютов, ночлежных домов, богаделен.