Рассекреченное дело Тухачевского (часть 4)
Тухачевского арестовали 22 мая в Куйбышеве, куда он только что прибыл из Москвы на должность командующего войсками Приволжского военного округа. Не успел еще даже переехать в квартиру или гостиницу. Обыск производился в маршальском вагоне, где находилась жена Михаила Николаевича - Нина Евгеньевна. При обыске были изъяты ордена, маузер, ружье, семь шашек, стереотруба, бинокль. Далее в деле собственноручное заявление Тухачевского, адресованное капитану госбезопасности Ушакову: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путна и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно из вины других лиц заговора».
Заявление датировано 26 мая - четвертым днем после ареста. Этой же датой помечены еще два документа, тоже собственноручно исполненных - заявление наркому внутренних дел Ежову на одной странице и показания следователю на 6,5 страницах твердым, растянутым почерком: «Будучи арестован 22 мая, прибыв в Москву 24, впервые был допрошен 25 го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа. Основание заговора относится к 1932 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др., о чем я подробно покажу дополнительно…».
Тухачевский пишет, что в 1932 у него были большие неудовольствия его положением в наркомате. Тогда и появилась мысль - с помощью давнего своего сослуживца Фельдмана, возглавлявшего в наркомате кадровую работу, отобрать группу лиц высшего комсостава, которая могла бы обеспечить большее влияние его, Тухачевского, в армии. Первоначально в этой организации троцкистского влияния не было, но в дальнейшем оно было привнесено Путна и Примаковым, которые бывали за границей, где поддерживали связь с Троцким. Цель заговора - захват власти в армии. Вдохновителем его был Енукидзе, который доверял Тухачевскому и гордился им как своим выдвиженцем (Тухачевский начал службу в Красной Армии в начале 1918 в военном отделе ВЦИК, которым заведовал в то время Енукидзе). Старались вредить в области вооружений…».
27 мая Тухачевский в собственноручном заявлении к Ушакову раскаивается в том, что во вчерашних показаниях сказал не все: «Но т.к. мои преступления безмерно велики и подлы, поскольку я лично и организация, которую я возглавлял, занимались вредительством, диверсией, шпионажем и изменяли родине, я не мог встать на путь чистосердечного признания всех фактов... Прошу предоставить возможность продиктовать стенографистке, причем заверяю вас честным словом, что ни одного факта не утаю...» Под покаяниями Тухачевского стоит приписка: «Заявление отбирал капитан ГБ Ушаков». После реабилитации Тухачевского в конце 50-х К.Е.Ворошилов как-то заметил: «А зачем же он писал сам на себя?..»
Всё обвинение по делу, построено на показаниях Тухачевского, не подкрепленных обещанными в заявлении Ежову от 26 мая «фактами и документами». В деле много путаницы и подтасовок.
Из первого же заявления Тухачевского Ушакову явствует, что уже состоялись очные ставни маршала с комкорами Примаковым, Путна и Фельдманом, а из второго, написанного в тот же день, 26 мая, заявления на имя Ежова - что впервые маршал был допрошен 25-го. Однако протоколов ни того, ни другого следственного действия в деле нет. В деле по сути нет ни одного конкретного, весомого, проверенного, доказанного объективными данными факта.
Единственной в сущности достоверной версией выглядит неприязнь Тухачевского к Ворошилову. Версия о планируемом убийстве Ворошилова опровергается делом: «комкору С.А.Туровскому следствие предъявляет изъятый при обыске комдива Д.А.Шмидта секретный экземпляр календаря-расписания пребывания наркома Ворошилова на участке киевских маневров, на котором обозначено: «только лично Туровскому» (из дела этот календарь исчез). Каким образом документ оказался у террориста Шмидта? - спрашивает следователь.
- По-видимому, он был украден у меня Шмидтом.
- Почему же вы не сообщили об этом в соответствующие инстанции?
- После маневров я не обнаружил пропажи...»
Значит, маневры благополучно прошли, Шмидт документом Туровского не воспользовался, покушение не состоялось, ни один волос с головы наркома не упал, а восьми военачальникам предъявили организацию покушения. Всю суть «покушения» на Ворошилова изложил в судебном заседании Уборевич: «Мы шли в правительство ставить вопрос о Ворошилове, нападать на Ворошилова, по существу уговаривались с Гамарником, который сказал, что он крепко выступит против Ворошилова». Таким образом, речь шла не о покушении на Ворошилова, а обычная интрижка функционеров, которые хотели «сковырнуть начальника, не соответствующего занимаемой должности по деловым качествам». Такое мнение о нем к середине 30-х подогревали, в основном те, кого на должности назначил Троцкий. «Комкор Куйбышев говорил мне, - показал на следствии Примаков, - что Ворошилов, кроме стрельбы из нагана, ничем не интересуется. Ему нужны либо холуи вроде Хмельницкого, либо дураки вроде Кулика, либо на все согласные старики вроде Шапошникова. Ворошилов не понимает современной армии, не понимает значения техники...»
В конце концов, «подсидка» троцкистами Ворошилова дала свои результаты. Политбюро отстранило его в 1940 от должности наркома обороны.
Поэтому можно считать, что измена Родине, шпионаж и вредительство троцкистов состояло в том, что накануне войны они затеяли склоки и свары в военно-политическом руководстве страны. В ответ получили скорый суд. По архивному делу четко прослеживается молниеносная быстрота расправы над ними.
8 июня председатель Военной Коллегии Верховного Суда СССР Ульрих В. В. обращается в Президиум ЦИК СССР с просьбой утвердить членами Специального судебного присутствия маршалов Блюхера В.К. и Буденного С.М., командармов 1 ранга Шапошникова Б.М. и Белова И.П.,. командармов 2 ранга Каширина И.Д. и Дыбенко П.Е. Вслед за этим он ходатайствует о введении в состав суда - двух запасных членов - командарма 2 ранга Алксниса Я.И. и комдива Горячева Е.И. Состав утверждается на следующий день.
10 июня состоится подготовительное заседание Специального судебного присутствия, которое постановляет; дело назначить к слушанию в закрытом судебном заседании, без участия защиты и обвинения и без вызова свидетелей.
11 июня дело уже рассматривается. Время начала судебного заседания в стенограмме не отражено, а конец обозначен; в 21 час 15 минут суд удаляется на совещание, в 23 часа 35 минут - оглашается приговор. Председательствующий Ульрих явно стремился закончить процесс в тот же день. По ходу дела он не раз призывал обвиняемых говорить короче. Перерывов зафиксировано всего два: на 1 час и на 10 минут.
Следующим днем, 12 июня, датированы распоряжения о немедленном приведении приговора в исполнение и о срочной кремации восьми трупов в московском крематории...
Наши ниспровергатели сталинизма датой смерти осужденных называют почему-то 11 июня. Это ошибка. Приговор приведен в исполнение именно 12-го.
Никакого упоминания об уликах против Тухачевского, состряпанных и подброшенных якобы германской разведкой, о чем вещал Хрущев, в деле нет. Иначе, это бы нашло отражение в совершенно секретной стенограмме судебного заседания.
Разоблачители сталинских репрессий часто мусолят версии о том, как «отважно» вели себя члены суда во время слушанья деля: Блюхер будто бы все время молчал или даже не присутствовал в суде и т.п. Но, судя по стенограмме, никто или почти никто из членов суда в ходе заседания не отмалчивался (некоторые вопросы судей подсудимым в стенограмме не персонифицированы). Блюхер, в частности, как и Буденный, был вполне активен. У Якира он, например, настойчиво допытывался о Гамарнике: «Нельзя ли подробнее - о роли Гамарника в контрреволюционном троцкистском заговоре? Я думаю, вы знаете больше, чем говорите».
Дыбенко говорил Тухачевскому: «Непонятно, как у вас было организовано дело по отношению к перевороту. Не может быть, чтобы вы, как руководитель центра, не интересовались планом».
Блюхер Якиру: «В чем конкретно выражалась ваша подготовка поражения авиации Красной Армии в будущей войне? Якир: Я вам толком не сумею сказать ничего, кроме того, что написал... В вопросе комплектования кадров, материально-технического снабжения и т.д.»
Заявление датировано 26 мая - четвертым днем после ареста. Этой же датой помечены еще два документа, тоже собственноручно исполненных - заявление наркому внутренних дел Ежову на одной странице и показания следователю на 6,5 страницах твердым, растянутым почерком: «Будучи арестован 22 мая, прибыв в Москву 24, впервые был допрошен 25 го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа. Основание заговора относится к 1932 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др., о чем я подробно покажу дополнительно…».
Тухачевский пишет, что в 1932 у него были большие неудовольствия его положением в наркомате. Тогда и появилась мысль - с помощью давнего своего сослуживца Фельдмана, возглавлявшего в наркомате кадровую работу, отобрать группу лиц высшего комсостава, которая могла бы обеспечить большее влияние его, Тухачевского, в армии. Первоначально в этой организации троцкистского влияния не было, но в дальнейшем оно было привнесено Путна и Примаковым, которые бывали за границей, где поддерживали связь с Троцким. Цель заговора - захват власти в армии. Вдохновителем его был Енукидзе, который доверял Тухачевскому и гордился им как своим выдвиженцем (Тухачевский начал службу в Красной Армии в начале 1918 в военном отделе ВЦИК, которым заведовал в то время Енукидзе). Старались вредить в области вооружений…».
27 мая Тухачевский в собственноручном заявлении к Ушакову раскаивается в том, что во вчерашних показаниях сказал не все: «Но т.к. мои преступления безмерно велики и подлы, поскольку я лично и организация, которую я возглавлял, занимались вредительством, диверсией, шпионажем и изменяли родине, я не мог встать на путь чистосердечного признания всех фактов... Прошу предоставить возможность продиктовать стенографистке, причем заверяю вас честным словом, что ни одного факта не утаю...» Под покаяниями Тухачевского стоит приписка: «Заявление отбирал капитан ГБ Ушаков». После реабилитации Тухачевского в конце 50-х К.Е.Ворошилов как-то заметил: «А зачем же он писал сам на себя?..»
Всё обвинение по делу, построено на показаниях Тухачевского, не подкрепленных обещанными в заявлении Ежову от 26 мая «фактами и документами». В деле много путаницы и подтасовок.
Из первого же заявления Тухачевского Ушакову явствует, что уже состоялись очные ставни маршала с комкорами Примаковым, Путна и Фельдманом, а из второго, написанного в тот же день, 26 мая, заявления на имя Ежова - что впервые маршал был допрошен 25-го. Однако протоколов ни того, ни другого следственного действия в деле нет. В деле по сути нет ни одного конкретного, весомого, проверенного, доказанного объективными данными факта.
Единственной в сущности достоверной версией выглядит неприязнь Тухачевского к Ворошилову. Версия о планируемом убийстве Ворошилова опровергается делом: «комкору С.А.Туровскому следствие предъявляет изъятый при обыске комдива Д.А.Шмидта секретный экземпляр календаря-расписания пребывания наркома Ворошилова на участке киевских маневров, на котором обозначено: «только лично Туровскому» (из дела этот календарь исчез). Каким образом документ оказался у террориста Шмидта? - спрашивает следователь.
- По-видимому, он был украден у меня Шмидтом.
- Почему же вы не сообщили об этом в соответствующие инстанции?
- После маневров я не обнаружил пропажи...»
Значит, маневры благополучно прошли, Шмидт документом Туровского не воспользовался, покушение не состоялось, ни один волос с головы наркома не упал, а восьми военачальникам предъявили организацию покушения. Всю суть «покушения» на Ворошилова изложил в судебном заседании Уборевич: «Мы шли в правительство ставить вопрос о Ворошилове, нападать на Ворошилова, по существу уговаривались с Гамарником, который сказал, что он крепко выступит против Ворошилова». Таким образом, речь шла не о покушении на Ворошилова, а обычная интрижка функционеров, которые хотели «сковырнуть начальника, не соответствующего занимаемой должности по деловым качествам». Такое мнение о нем к середине 30-х подогревали, в основном те, кого на должности назначил Троцкий. «Комкор Куйбышев говорил мне, - показал на следствии Примаков, - что Ворошилов, кроме стрельбы из нагана, ничем не интересуется. Ему нужны либо холуи вроде Хмельницкого, либо дураки вроде Кулика, либо на все согласные старики вроде Шапошникова. Ворошилов не понимает современной армии, не понимает значения техники...»
В конце концов, «подсидка» троцкистами Ворошилова дала свои результаты. Политбюро отстранило его в 1940 от должности наркома обороны.
Поэтому можно считать, что измена Родине, шпионаж и вредительство троцкистов состояло в том, что накануне войны они затеяли склоки и свары в военно-политическом руководстве страны. В ответ получили скорый суд. По архивному делу четко прослеживается молниеносная быстрота расправы над ними.
8 июня председатель Военной Коллегии Верховного Суда СССР Ульрих В. В. обращается в Президиум ЦИК СССР с просьбой утвердить членами Специального судебного присутствия маршалов Блюхера В.К. и Буденного С.М., командармов 1 ранга Шапошникова Б.М. и Белова И.П.,. командармов 2 ранга Каширина И.Д. и Дыбенко П.Е. Вслед за этим он ходатайствует о введении в состав суда - двух запасных членов - командарма 2 ранга Алксниса Я.И. и комдива Горячева Е.И. Состав утверждается на следующий день.
10 июня состоится подготовительное заседание Специального судебного присутствия, которое постановляет; дело назначить к слушанию в закрытом судебном заседании, без участия защиты и обвинения и без вызова свидетелей.
11 июня дело уже рассматривается. Время начала судебного заседания в стенограмме не отражено, а конец обозначен; в 21 час 15 минут суд удаляется на совещание, в 23 часа 35 минут - оглашается приговор. Председательствующий Ульрих явно стремился закончить процесс в тот же день. По ходу дела он не раз призывал обвиняемых говорить короче. Перерывов зафиксировано всего два: на 1 час и на 10 минут.
Следующим днем, 12 июня, датированы распоряжения о немедленном приведении приговора в исполнение и о срочной кремации восьми трупов в московском крематории...
Наши ниспровергатели сталинизма датой смерти осужденных называют почему-то 11 июня. Это ошибка. Приговор приведен в исполнение именно 12-го.
Никакого упоминания об уликах против Тухачевского, состряпанных и подброшенных якобы германской разведкой, о чем вещал Хрущев, в деле нет. Иначе, это бы нашло отражение в совершенно секретной стенограмме судебного заседания.
Разоблачители сталинских репрессий часто мусолят версии о том, как «отважно» вели себя члены суда во время слушанья деля: Блюхер будто бы все время молчал или даже не присутствовал в суде и т.п. Но, судя по стенограмме, никто или почти никто из членов суда в ходе заседания не отмалчивался (некоторые вопросы судей подсудимым в стенограмме не персонифицированы). Блюхер, в частности, как и Буденный, был вполне активен. У Якира он, например, настойчиво допытывался о Гамарнике: «Нельзя ли подробнее - о роли Гамарника в контрреволюционном троцкистском заговоре? Я думаю, вы знаете больше, чем говорите».
Дыбенко говорил Тухачевскому: «Непонятно, как у вас было организовано дело по отношению к перевороту. Не может быть, чтобы вы, как руководитель центра, не интересовались планом».
Блюхер Якиру: «В чем конкретно выражалась ваша подготовка поражения авиации Красной Армии в будущей войне? Якир: Я вам толком не сумею сказать ничего, кроме того, что написал... В вопросе комплектования кадров, материально-технического снабжения и т.д.»