Нельзя постригать
beta edition
- Владыка, Трофима нельзя постригать!
- Почему?
- Да Вы что, владыка. Он уже неадекватен бывает, ведет себя в алтаре ужасно. А что дальше будет, нельзя ни в коем случае!
Несмотря на то, что двое мужчин находились в кабинете, дверь которого была плотно закрыта, совсем одни, благочинный священноинок Георгий разговаривал с правящим архиереем епископом Ионой шепотом.
Епископ, само собою, не любил когда клирики пытаются оспорить его принятое решение и ответил:
- Скажешь это отцу Киприану, он будет постригать, как решит, так и будет.
Теперь надо об'ясниться. Два месяца назад в Б-ской епархии правящим архиереем состоялся иноческий постриг шести послушников, среди которых был послушник Валерий, ставший благочинным священноиноком Георгием. И одним был раб Божий Василий, ставший иеродьяконом (иноком) Трофимом. Хиротонии состоялись в течение трех недель после пострига.
Через полтора месяца всем инокам в сане было об'явлено о том, что через две недели будет и монашеский постриг с оставлением имен, нареченных в иночестве.
Автор вынужден признать правоту благочинного с некоторой оговоркой: Трофима, а тогда еще Василия, вообще нельзя было постригать. Как совершился его постриг, читатель может прочитать в истории, начинающейся с xix главы абиоса. Конечно, читатель может мне возразить "и тебя нельзя было постригать!!!". И с радостью соглашусь: нельзя. Но речь не обо мне. Дело в том, что за месяц дьяконства Трофим по-прежнему сильно путался в службе и устраивал в алтаре истерики и скандалы такие, что им все тяготились не только в процессе службы, пытаясь подсказать, но и в алтаре после и до служб. Причем Трофим позиционировал себя как "это вам надо, вы меня и учите". На тот момент было пять дьяконов и никто нужды особой в Трофиме не испытывал. Более того, владыка благословил его послушаться в трапезной, и иногда службы проходили без него. В те дни все отцы испытывали некое облегчение. Тут и автор без лишней скромности замечает, что у него самого со службой как раз проблем не было.
Резюмируем: Трофима постригать было нельзя.
У владыки Ионы был друг архимандрит Киприан, клирик другой епархии и даже митрополии, который приезжал совершать постриг в монашество. Причем постоянно. В иноки стриг сам епископ, постриг в монашество совершал по его благословению клирик другой епархии. Причем не по острой нужде, а по каким-то никому не известным причинам.
Перед постригом отец Георгий все свои доводы насчет Трофима на исповеди выложил архимандриту. Тот ответил:
- Хорошо, я его поисповедаю, видно будет...
И кто бы сомневался, что после исповеди Трофима, архимандрит подозвал благочинного и сказал ему:
- Я буду его постригать. Никаких прещений я не обретаю...
...
...
...
Вечером того же дня новоиспеченный монахи сидели за праздничной трапезой, но в очень узком кругу. Кроме постриженных, за столом сидел еще наместник отец Мелетий и иеродиакон Нил.
Вечер не был томным. После пары формальных поздравлений, героем оставшегося вечера стал уже полноценный иеродьякон Трофим. Сильно поддатый, скорее даже совсем пьяный, с мутными глазами, заплетающимся языком он выговаривал, оглядавая взглядом сидящих:
- Все что я хотел от вас я получил! Я хотел стать монахом - я им стал! Теперь вы мне нахуй не нужны и я вас всех могу послать нахуй. Я монах, и на хую я вас всех вертел...
Что-то подобное вокруг этой идеи он еще долго говорил. Вообще отец Трофим был скудоумен, а уж тем более пьяным, совсем разнообразием речи не блистал. Все сидели, мочали, скучно ковыряясь вилками в тарелках. Отец Мелетий и отец Георгий грустно переглянулись и встретившись глазами легонько пожали друг другу плечами: "мол, мы сделали все что могли". Хотя участие отца Мелетия заключалось лишь в принципиальном согласии, что Трофима нельзя постригать. К владыке по этому вопросу он не ходил. А совесть благочинного была чиста: он все-таки попытался.
До ухода Трофима из обители оставалось два месяца. Все это время он худо-бедно, стараясь и с подсказками исполнял дьяконское служение.
За этот первый фуршет в монашеском сане никаких прещений не последовало. На утро иеродьякон Трофим ничего сказанного за столм не помнил. Это осталось лишь в летописи устного предания обители.
Продолжение следует...
- Владыка, Трофима нельзя постригать!
- Почему?
- Да Вы что, владыка. Он уже неадекватен бывает, ведет себя в алтаре ужасно. А что дальше будет, нельзя ни в коем случае!
Несмотря на то, что двое мужчин находились в кабинете, дверь которого была плотно закрыта, совсем одни, благочинный священноинок Георгий разговаривал с правящим архиереем епископом Ионой шепотом.
Епископ, само собою, не любил когда клирики пытаются оспорить его принятое решение и ответил:
- Скажешь это отцу Киприану, он будет постригать, как решит, так и будет.
Теперь надо об'ясниться. Два месяца назад в Б-ской епархии правящим архиереем состоялся иноческий постриг шести послушников, среди которых был послушник Валерий, ставший благочинным священноиноком Георгием. И одним был раб Божий Василий, ставший иеродьяконом (иноком) Трофимом. Хиротонии состоялись в течение трех недель после пострига.
Через полтора месяца всем инокам в сане было об'явлено о том, что через две недели будет и монашеский постриг с оставлением имен, нареченных в иночестве.
Автор вынужден признать правоту благочинного с некоторой оговоркой: Трофима, а тогда еще Василия, вообще нельзя было постригать. Как совершился его постриг, читатель может прочитать в истории, начинающейся с xix главы абиоса. Конечно, читатель может мне возразить "и тебя нельзя было постригать!!!". И с радостью соглашусь: нельзя. Но речь не обо мне. Дело в том, что за месяц дьяконства Трофим по-прежнему сильно путался в службе и устраивал в алтаре истерики и скандалы такие, что им все тяготились не только в процессе службы, пытаясь подсказать, но и в алтаре после и до служб. Причем Трофим позиционировал себя как "это вам надо, вы меня и учите". На тот момент было пять дьяконов и никто нужды особой в Трофиме не испытывал. Более того, владыка благословил его послушаться в трапезной, и иногда службы проходили без него. В те дни все отцы испытывали некое облегчение. Тут и автор без лишней скромности замечает, что у него самого со службой как раз проблем не было.
Резюмируем: Трофима постригать было нельзя.
У владыки Ионы был друг архимандрит Киприан, клирик другой епархии и даже митрополии, который приезжал совершать постриг в монашество. Причем постоянно. В иноки стриг сам епископ, постриг в монашество совершал по его благословению клирик другой епархии. Причем не по острой нужде, а по каким-то никому не известным причинам.
Перед постригом отец Георгий все свои доводы насчет Трофима на исповеди выложил архимандриту. Тот ответил:
- Хорошо, я его поисповедаю, видно будет...
И кто бы сомневался, что после исповеди Трофима, архимандрит подозвал благочинного и сказал ему:
- Я буду его постригать. Никаких прещений я не обретаю...
...
...
...
Вечером того же дня новоиспеченный монахи сидели за праздничной трапезой, но в очень узком кругу. Кроме постриженных, за столом сидел еще наместник отец Мелетий и иеродиакон Нил.
Вечер не был томным. После пары формальных поздравлений, героем оставшегося вечера стал уже полноценный иеродьякон Трофим. Сильно поддатый, скорее даже совсем пьяный, с мутными глазами, заплетающимся языком он выговаривал, оглядавая взглядом сидящих:
- Все что я хотел от вас я получил! Я хотел стать монахом - я им стал! Теперь вы мне нахуй не нужны и я вас всех могу послать нахуй. Я монах, и на хую я вас всех вертел...
Что-то подобное вокруг этой идеи он еще долго говорил. Вообще отец Трофим был скудоумен, а уж тем более пьяным, совсем разнообразием речи не блистал. Все сидели, мочали, скучно ковыряясь вилками в тарелках. Отец Мелетий и отец Георгий грустно переглянулись и встретившись глазами легонько пожали друг другу плечами: "мол, мы сделали все что могли". Хотя участие отца Мелетия заключалось лишь в принципиальном согласии, что Трофима нельзя постригать. К владыке по этому вопросу он не ходил. А совесть благочинного была чиста: он все-таки попытался.
До ухода Трофима из обители оставалось два месяца. Все это время он худо-бедно, стараясь и с подсказками исполнял дьяконское служение.
За этот первый фуршет в монашеском сане никаких прещений не последовало. На утро иеродьякон Трофим ничего сказанного за столм не помнил. Это осталось лишь в летописи устного предания обители.
Продолжение следует...