Фабрика говна
Среди многочисленных и разнообразных реакций читателей и друзей на пост " Бездействие", заслуживает особого внимания нижеследующая. Была прислана звуковым письмом моим другом и читателем на вацап.
Хотел немного подправить, приукрасить, чтобы получился рассказ. Потом прослушал еще раз и понял, что ничего добавлять и менять не надо. Поэтому привожу расшифровку записи почти дословно. Утаю лишь имена и место событий. Сам рассказчик более десяти лет прожил в этом монастыре в числе духовенства...
Не в бровь, а в глаз. В нашем N-ском евро монастыре игумен постоянно орал на своих послушников и монахов:
- Я! Я! Я вам всё дал! Жрачка королевская! Апартаменты президентские. Вы только ходите и нюхаете цветочки! А толку от вас нету! Вы тунеядцы! Еще пытаетесь куда-то убежать…
Хотя приходили в монастырь не всегда тунеядцы. Попадались и нормальные ребята. Но они, если быстро не уходили, то быстро превращались в алкоголиков и тунеядцев. Под давлением, так сказать, условий.
Еще игумен в сильные приступы гнева, как правило после массовой попойки, орал на братию:
- Вы ФАБРИКА ГОВНА!!! Этот монастырь производит только говно!!! От вас нет никакого толку. Молиться вы не умеете. Молиться вы не хотите. Рот и афедрон!!! Вот у вас только два места рабочих!!! Вы только жрёте и срёте! Жрёте и срёте!!!!
Никто не понимал из братии, как это молиться и что такое духовная жизнь. На службу ходили, потому что боялись игумена. Пили в тихушку от него и деградировали. Массовые «залеты» случались не часто.
Был в этой обители инок Трофим. Бывший директор сельской школы. Человек крайне невротичный, было видно что его одолевают множество комплексов. Явно недолюбленный, жена его бросила. Стоило ему чуток «поддать», он начинал закатывать безобразные истерики, но руки никогда не распускал. Просто вел себя как истеричная баба, махал руками, визжал, кричал что в этом монастыре «нет христианской любви», «меня никто не любит», «здесь забыли евангельские заповеди» и всё тому подобное. Очевидно, ему не хватало какой-то минимальной заботы и любви. Он постоянно страдал от бездействия, от собственной ненужности. Искал для себя какие-то занятия и находил их. Причем совершенно глупые, ненужные, никчемные занятия. Каждый раз инок бежал за благословением, и его благословляли на что угодно, лишь бы он чем-то занялся и не пил. Что только он не делал: начинал шить трусы на братию, которые никому не были нужны, ибо были похожи на советские парашюты-панталоны. А в рухольной было изобилие Kalvin Klain и иже с ними, и братия почему-то предпочитала их иноческим рукоделиям. Трофим видел это, что его трусы никому не нужны, и от этого начинал страдать с утроенной силой.
На коровнике пытался что-то делать, хотя коров там уже не было, а были только декоративные куры, которые не несли яйца. Он видел, что от этих кур никакого толку, страдал и пытался превратить их в несушек. От такой неравной борьбы он снова страдал. Запои случались всё чаще и чаще, продолжительнее и продолжительнее. Наконец, он убежал в город, набухался в подряснике, обосрался, обрыгался и обоссался. Опозорился и монастырь опозорил. Кто-то в городе позвонил игумену. Игумен ловил его уделанного с головы до ног по городу, тот бегал от всечестнаго отца, чуть не попал под автобус, ругался и матерился. Наконец, священноигумен святой обители его выловил, запихал в машину, привез в монастырь и сдал благочинному. Тот запер его в "холодной", в которой как раз таки было очень даже тепло, просто дверь была железная и надежный засов.
Трофим, очнувшись и выслушав краткую историю своих похождений от третьих лиц, не выдержал позора, через два дня исчез из монастыря. Потом, спустя несколько месяцев, пьяный звонил благочинному, говорил что обитает в какой-то далекой сибирской епархии, и его рукоположили в иеродьякона. Позже, братья узнали, что он убежал и оттуда. И участь отца Трофима неизвестна по сию пору.
Эпилогом к этой истории будет эпизод про игумена святой обители сия, ныне почившего. Как человек он был довольно-таки хорошим. Верил в Бога, в монашество. И лишь незадолго перед смертью очень разочаровался во всем, и в монашестве и в своем игуменстве. Перед смертью он всем говорил:
- Я не игумен! Я, скорее, прораб.
Критическое отношение у него было не только к братии, но и к самому себе. Хотя, будет честно отметить, по отношению к себе эта критичность не выражалась так резко. Однако себя он за что-то великое не считал. Однажды он собирался в Чечню, основная война была закончена, но все равно еще постреливали там. Игумен поехал с миссией отвезти икону Ильи Муромца, сказать проповедь солдатам и вообще как-то духовно поддержать воинов. И все же таки он беспокоился, как бы его не убили. Как никак поп, а у исламистов-экстремистов особое к ним отношение. И вот пребывал он однажды в понуром, унылом, задумчивом состоянии, по-видимому переживал, серьезно переживал. К нему подошел архидьякон обители и молодцевато-ободряюще ляпнул:
- Да не переживайте, батюшка так... Даже если убъют, мучеником станете…
Тот посмотрел на архидьякона как на идиота, помолчал и вымолвил с таким сарказмом, сомнением и горечью:
- Думаешь?
И даже не перекрестился.
Повернулся и пошел прочь.
Хотел немного подправить, приукрасить, чтобы получился рассказ. Потом прослушал еще раз и понял, что ничего добавлять и менять не надо. Поэтому привожу расшифровку записи почти дословно. Утаю лишь имена и место событий. Сам рассказчик более десяти лет прожил в этом монастыре в числе духовенства...
Не в бровь, а в глаз. В нашем N-ском евро монастыре игумен постоянно орал на своих послушников и монахов:
- Я! Я! Я вам всё дал! Жрачка королевская! Апартаменты президентские. Вы только ходите и нюхаете цветочки! А толку от вас нету! Вы тунеядцы! Еще пытаетесь куда-то убежать…
Хотя приходили в монастырь не всегда тунеядцы. Попадались и нормальные ребята. Но они, если быстро не уходили, то быстро превращались в алкоголиков и тунеядцев. Под давлением, так сказать, условий.
Еще игумен в сильные приступы гнева, как правило после массовой попойки, орал на братию:
- Вы ФАБРИКА ГОВНА!!! Этот монастырь производит только говно!!! От вас нет никакого толку. Молиться вы не умеете. Молиться вы не хотите. Рот и афедрон!!! Вот у вас только два места рабочих!!! Вы только жрёте и срёте! Жрёте и срёте!!!!
Никто не понимал из братии, как это молиться и что такое духовная жизнь. На службу ходили, потому что боялись игумена. Пили в тихушку от него и деградировали. Массовые «залеты» случались не часто.
Был в этой обители инок Трофим. Бывший директор сельской школы. Человек крайне невротичный, было видно что его одолевают множество комплексов. Явно недолюбленный, жена его бросила. Стоило ему чуток «поддать», он начинал закатывать безобразные истерики, но руки никогда не распускал. Просто вел себя как истеричная баба, махал руками, визжал, кричал что в этом монастыре «нет христианской любви», «меня никто не любит», «здесь забыли евангельские заповеди» и всё тому подобное. Очевидно, ему не хватало какой-то минимальной заботы и любви. Он постоянно страдал от бездействия, от собственной ненужности. Искал для себя какие-то занятия и находил их. Причем совершенно глупые, ненужные, никчемные занятия. Каждый раз инок бежал за благословением, и его благословляли на что угодно, лишь бы он чем-то занялся и не пил. Что только он не делал: начинал шить трусы на братию, которые никому не были нужны, ибо были похожи на советские парашюты-панталоны. А в рухольной было изобилие Kalvin Klain и иже с ними, и братия почему-то предпочитала их иноческим рукоделиям. Трофим видел это, что его трусы никому не нужны, и от этого начинал страдать с утроенной силой.
На коровнике пытался что-то делать, хотя коров там уже не было, а были только декоративные куры, которые не несли яйца. Он видел, что от этих кур никакого толку, страдал и пытался превратить их в несушек. От такой неравной борьбы он снова страдал. Запои случались всё чаще и чаще, продолжительнее и продолжительнее. Наконец, он убежал в город, набухался в подряснике, обосрался, обрыгался и обоссался. Опозорился и монастырь опозорил. Кто-то в городе позвонил игумену. Игумен ловил его уделанного с головы до ног по городу, тот бегал от всечестнаго отца, чуть не попал под автобус, ругался и матерился. Наконец, священноигумен святой обители его выловил, запихал в машину, привез в монастырь и сдал благочинному. Тот запер его в "холодной", в которой как раз таки было очень даже тепло, просто дверь была железная и надежный засов.
Трофим, очнувшись и выслушав краткую историю своих похождений от третьих лиц, не выдержал позора, через два дня исчез из монастыря. Потом, спустя несколько месяцев, пьяный звонил благочинному, говорил что обитает в какой-то далекой сибирской епархии, и его рукоположили в иеродьякона. Позже, братья узнали, что он убежал и оттуда. И участь отца Трофима неизвестна по сию пору.
Эпилогом к этой истории будет эпизод про игумена святой обители сия, ныне почившего. Как человек он был довольно-таки хорошим. Верил в Бога, в монашество. И лишь незадолго перед смертью очень разочаровался во всем, и в монашестве и в своем игуменстве. Перед смертью он всем говорил:
- Я не игумен! Я, скорее, прораб.
Критическое отношение у него было не только к братии, но и к самому себе. Хотя, будет честно отметить, по отношению к себе эта критичность не выражалась так резко. Однако себя он за что-то великое не считал. Однажды он собирался в Чечню, основная война была закончена, но все равно еще постреливали там. Игумен поехал с миссией отвезти икону Ильи Муромца, сказать проповедь солдатам и вообще как-то духовно поддержать воинов. И все же таки он беспокоился, как бы его не убили. Как никак поп, а у исламистов-экстремистов особое к ним отношение. И вот пребывал он однажды в понуром, унылом, задумчивом состоянии, по-видимому переживал, серьезно переживал. К нему подошел архидьякон обители и молодцевато-ободряюще ляпнул:
- Да не переживайте, батюшка так... Даже если убъют, мучеником станете…
Тот посмотрел на архидьякона как на идиота, помолчал и вымолвил с таким сарказмом, сомнением и горечью:
- Думаешь?
И даже не перекрестился.
Повернулся и пошел прочь.