Диалог между ребенком, которым мы были, и взрослым, которым мы стали
Оригинал взят у masterskietexta в Задание 98. Диалог между ребенком, которым мы были, и взрослым, которым мы стали
"Ближе к тридцати я принялась писать о детстве. Я писала, писала и писала.
Сначала я записала истории, а потом перешла в режим двойного написания. Это был диалог, разговор между ребенком, которым я была, и женщиной, которой я стала.
Для этого я писала двумя руками по очереди: «взрослый» писал основной рукой, а «ребенок» - другой рукой, непривычной к письму. Ребенок писал фиолетовым карандашом, взрослый писал перьевой ручкой.
Эта форма диалога объединяет нас с тем ребенком, которым мы когда-то были. Писать второй, непривычной, рукой, трудно - приходится тратить силы на создание читаемых букв, как когда-то в детстве.
В это время писать основной рукой, с её многолетним навыком владения искусством выведения понятных букв, становится проявлением силы, заботы, структуры взрослого. Такой взрослый знает, какие именно слова следует сказать, чтобы поддержать того ребенка, которым мы были. Страница за страницей, обе мои сущности - и ребенок, и взрослый - бережно исследовали территорию наших решений, а со временем сошлись на истории, понятной и предпочтительной обоим - на истории, подтверждающей нашу самость".
(из книги Кристины Болдуин «Ловец историй», перевод мой)
"Ближе к тридцати я принялась писать о детстве. Я писала, писала и писала.
Сначала я записала истории, а потом перешла в режим двойного написания. Это был диалог, разговор между ребенком, которым я была, и женщиной, которой я стала.
Для этого я писала двумя руками по очереди: «взрослый» писал основной рукой, а «ребенок» - другой рукой, непривычной к письму. Ребенок писал фиолетовым карандашом, взрослый писал перьевой ручкой.
Эта форма диалога объединяет нас с тем ребенком, которым мы когда-то были. Писать второй, непривычной, рукой, трудно - приходится тратить силы на создание читаемых букв, как когда-то в детстве.
В это время писать основной рукой, с её многолетним навыком владения искусством выведения понятных букв, становится проявлением силы, заботы, структуры взрослого. Такой взрослый знает, какие именно слова следует сказать, чтобы поддержать того ребенка, которым мы были. Страница за страницей, обе мои сущности - и ребенок, и взрослый - бережно исследовали территорию наших решений, а со временем сошлись на истории, понятной и предпочтительной обоим - на истории, подтверждающей нашу самость".
(из книги Кристины Болдуин «Ловец историй», перевод мой)